Лицо у нее покраснело и сморщилось. Углами платка — то одним, то другим — она стала сушить под глазами, тихонько всхлипывая.
В горнице Алевтина снова выдвинула из-под кровати свой чемодан и отыскала под ворохом платьев белые носки.
— Вот подарок тебе.
Когда-то такие носочки было днем с огнем не сыскать. Кто б ни поехал в город, от всех девок один заказ — купи носочки.
— Ой, Алька, да не носят теперь такие…
По простоте сказала. Лучше бы промолчать. От подарка разве отказываются?..
Алевтина захлопнула чемодан, на кровать села.
— А раньше-то как гонялись, — сказала она задумчиво.
Вспоминать было начали, как бегали раньше плясать на игрищах, парней-то прежних всех перебрали, кто где пристроился да кто женился уже.
Но разговор выходил невеселый. И Алевтина, то ли желая взбодрить его, то ли задумав выведать подробности, о каких в письме не расскажешь, спросила:
— А ты, чертовка, скоро ль замуж пойдешь?
— У меня женихи не выросли.
— Ну не скажи-и, — возразила Нюрке подруга. — Твой жених давно в переростках бегает. Вот, правда, работа у пастуха ответственная — для женитьбы времени не найдешь…
Нюрка заалелась вся, понимая, что Алевтина намекает на Колю Задумкина.
— Он у тебя ничего-о, — не унималась подруга. — Я б за таким глаза закрыла — и хоть сегодня в омут. Ой, и налюбились бы с ним на дне-то омута…
Алевтина захохотала. «Ну и кобыла», — подумала Нюрка, чего-то пугаясь и оттого не находя слов, какими можно урезонить насмешницу.
— А может, он у тебя такой: и тебя блюдет, и по бабам не бегает? — затаившись в прищуре, спросила Алька.
— Не бегает!
— Неужели такой терпеливый? До тридцати-то лет? Ох, не маху ли я дала, поторопилась с замужеством. Ведь и глянулся мне раньше-то. — Алевтина пронзительно посмотрела на Нюрку, и та поразилась: смеху-то нет у хохотуньи в глазах, смех-то во рту завяз.
Нюрка, охваченная смутным беспокойством, засобиралась домой. Алевтина ее не удерживала, сидела, обмякнув, на кровати.
Не получилось ни разговора у них, ни шутки.
2
Нюрка торопилась с работы. И проскочила бы Алевтинин дом, если бы подруга ее не окликнула:
— Куда военным-то шагом да с перебежками?
Алевтина сумерничала на скамеечке у ограды. Подолом прикрыла за спиной крапиву: боялась, видно, платье измять, сидела на голой доске. Она лениво встала и, покачивая бедрами, завышагивала с Нюркой рядом:
— Пойду к тебе ночевать.
И раньше такое случалось: захочется языки почесать — спать ложились вместе.
— Смотри, рано вставать мне, — предупредила Нюрка. — Боюсь разбудить тебя…
Алевтина почувствовала насмешку:
— А ты не бойся, — сказала она и прищурилась, как вчера, когда говорила про Колю. — Я на ферму с тобой пойду.
Многозначительно как-то сказала.
Нюрка стрельнула в нее глазами:
— Ну, ну, покажись, какова теперь стала…
Алевтина хотела что-то ответить, но навстречу шли двое парней. Один был с Алевтину ростом, а другой чуть пониже, бритый.
— Здравствуйте, — сказала им Алевтина.
Парни удивленно поозирались и молча прошли мимо. Уже на бугре, сообразив, что, кроме них, на улице никого не было, они обернулись разом, обрадованно воскликнули:
— Здравствуйте, девочки.
Алевтина громко и как-то неестественно захохотала.
— Ты чего? — испугалась Нюрка. — Это ж не наши.
Парни выжидательно постояли, подумали и, закурив, пошли дальше.
А у Нюрки все еще дрожал в ушах ее смех.
— Сумасшедшая, — сказала она. — Разве можно с чужими-то?
— Ты смотри, какая пугливая, — не поверила Алевтина. Или притворилась, что не поверила. — А чужие-то разве хуже?
И опять засмеялась натянуто.
3
Кровать под марлевым пологом у Нюрки стояла в левом углу повети, свободном от сена. Девки легли и еще долго смотрели сквозь марлю на шелестящую крышу, пока темнота не замазала узкие полосы света. И тогда поветь начала жить таинственной жизнью. Шуршало, уплотняясь от собственной тяжести, сено, будто в нем бегали мыши. Внизу, во дворе, одиноко вздыхала корова, и, невидимые, зудели над пологом комары.
— Тишина-то какая, — прошептала гостья. — Отвыкла я уже от такой.
Нюрка устроилась поудобнее, закрыла глаза.
— Ты не перепугайся завтра, — предупредила она подругу. — У меня над кроватью будильник висит.
— А ты уж спать собралась?
— Да ведь рано вставать…
Алевтина вздохнула:
— Доярка как солдат в карауле, — сказала она задумчиво. — Солдат два часа спит, два — бодрствует, а два — на часах стоит. За сутки и набирается вроде бы восемь часов сна и восемь свободного времени, а из караула очумевшим приходит…
— Это ты про Илью?
— Нет, про доярку. Сравниваю просто.
— Чего-то раньше не сравнивала…
— А раньше не с чем было…
Завозились на нашесте куры. Под осторожными шагами кота глухо прошелестела на крыше дранка. И опять стало тихо.
Алевтина не могла молчать в такой тишине:
— Я вот только теперь и вздохнула всей грудью.
— Когда за Илюшу выскочила? — подколола Нюрка.
Алевтина не обиделась на нее, и Нюрка по вздрогнувшему телу гостьи догадалась, что та усмехнулась.
— Вот вы — Илюша, Илюша… А может, лучше Илюши и мужа нет.
— Ну, конечно, нет.
Алевтина будто не поняла подковырки, не шелохнулась даже.
— Илюша со службы придет — чаю попьем, идем гулять, — голос у нее мягкий и ласковый, каким сказку детям рассказывают. — Улица у нас тихая, в березках вся — как деревня… Иной раз на танцы сходим, а то в ресторан заглянем — не старые ведь. Ресторан от нас на трамвае в десяти минутах всего… Все-то рядом, удобно-то как, ног никогда не запачкаешь. Каблучками выстукиваешь по асфальту, а встречные парни оглядываются, так и едят глазами. Илюша сердится даже. — Она засмеялась тихонько, как ручеек зажурчал. — Говорит, ходи в босоножках. А ведь, Нюра, чего худого в этом. Пускай оглядываются, если понравилась, — меня не убудет…
Нюрка не видела лица Алевтины, но ей казалось, что та улыбается воспоминаниям.
— А то Илюша друзей позовет. Посидим за столом, радиолу послушаем, поговорим, посмеемся. Ребята у нас хорошие, деревенские все. А есть старшина, веселый такой: на аккордеоне играет и песни поет. Он родом из Кировской области. Вот это, Нюрочка, парень! — И неожиданно предложила: — Хочешь, пошлет тебе карточку?
Нюрка задышала ровно и глубоко.
— Спит, — устало вздохнула гостья, отвернулась к стене и согнулась калачиком.
А Нюрка лежала с открытыми глазами, не смея пошевелиться. Какое-то странное состояние сковало всю — хоть реви, хоть кричи на всю улицу. Но рядом не спала Алевтина, прислушиваясь к ее ровному дыханию, и завидовала, наверно, что она быстро уснула.
Вот вся-то жизнь в зависти. Тот легко засыпает. Той посылки идут от родни с Украины. А ту муж в город увез, пристроил к легкому делу…
Бабы долго рядили, каково-то будет за Ильей Алевтине. По-разному мнения складывались, только все сходились в одном:
— Развязалась хоть с фермой-то.
У Нюрки не было зависти к Алевтине. Была лишь обида: подруги все-таки не делают так, чего скрытничать, на шею к ее Илье не бросилась бы. Да, господи, кому он нужен, Илья-то… Смех и горе…
Завидовала Нюрка в своей жизни однажды только. Да вместе с Алевтиной и говорили об этом, ревели даже от зависти, кажется.
В школе они учились вместе с Галькой Мартьяновой. Нельзя сказать, что Алевтина и Нюрка хорошо успевали по всем предметам. Но уж не на тройках, как Галька, ехали. Школу окончили — куда сунуться? Об институте и не мечтали: только проездишься — рублей сто, не меньше, — да славу худую домой привезешь — ну-ка, провалили бы экзамены, стыда ведь не оберешься.
А белый свет посмотреть охота.
— Поедем, девки, на льнокомбинат устроимся в Вологде.
Председатель колхоза не отпустил:
