— Я тебе глаз выколю, сукин ты сын! Если я свастику найду, глаз тебе выколю! — Глобус, отпустив руку рыжего, выстрелил ему под ноги. — Фашист ты проклятый!

— Нету у меня наколок, дядя, — заплакал рыжий. Он затрясся от нахлынувших эмоций, уткнулся лбом в землю и, закрывая локтями голову, заскулил пораненным псом. — Мы-ы не виноваты-ы-ы. Нам приказа-али... привезли сюды-ы...

— Где форма? Где ваши нашивки нацистские?

— Нету у нас нашивок, формы нету, дядя, сгорела давно, — рыжий снова оскалил зубы и застонал. Украдкой посмотрев на Глобуса, он упёрся взглядом в кирпичную стену непонимания. — Мы такие тута были, когда ваши нас... Когда захватили...

Глобус утратил объективное восприятие реальности и слепо следовал зову ярости. Он замахнулся, пытаясь ударить рыжего по голове рукоятью пистолета, но руку перехватил Игорь. Надавив всей своей массой на Глобуса, Игорь оттолкнул его от пленника.

— Не надо шалить, Глобус! Ты попутал? Вообще-то здесь мы — нормальные люди, а фашисты — они, — прорычал Игорь, широко расставляя ноги и расправляя сильные плечи.

— Ты меня поучи, — гаркнул Глобус, вспыхивая ярким пламенем. — Сам нарвёшься!

— Слышишь, да, «боевик»! Это дети совсем! — бегло осмотрев пленных армейцев, заключил Игорь. — А если ты драки хочешь, так ты иди, давай, повоюй там, где по-настоящему стреляют! Иди, иди, вояка! Сам в плен хоть кого-нибудь возьми!

Глобус, свирепо рыча, злобно потряс пистолетом. Корчась от бессилия, он разок выстрелил в воздух и, плюясь, неторопливо пошёл к дороге, на обочине которой, наставив в сторону села стволы дюжины автоматов, лежало полтора десятка ополченцев.

— «Героям славы» ему захотелось! Козёл лысый, — поправляя на голове бейсболку, заключил Игорь.

Игорь и Афганец остались в лесополосе заниматься пленными. Последние дни эта непростая работа легла на их плечи.

— Мобилизованные мы. Из училища нас забрали в армию. Не «нацики», не «правосеки» мы никакие, — плакал рыжий, змеёй извиваясь на земле больше от обиды, чем от боли. Двое его сослуживцев опустив головы, молчали.

— Вставай, хватит ныть, ты же солдат, а не тряпка! Сядь, вон, уймись, успокойся. Не уважаю таких, — опустившись на корточки подле рыжего, укорил его Афганец. — Тебя не бьёт никто, а ты уже мокрый весь! Не ной!

— Да, да, сейчас, — согласился пленник, быстро обтирая лицо дрожащими ладонями.

— И вы, пацаны, вставайте с колен, успеете ещё, насидитесь! Откуда вы здесь? Как зовут? Где документы? С вами «нацики» или «правосеки» были? — обратился Афганец к остальным.

— Мыкола я, он — Слава. 80–ая бригада, десантники мы, — представился бледнолицый паренёк с усыпанным веснушками лбом, быстро поменяв позу. Он сел под дерево и, трусливо поджав под себя ноги, подавленно опустил плечи.

— Сначала рота здесь наша была. Давно ещё, — Мыкола неопределённо махнул рукой. — А после вчерашнего обстрела кто смог — ушёл, кого смогли — вывезли ночью. И командир ушёл. Документы наши забрали. А мы втроём вроде как прикрывать остались.

— Он за нами обещал вернуться, — вставил своё слово Слава. — Может, не срослось чего. Ночью мы устали просто, тут же неделю ад был, и уснули. Вот, к вам и попали. У нас «правосеков» и «нациков» нет, и не было никогда.

— Хороши, десантники, взяли и уснули! Спали они, понимаешь, спали, — развёл руками Игорь, — и чуть жизнь свою не проспали!

— У нас, при СССР, ну, при Советском Союзе, тридцать пять лет назад, за такие выкрутасы, как сон на посту, офицеры ещё в учебке неделю кипятком ссать заставляли. Зато уже на боевых, в Афгане, такого позора никогда не случалось, — Афганец снял с пояса фляжку, скрутил колпачок, протянул рыжему. — Держи, пей. И вы, хлопцы, пейте! И скажите, кто по нам так прицельно бьёт тогда, если все ваши ушли? Кто артиллерию навёл?

— Как я понимаю, глядя на вас, артиллеристы из вас никакие, — Игорь отряхнул пыль с коленей. — Значит, тут ещё кто-то есть. Знаете, где?

— Это на автомастерской. В гаражных боксах, от нас отдельно. Мужики какие-то в песчаной форме. Батальон «Азов», вроде, — жадно глотнув воды из фляжки и сбив дыхание, ответил рыжий. — Один в чёрных очках к нам иногда приходил. Может, это они навели.

За дорогой послышались разрывы мин. Зашипела радиостанция Игоря.

— «Эвакуаторы» на связи, — встревожено ответил он.

— «Коробочку» подбили! Вышла из строя «коробочка»! Попадание противотанковой гранаты в бортовую проекцию! Возможно воспламенение машины с последующим взрывом боекомплекта! Док, Быстрый, нам срочно нужна ваша помощь, — обрывающимися фразами докладывал знакомый голос начальника разведки, хриплый и кашляющий. — Один «двухсотый» и один «трёхсотый»! Командир машины застрял в башенном люке — он «двести»! Механика выбросило под гусеницы! Возможно, он жив. Ещё двоих не вижу, дым! Как поняли?

— Я уже иду, но не вижу её! Я на обочине у лесополосы, на три часа от тебя! Где «коробочка»? Я не вижу её, — вышел в эфир Доктор. — Где она?

— Я тебя наблюдаю, Док! Двести, двести двадцать метров строго на десять часов от тебя! Там несколько деревцев на бугре в поле, прямо вдоль линии электропередач. Двигай туда, а я прикрою огнём! Давай, — взволнованно прокашляла радиостанция.

— Иду за Доктором, я — Быстрый. Док, иду, выдвигаюсь вслед за тобой, — крикнул в рацию Игорь. Насадив бейсболку на голову козырьком назад, надев сверху каску и перевесив автомат за спину он, перепрыгивая через низкий кустарник, резво побежал к дороге.

— С Богом, — только и успел крикнуть ему в спину Афганец.

Упав в пыль на обочину подле Глобуса, Игорь вырвал из его рук бинокль. Оглядев округу, заметил жиденький чёрный дымок, расползавшийся из-за бугра. Вот она, горящая БМП, понял он, обдумывая пути подхода к цели.

В вершину бугра упиралась узкая колея грунтовки. Можно было ползти по ней. Наикратчайший путь.

— Замануха! Сто пудов — замануха. Пристреляли, небось, дорожку! Не угадали, я к вам, уроды, на жаренное не полезу, я в сковородку не хочу! — прошептал Игорь. Он решил ползти к машине по полю, ориентируясь на бетонные столбы линии электропередач. — Все настоящие герои всегда идут в обход!

Мало того, что расстояние до бугра составляло метров не двести, а все триста, так ещё и поле, по весне по-хозяйски засеянное подсолнухом, было выгоревшим, абсолютно лысым. Но деваться некуда. Игорь, стащив бронежилет, кинул его в неглубокую воронку, оставленную в мягком чернозёме поля взрывом мины. Следом он швырнул туда разгрузку с боекомплектом и каску, мысленно перекрестился, вдоволь поматерился и пополз в сторону подорванной бронемашины. Стоптанные пятки ботинок Доктора волочились по земле далеко впереди.

Ещё десять минут назад, когда военнослужащие украинской армии начали массированный обстрел позиций ополченцев, Доктор, накрыв лицо панамой, безмятежно спал в заранее выкопанной ямке в тени худеньких берёз. Ночь для него была крайне тяжёлой, бессонной и нервной. При ярком свете луны и тусклом — фонарика с новыми батарейками — Док занимался нелюбимым делом: писал отчёты по расходованию лекарственных препаратов, по большей части абсолютно никому не нужные, составлял списки необходимых медикаментов, запасы которых с каждым днём неумолимо стремились к нулю, расфасовывал имеющиеся таблетки по разным пакетикам, и курил. А утром, когда большинство нормальных людей проснулось и занялось действительно важными делами, врач вдруг почувствовал нечеловеческую усталость. Аккуратно собрав медикаменты и бинты в рюкзак, он завалился спать в кузове своего «Урала».

Однако поспать не дали. Сначала повезли по колдобинам к месту сбора групп. Потом, под предлогом загрузки боеприпасов, выгнали на улицу. Затем, по дороге к району проведения операции, снова разрешили покемарить в «Урале», но уже сидя в кабине. И, наконец, вытолкав из машины в точке, обозначенной как «пункт сбора убитых и раненных», вновь позволили ненадолго закрыть глаза и погрузиться в сладкое царство Морфея.

Неудивительно, что голодный, грязный и полусонный военврач был крайне раздражителен и зол. Мало того, что его лишили всех доступных на войне прелестей жизни, как то чай, вода, сон и сигареты, так ещё и заставили ползти под обстрелом за трупами. Он был абсолютно уверен, что живых после расстрела БМП не осталось, и на чём свет стоит клял своего командира за приказ «работать» средь бела дня, а «укропов» — за обстрел. Клял, пока не услышал душераздирающий вопль раненного механика-водителя. Доктор физически не мог видеть этого, фактически вернувшегося «с того света» человека, но настроение его сиюминутно переменилось с тоскливо-ворчливого на агрессивно-боевое.