– Теперь мы наверняка знаем несколько моментов, – сказал Топилин. – Косвенно подтверждается версия о готовящемся массовом убийстве мирного населения.

– Можно и так трактовать последние слова полевого командира, – согласился Шабанов.

– Естественно, это преступление запишут в список зверств Сирийской армии, которой потакает Россия.

– Плохо, что ни способа, ни места совершения акции мы не знаем.

– Зато узнали кое-что другое. Главного исполнителя, – Топилин хищно прищурился. – Что у нас есть на него?

– Гаданфар Шараф эль-Дин по кличке Песчаный Лев. Фигура известная своими зверствами, показной набожностью и беспринципностью на грани фантастики. Сорок пять лет. Гражданин Бельгии. Родился в Ираке. Окончил университет в Манчестере, по образованию программист, даже работал по специальности в одной из инновационных компаний в Бельгии, подавал надежды.

Топилин взял протянутую ему папку с досье на Песчаного Льва. Итак, пятнадцать лет своей жизни этот террорист провел в Англии. Там попал в сети радикальных исламских группировок, а затем, поднявшись наверх в иерархии борцов за чистый ислам, стал затягивать в эти сети других. На него обратили внимание британские спецслужбы и сделали ему предложение о сотрудничестве, от которого тот не смог отказаться. В Европе ему дозволялось многое, в том числе собирать вокруг себя стаи бешеных собак, которым в один момент сказали «фас» и кинули раздирать в клочья Ближний Восток. Похоже, тут имела место старая как мир история – спецслужбы искренне полагали, что руководят своим агентом и направляют его. Песчаный Лев считал, что сам использует спецслужбы в своих целях. И все были довольны. До поры до времени.

– Где-то пару лет назад тесное сотрудничество Песчаного Льва с кураторами из британской разведки дало трещину, – проинформировал Шабанов. – Поднявшись до крупного полевого командира, он вообразил себя больше никому ничем не обязанным.

– Думаю, ему убедительно разъяснили, что это заведомо проигрышная позиция, – усмехнулся Топилин.

– Ну да. В мире, где людей могут произвольно назначить или лидером национально-освободительного движения, или кровавым террористом, врагом демократии и огородным пугалом, тебе быстро объяснят, с кем можно ссориться, а с кем ни в коем случае нельзя, – кивнул Шабанов. – Думаю, Песчаный Лев все понял и решил реабилитироваться перед кураторами. А это возможно, только подписавшись на очень грязную работу. Видимо, в итоге он надеется получить свои плюшки и занять более значимое положение в Халифате.

– Хорошо, предположим, исполнителя мы знаем. И перед смертью этот Плешивый сказал правду, а не обвел вокруг пальца неверных, пустив их по ложному пути.

– Барс уверен, что Плешивый не соврал.

– Ладно, доверимся хваленой интуиции командира «Бриза». А что дальше? У нас есть оперативные позиции в окружении этого проклятого программиста-салафита?

– Агентура в окружении Песчаного Льва имеется у сирийских товарищей. Но я не уверен в ее эффективности. Ведь никаких сведений о готовящейся акции от нее не было.

– То есть агентурной подсветки у нас нет. И времени на внедрение и оперативные комбинации тоже нет, – подвел итог Топилин. – Что отсюда следует?

– Против лома нет приема. Нам остается только захватить Песчаного Льва и выбить из него информацию.

– По твоему тону я понял, что на этом тернистом пути нас ждут немалые трудности.

– Именно. Песчаный Лев помешан на своей безопасности. Никогда не ездит одним маршрутом. Всегда появляется на позициях внезапно. Передвигается в основном по территории, плотно контролируемой Халифатом. Конечно, рано или поздно мы его поймаем. Но поздно нас не устраивает, не так ли?

– Не устраивает, – кивнул Топилин.

– Мы сориентировали наши ДРГ, заброшенные на территорию Халифата, на получение информации о нем, его розыск и захват.

– Надеюсь, ты не забыл уведомить, что он нужен нам только живым.

– Соответствующий приказ имеется. Но, если честно, ситуация куда проще и категоричнее. Конечно, наши диверсионные группы в поиске, преисполнены энтузиазма, отлично подготовлены и готовы рвать зубами врага. Но реально наших оперативных и агентурных возможностей хватит только на один серьезный удар. И ближе всех к цели группа «Бриз». Ее боевая подготовка, вживаемость в местную среду неизмеримо выше, чем у других. Предлагаю сосредоточить все ресурсы на них. Будем наводить на цель Барса с его волкодавами.

– А что, эти ребята еще недостаточно засветились? – с сомнением произнес начальник ГРУ. – Такой шум подняли.

– Не думаю, что гибель Плешивого и его банды будет предметом какого-либо расследования. Эта шайка всем поперек горла давно стояла, даже их друзьям-салафитам. Так что грохнули – и ладно. А мы создадим «Бризу» железное прикрытие… Степан Климентьевич, поверь. Эти ребята уже взяли след. И они своего не упустят…

Начальник ГРУ задумался. Потом без особого энтузиазма кивнул:

– Ладно… Это какое-то Монте-Карло получается. Когда на рулетке все деньги ставят на одну клетку.

– Бывает, что это единственный способ получить достойный выигрыш…

Я положил ладонь на теплый камень древних стен. Прикрыл глаза, ощущая, как по телу пробегает горячая волна. На миг ощутил отголосок страстей и чувств, которые напитывали эти стены больше тысячи лет. Здесь были и надежда, и отчаяние, и благоговение. И печать боли поверх всего. Недавней безумной боли и безмерного отчаяния…

Монастырь был небольшой, на полтора десятка монахов, и очень древний. Его окаймляли трехметровые крепостные стены из песчаника. Скромный храм, переживший полтора тысячелетия, напоминал обычный дом с островерхой черепичной крышей. Вычурная колоколенка, выкрашенная в голубой цвет, придавала ансамблю некоторую легкость – построенная в девятнадцатом веке, она являлась подарком русского царя Александра Третьего Антиохийской православной церкви, паствой которой являлось почти десять процентов населения Сирии.

В монастыре хранились уникальные книги и иконы – древние, почитаемые, некоторые были скрыты от посторонних глаз. Здесь, на благословенной сирийской земле, монахи пытались нащупать узкую тропинку между материальным и духовным миром, между людьми и Богом.

Монахи больше тысячи лет жили мирно и с мусульманами, и с язычниками, и с атеистами-материалистами. Их уважали и почитали все. Пролетели Средние века, эпоха Возрождения, мировые войны. Грозные завоеватели ступали тяжелой поступью близ этого вырванного из потока времени места. И, как правило, обходили стороной эти стены, не тревожа монастырский покой. До той поры, пока в двадцать первом веке не пришел Халифат. И монастыря не стало. Теперь это были пустые стены, в которых угас священный огонь.

Князь присел на колено, посмотрел на засохшие коричневые пятна, пропитавшие песок перед распахнутыми тяжелыми монастырскими воротами.

– Место казни, – отметил он. – Здесь божьи люди приняли страшную смерть.

Мчавшийся на своих чертовых «тачанках» мобильный отряд Халифата под настроение решил заглянуть сюда. Живых басмачи не оставили. С их точки зрения, они совершили воистину благое дело. Тот, кто не почитает Аллаха, притом только так, как этого требует ваххабитская вера, должен быть убит или стать рабом. Проповедники чужих религиозных учений должны быть однозначно уничтожены, а их имущество разграблено. Все просто, ясно и никаких нюансов.

– Это не мусульмане. Это дети Сатаны! – прошипел Утес, сжимая кулаки.

Мы прошли через ворота. Во дворике на каменных плитах тоже были засохшие коричневые следы крови. Месяц с момента казни здесь не было дождей. Они хлынут и смоют эту кровь. Но сейчас казалось, что она будет здесь вечно, как напоминание о жутком и совершенно противоестественном человеческой природе действе. Утес прав – это могли сотворить лишь люди, чью душу сожрали демоны…

Направив сообщение в Центр, я ожидал дальнейших указаний. Вариантов было два – эвакуация, если руководство посчитает, что свою часть задания мы выполнили. Или новое целеуказание, приказ доделать работу. Второй вариант меня устраивал больше, поскольку я не любил оставлять недоделанные дела.