— Ну, здравствуй, Херман, — приветствовал его Манчини. — Садись. Рассказывай, зачем я тебе понадобился.
Херман кратко изложил все, что произошло с ним в течение последней недели, и прямо спросил:
— Кто этот мерзавец, который затеял против меня такую подлую игру? Думаю, тебе он известен.
— Тебе он тоже известен, — ответил Манчини. — Это наш общий знакомый Родриго Санчес. Помнишь такого?
— Санчес?! — изумился Херман. — Не понимаю, за что он мог так на меня взъесться.
— Этого и я не понимаю, — развел руками Манчини. — Меня он решил убрать как конкурента. А ты, насколько я могу судить, давно отошел от дел и не представляешь для Санчеса никакой угрозы. Неужели в нем заговорила давняя ревность? Когда-то он, помнится, увивался вокруг твоей Яримы.
— Если это дело рук Санчеса, то ему не надо было прибегать к таким сложным интригам, чтобы заполучить Яриму. Вероятно, она была рядом с ним в Испании. Более того, получается, что он и выкрал-то меня для Яримы. Что-то тут не стыкуется. Ладно, об этом мне придется спросить самого Санчеса. А ты только подскажи, как до него добраться. И еще — объясни, как могла произойти та история с переводом денег на мое имя.
— Санчес постоянно живет в Мадриде. Найти его там несложно. А вот удастся ли тебе прижать его к стенке? Если честно, то я бы посоветовал тебе проглотить эту пилюлю и не связываться с ним. Санчес очень опасен! Ты видишь, в какой угол он загнал меня? А я ведь тоже кой-чего стою…
— Нет, я не могу спустить Санчесу то, что он сделал со мной и с моей семьей! — воскликнул Херман. — Моя жена и дети сейчас оплакивают меня, ходят на мою могилу. Представляешь, каково им это пережить? А я не могу вернуться домой, потому что меня обвиняют в продаже крупной партии наркотиков и сразу же посадят в тюрьму. Нет, я должен приехать в Каракас вместе с Санчесом и сдать его полиции!
— Что ж, я вижу, ты настроен решительно, хотя и выглядишь неважно, — заметил Манчини. — Ты не болен? У тебя, по-моему, жар.
— Возможно, — махнул рукой Херман. — Но это не имеет значения. Ты расскажи мне все, что тебе известно о подпольном бизнесе Санчеса, а уж я сумею распорядиться этой информацией.
— Дай Бог тебе удачи, — сочувственно произнес Манчини. — Может, ты и в самом деле найдешь способ с ним поквитаться. Я ведь сейчас ничего не могу сделать. Меня обложили с двух сторон — и полиция, и Санчес. Я лег на дно, и не известно, когда оттуда поднимусь.
— Антонио, я уверяю тебя, что я расквитаюсь с Санчесом, чего бы мне это ни стоило. А раз уж мы нечаянно оказались в одной упряжке, то помоги мне.
— Да, конечно, — кивнул Манчини и поведал Херману историю своего краха. — С Санчесом мы жили мирно, не мешая друг другу, до той поры, пока наши интересы не столкнулись на российском рынке. У меня появился там партнер — некий Влад Островски. А Санчес, как я теперь понимаю, хотел его перекупить. Но почему-то это у него не получилось, и тогда Санчес устроил Островски ловушку на таможне. Тот оказался в венесуэльской тюрьме, но я уже не смог его оттуда вытащить, потому что Санчес навел на меня полицейских здесь, в Риме. Мои люди попались с поличным, когда переправляли контрабанду под прикрытием моей же, легальной, фирмы. Конечно, я действовал рискованно, подставляя свою фирму, но этот канал был уже давно отработан и все время действовал безотказно… Пока не вмешался Санчес. Накануне у меня из офиса выкрали важные документы: фирменные бланки, чековую книжку. Так он получил возможность перевести деньги на твое имя. Деньги, разумеется, были не мои, а его, но он их не пожалел, потому что выигрыш от этой операции предполагался во много раз больший. Когда я обнаружил пропажу документов, то сделать ничего не смог: груз был уже в порту. Все же я послал туда своих людей, но они лишь увидели, как полицейские заталкивали в машину тех, кто должен был сопровождать груз… Вот такая история…
Манчини тяжело вздохнул и предложил Херману выпить за его успех в предстоящей борьбе с Санчесом.
Херман сделал глоток и почувствовал острый приступ тошноты.
— Прости, — сказал он. — Мне и в самом деле плохо. Эти гады накачали меня какой-то отравой, когда перевозили в самолете из Венесуэлы в Испанию, и я до сих пор никак не оправлюсь. Видимо, у меня тяжелая форма аллергии.
— В другое время я бы предложил тебе отлежаться у меня, — сказал Манчини, — но сейчас будет лучше, если ты как можно быстрее окажешься вдали от этого дома. Мои ребята отвезут тебя в Рим, а там уж ты сам соображай, как поступить. В любом случае, тебе надо подлечиться, прежде чем ввязываться в войну против Санчеса.
Выйдя из машины у здания отеля, Херман сделал несколько шагов и, покачнувшись, упал. Но сознание покинуло его лишь на мгновение. Придя в себя, он едва ли не ползком добрался до стоявшей неподалеку скамейки и, тяжело привалившись к спинке, стал думать, что же ему делать дальше. Обратиться к врачу? Но тогда придется рассказывать, что ему вводили какие-то неизвестные средства, которые и привели к интоксикации всего организма. Начнутся расспросы: Кто вводил? Где? Зачем? Дело неизбежно примет криминальный оборот… Нет, к врачу обращаться нельзя, тем более здесь, в Италии. Что же остается? Идти к Веронике? Да, других близких знакомых у Хермана в Риме не имелось…
Глава 38
Известие о смерти Хермана Гальярдо обрушилось на Пелуку как снежная лавина, и она чувствовала себя погребенной заживо под ней.
Напрасно Хуанкле взывал к ее разуму.
— Я понимаю, как должна убиваться вдова, — говорил он, — но это вдова, потерявшая своего мужа, отца своего ребенка. А ты — ты ведь не была его женой, сестрой, матерью, вас ничего не связывало.
— Я была ему и женой, и сестрой, и матерью, — глядя в потолок покрасневшими от слез глазами, монотонно возразила Пелука, — и он знал, что я люблю его именно так… Но дело не только в этом. Дело в том, кем он был для меня. Он был моим идеалом, моим Богом.
— Ты кощунствуешь, — упрекнул ее Хуанкле, — еще не известно, где находится теперь душа этого «Бога», в аду или в раю. Много он совершил грехов в своей жизни, это всем известно. А ты, если действительно любишь его, должна сейчас не отчаянию предаваться, а каждый день возносить за него молитвы, чтобы облегчить участь Хермана на том свете.
Старый друг даже сам не ожидал, что его слова могут произвести такое огромное впечатление на Пелуку. Она вскочила с постели, как ужаленная.
— Что ты говоришь! Херман Гальярдо — в аду? Да это был самый прекрасный и великодушный человек, которого я только знала в своей жизни.
— Видишь ли, у нас свои мерки, а у Господа Бога — свои. Грехи за Херманом водились, и еще какие! Может, душа его сейчас страдает, а ты на земле единственная, кто мог бы отмолить его грехи. Но вместо этого ты предаешься скорби, то есть думаешь только о себе, о своем горе…
Вряд ли Хуанкле сам верил в то, что говорил сейчас: загробная жизнь его не слишком интересовала. Но он вдруг понял, что нашел средство, способное вывести Пелуку из того тяжелого состояния, в которое повергла ее смерть Хермана.
— И вот что я еще тебе скажу, — понизив голос, добавил он, — это можно узнать…
— Что узнать?
Хуанкле огляделся, он даже взглянул на потолок, нет ли где поблизости какого-нибудь ангела, который мог бы обрушить на его голову кару за кощунственные речи. Мысленно он попросил прощения у этого ангела, и только после этого произнес:
— Можно узнать, где находится теперь душа Хермана Гальярдо, в аду или в раю.
Пелука округлившимися от удивления глазами посмотрела на него.
— Ведь ты хотела бы это знать, не так ли?
— Как это можно знать? — прошептала Пелука.
Хуанкле вскарабкался к ней на кровать, чтобы прошептать ей в самое ухо, как это можно узнать…
Про негра Гохеллу, колдуна, в Пуэрто-Эсперанса ходили самые мрачные слухи. Говорили, что он поддерживает связь с нечистой силой и что расплачивается с нею деньгами своих клиентов, которые время от времени в глухой час ночи подъезжали к лачуге колдуна, стоящей на отшибе, для того чтобы узнать о посмертной судьбе своих близких. Поговаривали, что деньги колдун сжигал на специальном алтаре, в углублении огромного валуна, на жертвенном огне, а драгоценности, которыми с ним расплачивались иногда богатые сеньоры, сбрасывал в море с той самой скалы, под которой много лет назад погибли дети Хасинты.
