— Унижение, — прозвучал возглас Даниэля, — о да, это и мне знакомо. Продолжай, прошу тебя.
— А потом со мной произошло чудо. Меня как будто изъяли из темноты, из унижения, из нищеты, возвратили мне свет, любовь, даже богатство, все то, чего я не стоила и к чему не привыкла, — и вот тут-то я ощутила себя несчастной. Но ты, наверняка, не поймешь.
— Послушай, — запинаясь, сказал Даниэль, — нет, кажется, понимаю. Когда я учился в Италии, мне было плохо, невыносимо в казарме и на учениях. И я страстно мечтал о своем родном доме, о любви, о свободе…
— …И вот ты вырвался на свободу, — продолжила за него Милагритос, — и стал несчастнее прежнего…
— Да, — согласился Даниэль. — Я не должен говорить тебе это. Мужчине, — он усмехнулся, — не следует признаваться в таких вещах…
— Сейчас мы с тобой не мужчина и женщина, а два голоса в темноте, — уточнила Милагритос.
— Две души, — поправил ее Даниэль.
— Две души, бредущие на ощупь… Спасибо, ты меня понимаешь. Я увидела свет. Я впервые увидела небо, деревья, людей, но вместе с ними увидела и свое отражение в зеркале… Вокруг меня было столько красивых, ясных лиц… Ирены, Хермана, Эстелы, твоей сестры, твое лицо, Даниэль… Я поняла, что я некрасива. Мне захотелось стать невидимкой, Даниэль!
— Ты… ты вовсе не так некрасива, как полагаешь, — голос Даниэля прозвучал искренне, — у тебя неправильные черты лица, но в них есть свое очарование, Милагритос, и я не раз замечал это, когда вы все, с Херманом и детьми, приезжали к нам. Ты просто убедила себя в том, что некрасива!
Милагритос долго не отвечала, а потом произнесла:
— Спасибо. Но дело даже не в этом. Я чувствую, что никому не нужна, что меня здесь терпят из сострадания.
Даниэль, натыкаясь на какие-то предметы, подошел к ней и сел рядом, привалившись спиной к стене.
— То же самое я могу сказать о себе, — проговорил он, — меня здесь никто, кроме мамы, не любит. Даже хуже — меня презирают…
— Как можно презирать тебя! — вырвалось у Милагритос. — Нет, это невозможно! Ты стоишь самых лучших чувств, Даниэль!
— Неужели тебе и в самом деле так кажется?
— Нет, не кажется! Я в этом уверена.
— Спасибо. Но поскольку мы сейчас — два голоса в темноте, я скажу тебе то же самое: ты достойна любви, Милагритос, как достоин ее любой человек, имеющий глубокую душу и чуткое сердце.
— А если я включу свет? — взволнованно спросила Милагритос.
— Нам не нужен свет. Если ты его включишь, ничего не изменится. Этот разговор уже не повернуть вспять…
— Как реку, — тихо проронила Милагритос.
— Да, как реку, — подтвердил Даниэль.
Прокурор Фернандо Темес только что наконец взял отпуск, чтобы немного прийти в себя от свалившейся на него работы, когда ему позвонила из Майами его дочь Клаудия и сообщила, что она выходит замуж за журналиста Хуана Сильву.
Имя это ничего не говорило Темесу, но Клаудия заверила его, что в Майами это человек известный.
— Ты его давно знаешь? — с тревогой спросил отец, хорошо зная свое взбалмошное дитя, способное на любые, даже самые сумасбродные выходки.
— Да, мы встречаемся больше года, — без особого вдохновения заговорила Клаудия, — он глубоко порядочный человек, на этот счет можешь быть спокоен. И он сумеет обеспечить своей жене достойную жизнь.
«Порядочный человек не женился бы на тебе», — хотелось возразить Темесу, но он вовремя прикусил язык.
— Одним словом, я жду тебя, папа, — вновь заговорила Клаудия, — ты должен приехать на мою свадьбу.
— Но ты любишь его?
Клаудия рассмеялась. Темесу показалось, этот смех прозвучал безрадостно.
— Достаточно того, что он без ума от меня, папочка, — ответила она. — Хуан понравится тебе. Вы с ним принадлежите к одному и тому же типу ревностных служак, — ироническим тоном закончила она разговор и повесила трубку.
…Хуан Сильва действительно понравился Темесу. Перед тем как познакомиться с женихом дочери, он взял в библиотеке подшивку газеты, в которой работал Сильва, и ознакомился с его статьями. Это были экономические обзоры и, насколько мог судить Темес, они принадлежали перу умного, дельного и вдумчивого человека, который даже обладал способностью строить прогнозы экономического будущего страны.
После этого Темес позволил дочери представить ему своего жениха.
Хуана Сильву нельзя было назвать красавцем, но весь его облик дышал внутренней силой и достоинством. Он держался любезно, хотя и был немногословен, а Темес очень ценил в мужчинах отсутствие болтливости.
«Но сумеет ли он справиться с Клаудией?» — думал Темес, всматриваясь в претендента на руку дочери, без пяти минут ее мужа.
Что он влюблен в Клаудию, это ясно как дважды два. Но она… Что испытывает она к жениху?.. Он еще раз спросил об этом дочь, когда они остались одни.
— Уважение, — был ответ.
— Этого мало, — поколебавшись, объявил Темес.
— Что поделать… Я не могу забыть Карлоса Гальярдо. Долгое время мне казалось, что это легкое увлечение; но нет, теперь я понимаю, это была любовь, — задумчиво проговорила Клаудия. — Но Карлос далек от мысли соединить мою жизнь со своей…
— Карлос, — проворчал Темес, — что может быть хорошего в сыне Хермана Гальярдо? Конечно, он пока ни в чем не замешан, мне это хорошо известно, но все же Херман воспитал его… И я уверен, воспитание это еще проявится в будущем… А его отца Хермана я еще посажу в тюрьму. Долго не удавалось схватить этого типа за руку, но теперь у меня есть кое-что против него… Впрочем, давай не вспоминать больше Гальярдо накануне такого торжественного дня… Итак, завтра твоя свадьба…
Но Гальярдо как будто специально не давал Фернандо Темесу забыть о себе.
В разгар свадьбы Темеса позвали к телефону. Звонил капитан Портас.
— Вы, конечно, не читали вчерашних газет, — заговорил он. — Позавчера ночью при весьма странных обстоятельствах погиб Херман Гальярдо.
— Значит, Карлос сейчас в Каракасе? — был первый вопрос, который задала отцу Клаудия, как только тот рассказал ей о своем разговоре с Портасом.
Темес, погруженный в свои мысли, отмахнулся от нее.
— При чем тут Карлос? — пробормотал он. — Карлос меня не интересует.
— Зато меня — очень, — дочь круто повернулась на каблучках и отошла к гостям.
Темес проследил за ней рассеянным взглядом. Плохи дела, подумалось ему… Она присутствует на собственной свадьбе с таким видом, точно все происходящее мало ее касается… Первым его движением было сказать дочери, что он сейчас же вылетает в Каракас… Но поступить таким образом — значит нанести ей тяжелое оскорбление. Клаудия и так часто упрекает его в том, что работа мешает ему как следует выполнять отцовские обязанности. Нет, он должен задержаться, хотя бы еще на несколько дней.
И снова мысли Темеса вернулись к тому, о чем ему только что рассказали.
Значит, змея укусила саму себя за хвост. Мафиози Гальярдо наверняка убила мафия, а не какие-то там мифические террористы. Вернувшись, он проведет расследование. Эти местные профаны ни на что не способны. Им лишь бы поскорее закрыть дело. Даже Ирену Гальярдо им не удалось допросить, а она наверняка что-то знает. Херман пытался удрать в Колумбию, а они его выследили и прихлопнули. Проклятая мафия! Темес не был слишком большим идеалистом, и в то же время не верил в непобедимость мафии. Конечно, она обвила собою государственные структуры, как лиана-душительница в тропических лесах обвивает деревья. Кольца этой лианы все глубже внедряются в кору дерева и способны даже перерезать его. Тогда нарушается нормальное сокодвижение, и дерево засыхает. Но он подсечет эту лиану под корень, чего бы это ему ни стоило.
Шум свадьбы мешал Темесу сосредоточиться на какой-то мысли, которая никак не проявлялась у него в голове.
Неясное ощущение говорило ему: что-то здесь не так. Труп, по утверждению Портаса, обгорел так сильно, что Хермана нельзя было узнать… нельзя было узнать… Вот оно! Итак, никто не смог опознать труп.
