Здание Совета назиров находилось в малоприметном переулке, расположенном неподалеку от главной улицы, между воротами Кавола и площадью Сесу.

Хайдаркул, направляясь туда, проехал в фаэтоне мимо хауза Девон-беги, мимо площади перед медресе Кукельташ и Ячменного базара, выехал на главную улицу, ведущую к воротам Кавола, и вскоре очутился в переулке, где и сошел с фаэтона у здания Совета назиров.

У главы народного правительства Файзуллы Ходжаева шел в это время прием посетителей. В кабинет председателя, смущенно озираясь, вошли двое молодых людей. Их поразила пышная роскошь этой комнаты. Через три широких окна с цветными витражами вливались потоки света. Весь пол был устлан туркменским ковром работы кизылаякских мастериц. Стены и потолок расписаны кистью знаменитых мастеров-орнамен-талистов. На большом письменном столе красовалась хрустальная чернильница, золотились подсвечники. На одном углу стола высилась стопка книг, на другом — папки с делами. Перпендикулярно к этому столу, стоявшему в глубине, впритык к нему, через всю комнату тянулся другой, обитый зеленым сукном. По обе его стороны стояли тяжелые кожаные стулья.

Файзулла Ходжаев сидел за своим столом. Среднего роста, смуглый, красивый, с темными выразительными глазами, черными густыми волосами, зачесанными назад, он выглядел молодо. На нем был френч из серого сукна и такие же брюки галифе.

Приветливо встретил он вошедших юношей:

— Сюда, сюда, садитесь поближе. Вы от школы «Намуна»? Прекрасно! Как учеба? Ребята охотно посещают занятия? Хватает ли вам книг, тетрадей? На что жалуетесь?

Начало беседы ободрило юношей. Один из них так расхрабрился, что даже сказал:

— Наша школа образцовая не только по названию… Мы хотим носить форму… Чтобы на улице нас различали.

— Что ж, мысль неплохая, — улыбнулся Ходжаев, каждой бы школе иметь свою форму… А как смотрит на это отдел народного образования?

— Обещают, но все откладывают, не сегодня завтра, говорят… Вот мы и боимся, что школа «Учунчи Туран» нас обгонит… или «Авлоди Шухадо»… Получат форму, а мы…

— Вот как? — сказал Ходжаев и призадумался. «Ребят воспитывают неправильно, уводят от главной задачи — хорошо учиться… Соревнуются, кто раньше получит форму! Нет еще опытных, разумных учителей! Да и кто они, эти учителя? Бывшие турецкие офицеры или полуграмотные люди, бежавшие из Туркестана. От них трудно ждать толку. Мы должны готовить новых…»

— Кто ваш директор?

— Шовкат-эфенди.

— Ну так вот — вам дадут красивую форму, но при одном условии…

Молодые люди внимательно слушали.

— Все школы будут соревноваться в учении. Та школа, где будет больше всего отличников, дисциплинированных, образцовых учеников, получит форму раньше всех и самую красивую. Согласны?

— Очень хорошо! — воскликнули оба разом. И вдруг один, замявшись, робко сказал:

— Но что скажет эфенди-директор…

— Будет создана комиссия при отделе образования. Она и оповестит директоров всех школ. А вы пока подтягивайте товарищей, чтобы хорошо учились…

Юноши попрощались и ушли, а Ходжаев записал что-то в свой блокнот. Потом в раздумье зашагал по кабинету.

«Да, — думал он, — совершить революцию, установить Советскую власть — это еще полдела. Главное — строить новую жизнь. Увы, не все это понимают, думают — эмира убрали, значит, все в порядке, и успокоились, а некоторые даже мешают… А сколько дел! Просвещение, законы, вода, земля, торговля… А тут еще борьба с врагами республики, при-тпившимися сторонниками эмира! Надо поговорить с Куйбышевым сегодня о всех этих делах. Пора положить конец разногласиям внутри руководства, групповщине…»

В кабинет, постучавшись, вошел высокий, худой человек средних лет, одетый в белый холщовый халат, а поверх его еще в другой — из каждуманской алачи. На голове его красовалась пестрая ковровая тюбетейка. Окладистая борода придавала ему солидный вид.

Почтительно пожал он двумя руками руку Ходжаева.

— Как здоровье, храни вас бог?

 Ходжаев пригласил его сесть.

— Слушаю вас.

— Имя мое Наби, я — ткач. Тку, что закажут, — и адрас, и бархат, и алачу… Да вот ваши люди работать не дают… не дают, да и только. Появилось новое учреждение — финансовое… каждый день оттуда являются, новый налог назначают… Мы и при эмире света божьего не видели, а теперь — свобода и — то же самое… Э, да что говорить, сами понимаете…

Ходжаев слушал внимательно и, подумав, ответил:

— Мастер Наби, и вы должны понять, что нет государства без налогов…

— Верно говорите, но надо по справедливости.

— А вас что, неправильно обложили?..

— Сам не знаю… Работаю я немного, мне лишь бы семью прокормить. Вот, я принес заявление…

Мастер подал Ходжаеву бумагу, и тот внимательно ее прочитал.

— Хорошо, дам записку в финансовый отдел. Вы ее отнесите, они ознакомятся с вашей работой и уменьшат налог. Но это не решает дела…

— Почему?

— Видите ли, даже если совсем снимут с вас налог, вы не сведете концы с концами, доходы не покроют расходов. Подорожали материалы — краски, шелк, хлопок… Да и не найти их. Пока вы работаете с тем, что запасли раньше, но надолго ли этого хватит вам?

Наби изумился:

— Вы просто провидец, господин, словно в моем доме побывали! Но как же быть?

— А вот как: Советская власть намерена помогать кустарям и ремесленникам, но не отдельным лицам, а артелям.

— А что это — артель?

— Это вроде большой семьи, содружества… Пусть несколько ткачей или красильщиков объединятся, делают сообща свою работу, правительство будет помогать в получении материалов, скупать вашу продукцию или лавки для вас откроет… Так и вы сможете спокойно работать, и народ получит необходимые ему вещи. Согласны?

Мастер Наби, улыбаясь, степенно ответил:

— Если все так и будет, то артель — это хорошо. Мне нравится, но как другие посмотрят?

— Думаю, что и другие согласятся. Найдите сами несколько человек и растолкуйте им…

— Мне? Найти?

— Да, вам! Вы поняли, в чем суть, вот вы им и разъясните… Если добьетесь согласия, организуем артель. Выберете председателя, получите товар, и работа закипит. Вам дадут и новое светлое помещение, там установите ткацкие станки… И работать будете не до седьмого пота, а в определенные часы.

Наби впитывал каждое слово.

— Да, это дело! Поговорю с ткачами… А сейчас отправлюсь-ка я в финансовый отдел.

— Непременно сходите, там все сделают!

— Дай вам бог здоровья…

Как только Наби вышел, появился секретарь, доложивший о приходе Хайдаркула.

— Зовите! И больше никого сюда не впускайте.

— Хорошо.

Ходжаев хорошо разбирался в людях и сразу поверил Хайдаркулу. Он видел в нем человека, всем своим существом служащего делу народа, отдающего ему все свои силы и немалый жизненный опыт. Он находил в нем единомышленника по важнейшим вопросам. Поэтому часто советовался с ним. В последнее время Ходжаева очень беспокоило самоуправство Асада Махсума, сейчас этот человек перешел все границы. Вопрос о нем не сегодня завтра будет стоять в ЦК, примут, конечно, меры для его обуздания, но нужно к этому подготовиться. Вот Ходжаев и вызвал Хайдаркула посоветоваться.

— Пожалуйте, товарищ Хайдаркул, — радостно встретил он его. — Как здоровье, работа?.. Садитесь вот сюда! — пригласил Ходжаев и сам сел рядом на диван, стоявший в простенке между окнами.

На маленький столик перед диваном секретарь поставил чайник со свежезаваренным чаем и поднос со сластями.

Так, сидя за чаем, они непринужденно беседовали.

— Простите, что я вас потревожил, оторвал от дел, но откладывать больше нельзя было, — начал Ходжаев, — положение с каждым днем становится все сложнее. Контрреволюция усиливается, враги активно выступают… Ездить из тумена в тумен все опаснее, труд наших дехкан под угрозой…

— Да, да…

— Мы организовали комиссию по борьбе с басмачами, действующими в окрестностях Бухары, надеялись на ее помощь, на то, что она примет меры для их уничтожения…