— Да уж наверно годится, да и другого выхода нет. Мы так вам благодарны!

— Ну что вы, — улыбнулась Оймулло. — Это мы вам должны быть благодарны, вы нас просто осчастливите: ведь дядюшка целые дни дома один как перст.

Он от одиночества с ума сходит.

— Верно, верно, — поддержал жену ювелир.

— Значит, так и решили. Завтра же перебирайтесь к нам. А дом пусть свалится на голову Магфират.

— Мушаррафа меня с работы прогнала, так что с завтрашнего дня я свободна и смогу помочь дядюшке по хозяйству.

— Ну что ж, можно, конечно, и дома посидеть. Но у меня есть для тебя работа… Дело, правда, нелегкое, но платить будут прилично.

— Зачем Фирузе работать? — недовольно заметил Асо. — Неужели я на нас двоих не заработаю?

— Дело не только в заработке, — сказала Оймулло. — Боюсь, что Фируза без работы затоскует. Ведь я ее знаю.

— А что за работа, Оймулло? — заинтересовалась Фируза.

— В Арке нужны люди, чтобы приносить воду в гарем. Водоносы подвозят воду на ишаках, а переносить бурдюки можно только женщинам. Своими глазами увидишь, что такое эмирский Арк. Многое тебе понятнее станет.

Предложение Фирузе понравилось, и она дала согласие. Было темно, когда Асо и Фируза вышли на улицу. Муэдзины призывали верующих к вечернему намазу.

С некоторых пор баи, чиновники, правители, начиная от эмира и кончая сборщиками налогов, стали разбивать в окрестностях Бухары прекрасные сады. Они строили там дачи, обносили их высокими стенами и летом, вместе с семьями, выезжали туда.

И у Замонбека за Самаркандскими воротами, немножко дальше Галаджуя, был сад, доставшийся ему в наследство от отца. Он нанял опытного управляющего, пригласил искусных садоводов, и они создали такой райский уголок, что человеку, хоть раз побывавшему в нем, уже не хотелось уходить.

Сразу за дачей был огромный цветник, посреди цветника деревянная суфа с навесом в виде беседки. Здесь обычно отдыхали по вечерам. Дальше начиналась виноградная аллея. С одной стороны аллеи тянулись посадки граната, а с другой — яблони, черешни, редчайшие сорта груш. Виноградная аллея вела к хаузу, выкопанному в центре сада. По берегам хауза росли четыре прекрасных китайских карагача. От хауза снова шли виноградные аллеи, а между ними посажены инжир, персики и абрикосы.

Десятого апреля, когда деревья уже начали распускаться и земля покрылась свежей весенней травой, сюда, в собственном фаэтоне, запряженном парой лошадей, приехала жена Замонбека Мушаррафа со своими приятельницами — Магфират и Мухаррамой Гарч. Их сопровождала только одна служанка. Управляющий с женой встретили хозяйку и ее гостей с почетом. Их усадили в нарядно убранной комнате, расстелили богатый дастархан.

Гости закусили, выпили чаю и пошли в сад.

Мушаррафа задержалась, чтобы дать распоряжение жене управляющего. Сказала, что они проведут здесь целый день, а может быть, останутся ночевать, и приказала приготовить жаркое, лапшу и плов.

Женщины прогуливались по аллеям сада, наслаждаясь чарующей прелестью весны. Впрочем, они не столько наслаждались природой, сколько жаловались на свою злосчастную судьбу и как могли утешали друг друга. Магфират говорила, что Мухаррама еще не стара, что она заткнет за пояс десятерых мужчин, а та уверяла дорогую подругу в своей преданной любви, клялась, что готова служить ей верой и правдой.

Да, странный человек была Мухаррама Гарч. Что она представляет собою на самом деле, не знали не только ее многочисленные знакомые, но, кажется, и она сама. Среди джадидов и младобухарцев она была своим человеком, даже помогала им. В Арке, в гареме матери эмира, она казалась убежденной сторонницей всего старого. В бане она была хозяйкой, властной и скупой, резкой и грубой. А в тесном дружеском кружке казалась своим подругам нежной и преданной.

Придворные, казикалон, кушбеги и миршаб пользовались ее услугами, но люди осторожные, вроде хитреца Замонбека, доверяли ей только наполовину и хотя поручали ей кое-какие дела, но не спускали с нее глаз.

Приятельницы долго гуляли, нарвали огромные букеты, украсили себя цветами.

Мухаррама уговорила подруг остаться в комнате, даже попросила закрыть дверь. Увидев, что их это немного огорчило, добавила, что женщинам пить вино в открытой беседке не следует.

Подруги остались одни. Вино наливали из чайников. После третьей пиалы лица раскраснелись, глаза заблестели. Мухаррама, сидевшая на почетном месте, то и дело отпускала соленые шуточки, заставляя своих собеседниц смеяться до упаду. Разговор становился все более скользким. Наконец речь зашла о муже Мушаррафы — Замонбеке.

— Ваш супруг сейчас, наверное, во дворце? — спросила Магфират.

— Да где ему еще быть! В неделю он семь дней на службе, — сердито ответила Мушаррафа.

Мухаррама прекрасно понимала, что ни от кого нельзя было выведать лучше, чем от жены Замонбека, как относятся к джадидам эмир и придворные, весь вечер она обдумывала, как лучше навести Мушаррафу на этот разговор.

— Во дворце сейчас трудные времена, — вздохнула Мушаррафа. — А эмир без Замонбека и часа не может обойтись. Вот и выходит: не то есть у меня муж, не то нету, по целым неделям приходится спать одной… Да и сам уж он больно беспокойный человек, — недовольно продолжала Мушаррафа, — всегда ему больше всех надо. Другие мужья отдыхают, развлекаются, а он только и знает, что целыми ночами от своих людей доносы выслушивать.

— Наверно, все о джадидах? — соболезнующе проговорила Мухаррама.

— Да все о них, проклятых, они уж мне во сне снятся!

— Да ну?

Стоят ли они того, чтобы забивать ими такую красивую головку?

— Эх, милая, целый день только и разговору, что о них. Его высочество эмир боятся джадидов, — понизив голос, рассказывала Мушаррафа, — они приказали моему мужу глаз с них не спускать, смотреть, как бы не устроили каких-нибудь беспорядков. Никому из-за этих нечестивцев покоя нет. Замонбек всех своих людей разослал следить за джадидами. Не сегодня завтра он их всех уничтожит.

— Как уничтожит, ведь они тоже мусульмане?

— Неверные мусульмане, — вставила Магфират.

— Если бы они были правоверными мусульманами, то не собирались бы в Кагане вместе с русскими и не сговаривались бы с ними.

— То есть как это? — притворно удивилась Мухаррама.

— Замонбек рассказывал, что на этой неделе в кишлаке Зирабад около Кагана соберутся джадиды, там и русские будут. Так вот, муж говорит, что он только и ждет этого дня, чтобы их там всех прихлопнуть.

— Ну и молодец Замонбек, ну и ловкач! — восхищенно запела Мухаррама. — И как только это он все разузнал! Ведь, наверно, нелегко было?

— Конечно, нелегко, но у него и среди джадидов свой человек есть, — засмеялась Мушаррафа.

— Ха-ха-ха! — засмеялась вслед за ней и Мухаррама. — Ну и Замонбек, вот это умница, прямо за корень ухватился! Как бы хоть напоследок посмотреть на них, на этих джадидов?

— Это будет в воскресенье, в русский праздник. Ну а мой приедет туда на день раньше, чтобы всех захватить.

— А это не опасно вашему уважаемому супругу?

— Нет, с ним будет много людей.

Служанка внесла большую фарфоровую миску с лапшой. Подруги выпили еще по пиале вина…

После захода солнца приехал Замонбек со своим наперсником и застал подруг спящими. Он долго стучал в дверь, пока жена не проснулась. Она попросила его пройти в сад, потому что в доме спят.

Замонбек вышел в сад, сердито похлестывая нагайкой по голенищам. Это был высокий, смуглый мужчина с густой окладистой бородой, длинным крючковатым носом и низким лбом. Большие, чуть навыкате глаза горели мрачным огнем. Одет он был в обычную для того времени одежду человека высшего сословия: каршинский бекасабовый халат, подпоясанный черненым серебряным поясом, на ногах мягкие сапоги с загнутыми носами, на голове туго скрученная белая чалма. Вскоре появилась и сонная Мушаррафа. Замонбек сразу заметил, что она выпила.

Это явно не улучшило его настроения.

— Кто это в такой холод приезжает спать в сад? — зло спросил он. — Что, вам в городе негде выспаться?