Мухаррама вынуждена была согласиться.
— Ну хорошо, не хотите идти на постоянную службу, не надо! Но разок в гости, и именно сегодня, вы должны поехать. Непременно! Если они пожелают оставить вас навсегда, я берусь вас вызволить. Уж на это я мастерица. Ну а теперь вставайте, приоденьтесь — и едем!
Подумав, Оймулло решила, что от одного посещения дворца ничего плохого не случится. А может, она вообще там не понравится, придется не ко двору, кто знает. Так или иначе, она там не останется, это решено!
Извинившись перед гостьей, она вышла и позвала мужа. Тахир-джан сидел на своем обычном рабочем месте — на суфе возле мангалки. Услыхав голос жены, он встал, запер дверь на цепь и подошел к ней.
Взглянув на ее расстроенное лицо, он забеспокоился:
— Что случилось?
— Ничего, — улыбнулась Оймулло. — За мной пришла Мухаррама Гарч, хочет отвезти во дворец. Таков приказ…
Тахир-джан понял, почему жена так расстроилась.
— Ну что же тут страшного! Поедете, посмотрите дворец, вы же никогда не были…
— На улице стоит арба?
— Да, я видел кокандскую арбу. Я думал, что она ждет вашу гостью.
— Так и быть, поеду. А вдруг меня заставят остаться… Вот чего я боюсь.
— Да, может случиться. Но раз послали за вами человека, не поехать тоже нельзя.
— Ну хорошо, поеду. Мухаррама обещает избавить меня от постоянной службы. А вы, пока я буду отсутствовать, приглядите за ученицами. Я скажу Шамсии, чтобы она велела им повторять уроки. Если запоздаю, вы уж сами приготовьте плов и поешьте.
— Хорошо!
Оймулло вернулась к гостье, налила ей в пиалу чаю и зашла в каморку переодеться. Надела новое шелковое платье, расшитое золотом, повязала на голову налобник из фаранги, поверх еще накинула прозрачный розовый платок, обулась в сапожки из мягкой кожи — булгари.
Выйдя во двор, она отдала распоряжения Шамсии и Фирузе. Потом она и гостья накинули на головы паранджи и вышли со двора. У ворот, загораживая собой узкую улицу, стояла крытая кокандская арба. Для того чтобы легче было на нее взобраться, Тахир-джан подставил сзади табуреточку. Удобно усевшись на арбе, женщины опустили с обеих сторон занавески, Тахир-джан дал знак, и арбакеш, сидевший в седле на лошади, погнал ее ко дворцу. Путь лежал через Куш-медресе, под арками Аллофон и Мисгарон прямо на Регистан.
Таял снег, и на улицах было грязно. По пути встречалось множество арб, фаэтонов, людей верхом на лошадях, ослах, все это сталкивалось, шумело, кричало, приходилось останавливаться. Дворцовая арба пользовалась особыми правами, и арбакеш, находчивый, ловкий парень, проскакивая вперед, обгонял всех.
Отогнув уголок занавески, Оймулло с интересом смотрела на улицу.
Несмотря на плохую погоду, все лавочники были на местах. Громко расхваливали свой товар продавцы пирожков, лепешек, халвы… На площади перед Куш-медресе столпились, беседуя о чем-то, учащиеся. Под аркой Аллофон стояли продавцы муки в обсыпанной мукой одежде. Удары по металлу доносились из-под арки Мисгарон, где находились ряды медников…
Наконец арба докатилась до мощеной дороги Регистана. Она остановилась у деревянного настила. Арбакеш соскочил с лошади и повел ее под уздцы в Арк.
От дворцовой площади до ворот Арка примерно метров десять. Дорога идет вверх. По обеим сторонам холма — лестницы, они подводят к длинным и широким суфам, отделанным лепными украшениями.
Танбур и Мухаррама сошли с арбы и, поправив на голове паранджи, стали подниматься по лестнице.
У ворот стояли приближенные кушбеги, стражники, дворцовый караул, военачальники. Здесь, видимо, знали Мухарраму, а может быть, увидели, что женщины сошли с дворцовой арбы, — так или иначе их пропустили во дворец. Танбур была в Арке впервые, и, проходя мимо всех этих людей, она невольно заволновалась. Они шли по широкому, уходящему вверх проходу, в нем было так темно, что Танбур не заметила камер, выбитых по обе стороны в его стенах. В них держали людей, восставших против деспотической власти эмира, борцов, которых выдавали за смутьянов. На проходивших мимо женщин уставилось несколько пар глаз, арестованные прильнули к узким щелям в дверях, чтобы разглядеть их. Но госпожа Танбур и не подозревала об этом. Она была еще во власти первого впечатления от великолепия Арка.
Поднимаясь по лестнице, она увидела знатных чиновников в пышных нарядах, военачальников с надменными и грозными лицами, снующих взад и вперед охранников и стражников.
Вдруг сразу посветлело, проход вывел женщин к площади перед дворцовой мечетью. Оймулло постояла, перевела дух и снова двинулась за своей спутницей.
Площадь кишела людьми — военные в мундирах, с саблями у пояса, придворные в белых чалмах, муллы и казии в широких, мешковатых халатах и огромных чалмах. На иных было надето сразу по нескольку халатов из адраса, алачи, парчи. Они смотрели на всех сверху вниз, важно поглаживая бороду, чванясь грамотой эмира, которую обычно несли искусно всунутой в чалму. Изредка навстречу попадались женщины, по их паранджам можно было судить, к какому классу они принадлежат.
На юг от мечети Оймулло увидела величественно нарядный портал. Он вел в здание, где эмир, наезжая в Бухару, принимал сановников.
В этой же части Арка находился дворец с тронным залом эмира. Но женщины не дошли до него, а свернули налево, прошли мимо разукрашенных ворот дома кушбеги и оказались у входа в гарем.
Тут их остановили стражники, стоявшие на карауле с саблями наголо.
— Стойте! Куда идете? — спросил немолодой, бородатый стражник.
— Во дворец Хосса, дядюшка Ниез, — кокетливо ответила Мухаррама. — Не узнал?
— А… — заулыбался солдат. — Слышу, скрипят, будто бы это вы, подумал… Но сейчас многие носят сапожки со скрипом… Проходите, проходите!
Женщины вошли в ворота.
— Уфф, посидим немного, отдохнем? — Мухаррама уселась на мраморной суфе. — Весь город обойти легче, чем сюда подняться. Пройдусь по городу — не устану, а здесь… потом два дня поясница болит и коленки не слушаются.
Женщины сняли паранджи, перекинули на руку и двинулись к большому гарему Хосса, где проживала мать эмира Абдулахада Эшонбиби. По дороге они миновали несколько гаремных зданий. Гарем Хосса находился в середине юго-восточной стороны Арка. В обширном дворе стояла огромная суфа, чуть ли не во всю длину двора протянулась терраса. Здесь всегда сновала прислуга, исполняя бесчисленные поручения госпожи и ее гостей. Мухаррама Гарч почти со всеми была знакома, и они подходили к ней, приветствовали, расспрашивали о здоровье.
Сегодня в Бухару из Карши пожаловала мать его высочества наследника Алимхана-туры, который был в то время правителем Карши. По этому торжественному случаю Эшонбиби устроила прием гостей.
Невестку свою мать эмира очень недолюбливала, была крайне недовольна тем, что ее сын был объявлен наследником бухарского престола, но, так как у эмира других сыновей не было, он вынужден был завещать престол Алимхану-туре, и Эшонбиби пришлось изменить свое отношение как к сыну, так и к его матери. Внешне все обстояло благополучно, она оказывала невестке внимание, была с ней лицемерно ласкова и во время приездов в Бухару давала два-три торжественных приема, стараясь поразить богатством. Сам Алимхан-тура, разъезжая по своим владениям, обычно возил с собой мать. В Бухаре он появлялся редко.
Проходя по террасе к большой гостиной, Мухаррама объясняла госпоже Танбур, чем вызвано сегодняшнее торжество.
— Сегодня, да благословит аллах, здесь будет весело! Мать эмира хочет показать невестке весь блеск своего двора. Потому-то и нам, преданным рабыням, оказана честь присутствовать на приеме.
У входа в гостиную их почтительно встретили слуги и пригласили войти.
— Милости просим, добро пожаловать, — обратилась к ним в комнате пожилая женщина, отдававшая слугам распоряжения. — Только что их милость Эшонбиби спрашивала о вас.
Посидите немного, отдохните, я пойду доложить.
Из соседней комнаты, куда ушла женщина, раздавались звуки музыки.
