Сырую, холодную комнату окутывала полутьма. Окон в ней не было, а из двух дверей одна была совсем закрыта, другая — наполовину, солнце сюда не заглядывало. Асо задохнулся в спертом воздухе, закашлялся и, стараясь заглушить кашель, тихо подошел к больному. Лхмед-джан вздохнул, не открывая глаз, с трудом раздвинул потрескавшиеся губы и пошевельнулся.

Асо быстро налил из чайника в пиалу немного теплого чаи и поднес ко рту больного:

— Глотните, дядюшка!

Водонос слегка приподнял веки и, мутными глазами посмотрев на Асо, сделал глоток. Чай пролился из уголков рта.

Асо заговорил громко, боясь, что старик не услышит:

— Это я, Асо, пришел вас проведать. Бай привет вам послал, велел справиться о здоровье вашем.

Лицо старика не отразило ничего, он словно и не слышал, что ему говорят, и снова закрыл глаза. Вошла старуха и запричитала. Она жаловалась сразу на все — и на то, что дрова отсырели, и что в кухне негде повернуться, и что сил у нее нет…

— Даже воды согреть нельзя, а ведь постирать надо. Вся одежда грязная… Сестра обещала прийти, помочь, да вот нет ее… Что стряслось, не знаю. Не дай бог пережить то, что я переживаю! Был здоров старик, трудился, кое-как перебивались, для него работа всегда находилась. А теперь я совсем одна, беспомощная, слабая…

— Ест дядюшка хоть немножко?

— Да вот сварила болтушку, дала ему, не хочет, все пить просит.

— Вот вам деньги, пять тенег…

Бай послал для больного.

— Бай? Какой бай?

— Да мой хозяин, Гани-джан-бай!

— А-а, — протянула старуха, — Гани-джан… Что это он расщедрился, зачем деньги прислал?

— Говорит, пусть только дядюшка Ахмед-джан поправится — на миршаба надо жалобу писать… Бай поможет, говорит, что миршаб несправедливо поступил с вами, жестоко…

Больной застонал, захрипел, стал беспокойно метаться… Асо подбежал к нему, приподнял вместе с подушкой и уложил повыше. Жена налила чай в пиалу и попыталась его напоить, но он весь сжался, закашлялся, от напряжения лицо его стало багровым, сгустки крови брызнули изо рта и носа…

Так скончался водонос Ахмед-джан, в дрожащей руке его жены осталась невыпитая пиала с чаем.

Когда несчастный старик перестал дергаться, Асо, обнимавший его за плечи, подумал, что он заснул. Но жена сразу поняла, что он навсегда закрыл глаза и ушел из этого жестокого мира… Теперь она осталась совсем одна, никому не нужная, нищая… Бросив пиалу с криком: Горе мне! - она упала на труп старика. Вопли несчастной женщины ужаснули Асо, он растерялся, еще не сознавая, что произошло. Но прошло еще мгновение, и он все понял, громко зарыдал, стал бить себя в грудь.

Так уж устроен мир, что человек рождается, растет, живет на свете — кто долго, кто мало — и умирает. Это закон природы. Одни уходят, на смену им идут другие. Разный только бывает уход. Одни умирают после хорошо, достойно прожитой жизни, иные гибнут в борьбе со стихией или со злом и неправдой на земле и перед смертью видят, что добились какой-то цели. Но умереть в расцвете юности или погибнуть, как Ахмед-джан, который пал жертвой насилия, — это ужасно! Жаль таких, бесконечно жаль!

Долго плакали старуха и Асо. Наконец, немного придя в себя, старуха попросила юношу пойти и сообщить именитым людям квартала — аксакалу, его помощнику, а потом сестре, живущей в квартале Писташиканон, о постигшем ее несчастье.

Асо вышел из дома и передал всем соседям печальную весть. Лишь после этого он отправился к аксакалу Нусратулло. Тот сидел у ворот и играл с внуком.

Асо поклонился и печально сказал:

— Здравствуйте! Скончался дядюшка Ахмед-джан. Нусратулло придержал прыгающего у него на коленях внука и спросил:

— Какой Ахмед-джан?

— Водонос…

— А-а-а… — протянул Нусратулло. — Значит, отдал богу душу, говоришь? Душа у него крепкая была, никак его не отпускала.

Ну, ты не огорчайся… Совсем еще молод, будешь жив-здоров.

Асо молча вытер слезы и пошел домой. Он хотел поскорее сообщить Гани-джан-баю о смерти водоноса. Понурившись, прошел мимо торговых рядов у Каракульских ворот и вдруг вспомнил, что не заходил еще в квартал Писташиканон. Он повернул обратно. Прошел квартал Мирдус-тим и тут увидел двух девушек в паранджах, которые шли ему навстречу. Одна из них высокая, статная, другая — пониже и потоньше.

Девушки остановились.

— Братец Асо, — сказала одна из них.

Он узнал голос Фирузы, мягкий, нежный, ласкающий… Сердце Асо затрепетало, бледное лицо порозовело. Из мира отчаяния этот голос перенес его в мир надежд и желаний, в мир молодости и любви…

— Ах, это вы, — сказал он смущенно.

Фируза, здороваясь, приподняла немного сетку. Он забросал ее вопросами.

— Слава богу, живется неплохо, не могу пожаловаться… Вот моя милая госпожа Шамсия-джан, она меня опекает… Вместе с ней я хожу в школу, вместе и возвращаюсь. Вы не беспокойтесь, мне хорошо.

— Слава богу, слава богу! — радостно сказал Асо. — Счастье, что есть у вас Шамсия-джан… А я… я все хлопотал, думал о вас. Его милость бай твердо обещал мне, что скоро-скоро освободит вас и мы с вами будем вместе.

— Как это освободит? — вмешалась в разоговор Шамсия.

— Не знаю… — засмеялся Асо. — Наверное, к себе заберет…

— А у нас в доме она взаперти, что ли?

Асо смутился, не зная, что сказать, он молчал, Шамсия поняла, что творится в его душе.

— Здесь нельзя нам долго стоять, — сказала она, оглянувшись, — пойдем вон в тот проход…

Девушки пошли вперед, Асо — за ними. В сумрачном безлюдном проходе он осмелел и заговорил:

— Когда я узнал, что Фируза попала в руки… что ее взяли в миршаб-хану, я чуть с ума не сошел. Отпросился у бая и побежал туда. Кричал, спрашивал, где она, но мне не отвечали. Наконец какой-то пожилой писарь сжалился надо мной и сказал, что ее отправили к миршабу домой. Я немного успокоился… Бай тоже сказал, что она у вас. Но, Фируза, обратился он прямо к ней, — вы так далеки там от меня… и… мне кажется, в семье бая вам будет лучше. Бай отцом нам хочет быть, он так обещал…

— Ты забыл слова моей бабушки! — горячо возразила Фируза. — Вы забыли, что произошло с Савсан и Бибиробией? Что ты говоришь?!

Асо растерянно молчал.

— В нашем доме Фируза со мной, с моей матерью, — спокойно сказала Шамсия. — Каждый день мы проводим в школе с учительницей. Что увидит она в доме бая, где три соперницы грызутся между собой? В школу ее не пустят… Да она там белого света лишится.

— И дядюшка Ахмед-джан всегда жаловался бабушке на вашего бая, — вставила Фируза.

Перед Асо вновь предстала тяжелая картина смерти старого водоноса.

— Дядюшка Ахмед-джан скончался, — печально сказал он. — Я как раз шел сообщить об этом его родственникам.

— Умер? Дядюшка Ахмед-джан умер? — вскрикнула Фируза и горько заплакала, припав лицом к плечу Шамсии.

— Нехорошо плакать на улице, — уговаривала ее Шамсия. — Успокойся, Фируза-джан. Ты ведь сама говорила, что он уже не жилец на белом свете. Господь примет его душу, он умер, как святой, погиб за правду…

— Да, — грустно сказал Асо, — теперь уже нет дядюшки нашего Ах-мед-джана, и нам самим нужно о себе позаботиться. Если ты согласна, мы будем вместе с тобой устраивать свою жизнь. Я попрошу у бая денег взаймы…

Фируза молчала. За нее ответила Шамсия:

— Может быть, это и неплохо, но надо подумать. Вам, пожалуй, лучше еще потерпеть. Давайте так: завтра или послезавтра встретимся тут же в это же время… Тогда поговорим. А сейчас идем, Фируза, мы опоздаем в школу.

Девушки попрощались и ушли. Асо же еще долго стоял, погруженный в свои мысли. Как быть? Везде он видел одни препятствия, а посоветоваться не с кем. Ахмед-джан умер, Хайдаркул исчез, Фируза в доме миршаба…

Вот только бай… Он как будто искренне желает ему добра, называет сыном, освободил из тюрьмы, послал денег умирающему Ахмед-джану, даже жалобу на миршаба обещал написать… Не говорит ли это все о хороших чувствах бая? И в самом деле, почему бы баю не стать отцом простому батраку? Ведь Асо родился в его доме, преданно и верно служит баю, почему бы не полюбить ему такого верного слугу? И для чего баю служанка Фируза? Только для работы. Ведь он не может взять ее себе в жены! Так почему бы не выдать ее замуж за Асо? Шамсия и Фируза не верят баю, считают коварным хитрецом, обманщиком. Почему? Неужто бай обманет своего верного слугу, который ему вроде сына или младшего брата?!