Все эти мысли не давали покоя Фирузе, она никак не могла уснуть.

— Что будет с Асо? — не выдержав, воскликнула она Утром он, возможно, придет к Оймулло.

— Ничего страшного, ты с ним сама поговоришь, все ему расскажешь.

— Как, Асо придет сюда?

— Нет, ты пойдешь в школу, будешь там заниматься, а вечером вернешься вместе со мной.

— Буду ходить в школу? С вами вместе? Да разве родители ваши согласятся?..

— Мать согласна, а отца она уговорит, я в этом уверена.

— Ох, если бы так!.. Я буду вам верной служанкой, стану носить ваши книги, только берите меня с собой в школу, не оставляйте здесь одну.

— Ты ведь моя любимая сестренка!

— Дай вам бог прожить тысячу лет! Будьте вечно счастливы! Пусть никогда не придется пережить вам, что я переживаю…

У Шамсии от жалости больно сжалось сердце, горло перехватила спазма, она ничего не ответила Фирузе.

Баня Кунджак, что значит угловая, — одна из самых старинных в Бухаре. Она не случайно называлась угловой, ибо помещалась на углу двух улиц, как раз против Большой бухарской мечети, ворота бани открывались прямо перед ее высокой стеной.

У ее ворот и в округе постоянно толклись нищие, гадальщики, торговцы печеной свеклой, а летом — водой. И от покупателей отбоя не было. В помещение бани вели со двора вниз широкие ступени. Туда уже мужчины не входили. Там, в большой прихожей, на суфе, покрытой тюфяками, убранной паласами и одеялами, восседала обычно владелица бани, женщина весьма известная всей Бухаре, Мухаррама Гарч. Она была высокая, дородная, с грубоватым лицом, хранившим следы былой красоты, но поддавшимся натиску времени. На ногах у нее хромовые сапожки со скрипом, отсюда и прозвище — Гарч, что означает скрип.

По ее манере держаться заметно было, что это многоопытная женщина, прошедшая сквозь огонь и воду, видавшая виды, прекрасно разбирающаяся в людях. Покуривая чилим, она внимательно оглядывала всех посетительниц и всем оказывала должное внимание, в зависимости от их положения в обществе. Для каждой у нее находилось острое словцо, голос у Мухаррамы Гарч был громкий, низкий, почти мужской. Редко случалось, чтобы она вставала кому-нибудь навстречу, исключение делалось только для очень знатных женщин, которых она знала наперечет, довольно часто бывала у них дома.

Сидя возле огромного сундука, она сама брала деньги за вход, взглядом, мановением руки отдавала распоряжения массажисткам, банщицам, служанкам, выдававшим набедренные повязки. Таким образом, почти не вставая с места, она управляла всем банным заведением.

Ее услугами пользовались не только женщины, но и мужчины.

Это уже происходило за пределами бани. Чего только она не проделывала! Самые крупные бухарские баи были ей многим обязаны и с благодарностью откликались на ее просьбы. В ней нуждались и миршаб, и казикалон, и муфтий, и даже сам алам.

Она была своего рода зеркалом, в котором каждый мужчина мог подробно разглядеть понравившуюся ему женщину. От острого взгляда Мухаррамы Гарч не ускользали ни достоинства, ни недостатки красавиц, пленивших чье-нибудь воображение.

— Нет, дочь такого-то вам не подходит, разуверяла она какого-нибудь влюбленного. — Она только с виду хороша собой… Ну там рост… А вам, я знаю, нужны полные, пышные красавицы… Эта же — ощипанная ворона, кости да кожа.

Не очень-то это было красиво — так порочить девушек, но при всем том Мухаррама Гарч была неплохой женщиной: мужественная, смелая, она ни перед кем не заискивала, никому не угождала, не жадничала и никого не боялась. Но горе ее врагам, с ними она была зла и мстительна.

В описываемый нами день Мухаррама Гарч пребывала в прекрасном настроении. Она сидела на своем месте, ожидая недавно родившую жену известного бая, торговца халатами. Предстояло отпраздновать это событие. К тому же сегодня должна была прийти невестка Вафо-джана, менялы Обеих женщин, конечно, будут сопровождать многочисленные родственницы, подруги, служанки, и от всех этих обычаев немало денег приплывет в карман владелицы бани. Обычные посетительницы не очень-н) занимали сегодня внимание Мухаррамы Гарч. Она с нетерпением ждала важных гостей, нервно курила и бросала взгляды на дверь.

Но ту сторону двери дежурила служанка, наконец она сообщила, что пришла жена бая. Мухаррама Гарч встала, отдав приказ служанкам, и, приговаривая: Добро пожаловать, — пошла навстречу прибывшим. Восемь нарядно одетых женщин сбросили свои паранджи на руки служанок и с их же помощью спустились вниз по ступенькам.

Мухаррама прежде всего поздоровалась с матерью бая, высокой пожилой женщиной, потом обратилась к его жене, бывшей очень красивой, но теперь пожелтевшей, осунувшейся. Измучили ее роды и невежество повитух. Немало молодых жизней загубили они.

Поздоровавшись со спутницами молодой женщины, Мухаррама отвела их на почетное место. Из рук повитухи она взяла новорожденного и подала бабушке, поздравив ее с замечательным внуком.

— Ах, что за мальчик! Настоящий шах! Пусть живет долго, в достатке, пусть вечно будет счастлив!

— Аминь! — сказали все хором и провели руками но лицу. Появились подносы с чаем, угощение.

Мухаррама вошла в помещение бани, чтобы очистить для молодой жены бая парную.

В старинных бухарских банях есть особая комната для омовения ног. Туда входят в нижнем белье и обуви, а раздевшись и отдав белье и обувь банщице, надевают полученную от нее повязку. Отсюда по темному коридору проходят в круглую залу с большой, тоже круглой, суфой посредине. Из этой залы ведет ряд дверей в другие отделения. В двух из них на широких лежанках купальщицам делают массаж. Остальные — парная и холодная. Есть еще крохотные отделения, где женщины совершают самое интимное омовение.

В парной в стены вделаны большие чаны с холодной и горячей водой, в топке пылает огонь, плиты раскалены добела. Жара там неимоверная.

Одетая, в сапожках, Мухаррама вошла в парную и обратилась к купающимся там женщинам:

— Милые мои, в бане Кунджак тепло повсюду. Вот помойтесь хотя бы на той суфе или на этой, можете пройти и в холодную. Уступите место недавно родившей…

Тут же в сопровождении нескольких женщин появилась жена бая, слабая, худая, она опиралась на руки двух своих спутниц. За нею шла повитуха, неся на руках новорожденного, а далее — массажистки, банщицы с ведрами, тазами, чайниками, благовониями…

Зрелище это привлекло всех находившихся в бане.

Первой в парную вошла повитуха, она уселась на суфу с ребенком на руках и приказала служанке старательно вымыть пол. Потом обратилась к роженице:

— Ну, милая, ложитесь-ка на пол… Сначала на спину, вот так!

Банщицы усердно мыли молодую женщину. Ребенок заливался плачем на руках у повитухи. Кругом кричали и взвизгивали, звенели ведра и тазы, заглушая плеск льющейся воды, и весь этот крик и звон отдавался эхом в высоком куполе. В спертом воздухе парной почти нечем было дышать. Жена бая, совсем обессиленная мытьем и массажем, лежала без чувств. Ребенок зашелся плачем и уже не издавал ни звука.

Наконец повитуха встала:

— Ну хватит! Возьмите ребенка. Ему уже сорок дней, помоем его и вынесем отсюда.

Служанки помогли повитухе положить младенца, как полагалось, на грудь матери и в таком положении помыли его. Трижды облив водой, передали в руки одной из родственниц, и та унесла малютку. А молодую мать еще раз как следует вымыли и, перевернув на живот, осыпали с ног до головы размельченным жареным орехом, смешанным с сахарной пудрой, при этом служанки горстями бросали его себе в рот. Поясницу женщины посыпали бурой и кардамоном и приказали лежать неподвижно. Она поминутно теряла сознание от жары и запаха пряностей. Повитуха, увидев, как ей плохо, велела служанкам принести сладкую мучную болтушку и пиалы.

Когда ритуал был окончен, молодую женщину снова помыли и вынесли в более прохладное помещение. Для гостей расстелили тюфячки, подстилки, и Мухаррама Гарч поздравила всех присутствующих. Снова принесли обильное угощение, тарелки с жареным мясом.