В плане вместо нежилой заброшенной части дома был нарисован замок не замок, но что-то больше похожее на дворец или церковь даже. Бабка, как увидела тот рисунок-план, так сразу поняла – не видать ей никогда нормального дома. Это ж сколько сил надо, чтобы дворец самому выстроить? Вот и дед также думал, что ради просто дома и стараться уже не хочется, а на дворец сил с каждым годом меньше оставалось, пока совсем не закончились. О чём говорить, думал дед, – если я хворост из леса еле-еле тащу? Эх, если бы я подходил ко всему проще, то может быть и в доме бы нормальном жили…

Тут он услышал вопль старухи, от которого его самого чуть не хватил паралич. Он знал, что глухие люди со временем орут с такой силой, что буквально взрывают головы окружающим. Вот и пришло это время, подумал дед, прошёл вперёд и отогнул занавеску, которая разделяла жилую и нежилую часть избы.

– Бабка, что тебя убивают там?

Он зашёл в кухню и услышал незнакомый голос. Голос с одной стороны мягкий и глубокий как у священников, что живут при монастыре и всю жизнь поют свои песни, но с другой – более детский что ли? Приятный голос, чего уж там, – подумал дед, – Но какого чёрта, он раздаётся на моей кухне и рядом с моей бабкой? Неужели я не слышал, как кто-то забрёл в нашу избушку?

Дед осмотрелся в кухне и никого кроме бабки не заметил. Жена стояла спиной к нему возле подоконника слюдяного окна.

– Чего-то старуха, я тоже глохнуть начинаю от твоих криков. Не ори больше так страшно. Голос мне кстати послышался, – сказал дед и усмехнулся. – Ещё не хватало с ума сойти. Вот тебе сюрприз будет – глухой бабке с сумасшедшим стариком в такой глуши жить.

Старуха улыбнулась. В улыбке было много таинственной нежности. Дед вспомнил, что с таким же лицом бабка притащила лет пять назад Шарика. Протянула ему щенка и сказала: Ну, посмотри, как он хороший. Ну, давай возьмём его к себе?

– А чего ты колобка достала из печки-то? – вскинул руки дед. – Ведь вон видно белёсый ещё. Не готов. Потом есть невозможно будет, выкинем! Что ты вообще делаешь?

И тут старуха сказала такое, что дед понял – приехали, притопали – сошла старуха с ума. Или они вместе. Впрочем, – мелькнула мысль, – так будет даже веселее. Жили они бедно, не очень счастливо, зато сошли с ума в один день.

– А это Колобок меня попросил, – произнесла старуха.

– Да? – хмуро сказал старик. – Ну а я тогда на луну пока слетаю тебе за слуховым аппаратом. Вы тут поболтайте с хлебным колобком промеж собой, обсудите погоду. Спроси у него будет ли мёд у пчёл в следующем году? Почём в городе кедровые орехи будут…

– Моё мнение, что примерно по такой же цене, как и в этом году, – раздался голос из-за старухи. Именно этот голос дед слышал несколько минут назад.

Голос проникал в самое сердце и разливался внутри теплом, как после ароматного горячего чая. Приятный голос и сильный.

Старуха отошла в сторонку и старик встретился взглядом с большими глазами Колобка.

– Оно что разговаривает? – хрипло спросил старик.

– Не оно, а он, – поправила его старуха и улыбнулась Колобку, как ребёнку, чтобы тот не стеснялся. – Ну, Колобок, скажи ему: Здравствуй.

– Здравствуйте, – сказал Колобок и вдруг покатился по подоконнику.

Старик взял кочергу и хладнокровно следил за происходящим.

– Только посмей сделать ему больно, – произнесла старуха.

Старик пожал плечами. Больно он никому делать не собирался. Просто голова шла кругом от происходящего. Жутко было видеть, как нечто круглое из непропечённого теста задорно катается по подоконнику. Слюдяное окошко быстро запотело. Колобок остановился и сказал

– Не очень-то и сложно кататься. Глаза и уши почти не больно. Сложно в самом начале, когда отталкиваешься и когда останавливаешься. Но в принципе катиться очень просто. Это здорово!

– А чего тебе катиться? – спросила бабка. – Сиди вот тут на окошечке.

– Нет, – сказал Колобок. – Не хочу. Не интересно.

– А что тебе интересно? – спросил старик, думая про себя: ну, вот теперь и ты разговариваешь с говорящим хлебом.

– Катиться вперёд! – торжественно произнёс Колобок. В его больших глазах угадывалась запёкшаяся сметана, а в ресничках виднелись точки костной муки. – Катиться вперёд и вперёд. И останавливаться только для песни!

– Знаешь, дружище, у нас тут не особо-то куда и покатишься. За окном зима. Хоть и не лютый холод, но снежище повсюду. – сказал старик.

Он присел на скамью. Ноги подрагивали, тянуло болью поясницу, но во всём остальном – было нормально. Если так выглядит сумасшествие, – подумал старик, – то в принципе ничего, жить можно.

– Я не боюсь холода, – заверил Колобок.

Он несколько минут катался по подоконнику и в радостном ликовании был похож на ребёнка, только что научившегося ходить. В итоге он разогнался так сильно, что свалился, наделав шума гулким мельхиоровым подносом.  Колобок замер, смешно глядя на деда и бабку одним глазом.

– Ох, как же странно это всё, – пробормотал дед, растирая ладонью морщинистый лоб.

Старуха протянула руки к Колобку, чтобы помочь.

– Нет! Я сам, я сам, – долетел приглушённый от неудобного расположения рта голос Колобка. – Оп! Ещё немного оп!

На румяной поверхности печёного теста ничего не отражалось, но по выпученным глазам Колобка было видно, что в глубине его накапливается сильнейшее напряжение. Колобок спружинил и встал ровно, как и полагается голове.

– Слушай, может тебе руки и ноги прилепить? – спросил старик. – Теста подмесим и прилепим. И по новой в печке?

– Нет, – сказал Колобок. – Я уверен что во второй раз я не смогу зайти в печь. Сгорю. Жизнь даётся только раз.

– Как складно ты говоришь. Как в театре, – сказал старик, вспоминая как в город приезжал театр. Они со старухой надели самую лучшую одежду и пошли на представление. Старику понравилось, что можно было не только смотреть на игру артистов, но и не стесняясь, есть сахарных медовых петушков на палочках.

– Не знаю, – сказал Колобок и если бы у него были плечи, он бы пожал ими, – Слова сами получаются. Я говорю то что думаю. Даже не успеваю подумать и уже из меня слова вылетают…

– Он думает, –  с благоговеньем сказала старуха. – Принеси, старик, ему что-нибудь мягкое. Не будет же он на подносе спать?

– Ну-ка пойдём поговорим, старуха, – прошептал старик и отвёл бабку в сенки.

Они стояли и смотрели друг на друга. Она, чтобы лучше понимать, он – чтобы сказанное им лучше доходило до неё.

– А если это колдовство? – прошептал старик. – И вообще, ты подумай, как такое возможно? Говорящий хлеб? Живое тесто? Что разговаривает с нами через него, ты подумала?

– Это просто Колобок, – с нежностью в голосе ответила старуха. – Если и волшебство, то доброе. Ты видел его глаза? Они чище чем у священника в церкви.

– Не говори так. Нехорошо это. – сказал старик. – А то как бы чего не вышло? А чего ты, кстати старуха раскомандовалась? Принеси то, принеси это? Сидеть видите ли этому Колобку жёстко. Подушечку ему? Думаешь, я вот всю жизнь мечтал, чтобы в старости вместо отдыха, хлебному мякишу подушки таскать?

– Если ты сейчас не замолчишь, я уйду от тебя навсегда, – сказала старуха. – Какой же ты самовлюблённый старик!

Старуха взяла маленькую подушечку, которую старик брал в лес, чтобы если застанет ночь в пути, было куда приложить голову. Бабка положила подушку рядом с Колобком, который всё это время смотрел в слюдяное окошко и был глубоко задумчив.

– Я же ещё и самовлюблённый, – пробормотал старик и ушёл на заброшенную половину дома.

Он уселся посреди кучи, натасканного за эти годы хлама и старых вещей и тяжело вздохнул. Старик рисовал в пыли палочки и кружки, когда рядом раздался проникновенный голос Колобка

– На бабку злишься? Поссорились?

– Да, не злюсь я, – отмахнулся старик. – У неё материнский инстинкт видать проснулся. Она тебя за ребёнка своего приняла.

– В каком-то смысле так и есть. А что у тебя будет здесь на этой половине дома? Что-то строить собрался? – спросил Колобок.