Тут осине конец. В тени ели она начинает сохнуть. Ель вступает в свои права. Еловый лес занимает свое старое место».

Так воюют породы деревьев в лесу, разя друг друга призрачным оружием теней.

Стратегию и тактику этой войны изучают лесоводы, возводящие лесные полосы, преобразующие природу.

Мичуринская наука учит, что враждуют в лесу лишь деревья различных пород. Деревья одной породы не мешают друг другу.

Трудно вырастить в чистом поле одинокий дубок. У него на первых порах?акая редкая тень, что не может заглушить по соседству солнцелюбивые сорные травы. Травы буйно тянутся вверх и душат дубок, любящий расти с незатененной верхушкой.

Академик Лысенко начал садить желуди гнездами; и когда из них вытягиваются маленькие дубки, ростки быстро смыкаются кронами, соединяя свои тени, и разят сорняки общим оружием.

Лесоводы, терпеливо возводящие сложное здание леса, подчиняют своим задачам не только борьбу корней, вцепившихся в землю, но и борьбу теней, бестелесным ковром разостлавшихся по земле.

Если заходит речь о крушении человеческих планов или о гибели надежд, красивых, но несбыточных, говорится: они лопнули, как мыльный пузырь.

Недолог век мыльного пузыря.

Взлетает пузырь большой и радужный, и — ах! — все кончено… Падает на пол маленькая мутная капля.

Но вот что проделали: сунули в горло бутылки соломинку и выдули внутри пузатый мыльный пузырь. Затем закупорили бутылку пробкой и тихонько поставили в шкаф.

Заглянули через час — пузырь цел. Поглядели через сутки — пузырь на месте. Через неделю снова проверили — жив пузырь.

Больше месяца прожил пузырь в бутылке, пока не лопнул.

А бывало, что десятки лет пузыри жили в бутылках, — так пишут в книгах.

Может ли тысячу лет прожить пузырь?

Смотря какой.

Если стеклянный, то может.

Стекло известно очень давно, и в старину стекольщики работали так, как гончары. Натыкали на палку ком раскаленного стекла и лепили из него, как из глины. Получались грязные, некрасивые вещи. Тонкостенных вещей тогда делать не умели.

В первом веке нашей эры кто-то из римлян сделал железную соломинку — длинную тонкую трубку с расширением на конце.

Неизвестно, что его надоумило — может быть, младенец, пускающий ртом пузыри, — только мастер подцепил своей трубкой сверкающую каплю расплавленного стекла и выдул большой раскаленный пузырь, ослепительный, как солнце.

Пузырь охладился, и «солнце» превратилось в графин.

Выдувание пузырей стало тончайшим художеством — стеклодувным ремеслом.

Мастера выдували причудливые пузыри — кувшины в виде рыб, зверей, людских фигур.

Они выдували их в специальные железные формы, как мыльные Пузыри в бутылки. Стеклянный пузырь вспухал внутри формы и плотно облегал ее стенки, как подкладка. Застывая, пузырь навсегда сохранял очертания формы. Форму разбирали, и вынимали готовый кувшин.

Случалось, что десятки мастеров, надсаживаясь из последних сил, вместе выдували чудовищный пузырь, килограммов в сто весом. Получалась стеклянная винная бочка такой величины, что в ней свободно мог бы поместиться взрослый человек.

Долог век стеклянных пузырей — короток век стеклодувов.

Стеклодув дует в трубку с одного конца, а пузырь, сжимаясь, с другого: кто кого пересилит.

Чуть сорвется дыхание, и сейчас же ворвется в легкие огненный вздох пузыря. К сорока пяти годам стеклодув — полный инвалид.

На заводах теперь машины-автоматы делают колбы, флаконы, бутылки.

Машины похожи на гигантские карусели, способные прокатить пятнадцать слонов. Но дышат эти машины так же осторожно и чутко, как дышит флейтист.

Посетители останавливаются, потрясенные сложностью машин.

— Что за вещи делает это чудовище?

— Оно дует пузырьки, — улыбается механик. — Миллион пузырьков в сутки.

Пробка — в потолок. И сейчас же стая искристых пузырьков стремглав всплывает вверх. Они распухают, теснят, плющат друг друга.

Мгновенье — и бутылка наполняется ворохом радужных пленок. И тогда через горло начинает хлестать и растекаться белая пена.

Я смущенно ставлю бутылку на стол: половину бутылки лимонада расплескали пузыри.

— Не надо спешить, — улыбается инженер.

Вторую бутылку открывает он сам. Он тихонько тащит пробку и, когда открывается тонкая щелка, долго слушает, как свистит выходящий газ. И затем разливает по стаканам усмиренную газированную воду.

— Еще опаснее спешить, — говорит инженер, — когда сам превращаешься в подобие бутылки лимонада. Такое явление бывает при работе в кессоне, когда строишь что-нибудь прямо на речном дне.

Кессон похож на затонувший колокол величиной с многоэтажный дом. Краями он врезается в речное дно. Под колокол накачивают воздух. Воздух выжимает воду, и под колоколом обнажается речное дно. Внутрь спускаются землекопы. Они лопатами выбирают грунт с речного дна, а специальные трубы отсасывают песок наружу. Колокол зарывается все глубже и глубже. Постепенно врастает в дно гигантский кессон — подводное основание будущей постройки.

Опасно работать в кессоне. Только воздух сдерживает давление воды, стремящейся ворваться под колокол. Если бы вышел воздух, произошла бы катастрофа.

Хитрое дело впустить человека в кессон и при этом не выпустить воздух. Перед спуском в колокол устраивают проходную комнатку с двумя дверьми внутрь.

Человек затворяется в комнатке и ждет, пока подкачают воздух.

Надо, чтобы человек приспособился к необычно высокому давлению.

Тут происходят сложные явления.

Говоря грубо, давление вгоняет воздух в кровь, словно сжатый газ в газированную воду.

Люди работают в кессоне и не знают, что в их венах и артериях течет кровь, наполненная воздухом.

Раньше на это не очень обращали внимание, и случалось, что кессонщиков слишком быстро выпускали наружу.

Давление резко уменьшалось, человек хватался за грудь и падал мертвым.

Вся его кровь вскипала пузырьками, словно лимонад в разом откупоренной бутылке.

Пузыри закупоривали вены, разрывали тончайшие сосуды в мозгу.

Теперь людей подолгу задерживают в проходной, заставляя ждать, пока постепенно сбавят давление.

— …Так и я, — заключил инженер, — постепенно спускаю газ из-под пробки, по старой кессонной привычке. Мне, кессонщику, не очень приятно глядеть на эти губительные пузыри.

Пламя в пене22222.

Надвигается страшная опасность. Расширяются зрачки, бледнеют лица, леденеют сердца людей.

Тут является храбрый человек и говорит:

— Не робейте, друзья. Закидаем мыльными пузырями.

Как поверить такой похвальбе, если даже «шапками закидаем» звучит дерзко.

Но послушайте все по порядку.

Опасность эта — пожар. Речь идет о тушении пожаров.

Пламя заливают водой, засыпают песком, но бывает иная управа на пожары.

Пожары душат газами.

Объявляют газовую атаку. Напускают на пожар такой мертвящий газ, в котором огонь задыхается и гаснет.

Дело это не простое — трудно окутать газом даже костер.

В первую мировую войну солдаты кайзеровской Германии по приказу империалистов откупорили стальные баллоны и пустили удушливый газ на русские позиции. Грозное зеленоватое облако поползло к траншеям. Русских не удалось застать врасплох.