- Я не раскаиваюсь, - сказала Екатерина Владимировна, поправляя волосы. - Надо было...
Ни милой стыдливости, ни преданной ласки, ни отчаяния...
- Скучно, - подумал Логинов.
Екатерина Владимировна застегнула пальто на все пуговки.
- Я, вероятно, должна объяснить, зачем пришла...
Он сделал двусмысленный жест рукою, смягчив его улыбкой.
- Да, вот именно... за этим... Вы не понимаете... Потом расскажу...
Она ушла.
...Как будто выпила чашку чая.
- Клякса... - в бешенстве крикнул Логинов.
--------------
Она пришла не один раз, приходила по средам, пятницам, иногда в понедельник.
- Помнишь, помнишь?.. - твердили как в бреду.
- Я буду!.. буду!.. слышишь, пахнут розы... розы повсюду...
Это болезненное страдострастие отбрасывало Екатерину Владимировну в прошлое, она жила двулико, тайно, в полусне.
Иногда теряла голос, взгляд - его не было между ресницами - подолгу молчала.
- Зачем ты приходишь? - спросил однажды Логинов.
- Чтобы принадлежать прошлому, ты - прошлое.
- И только?
- Утолять чувственность... Я с тобою сыта... Андрей бессилен. Вот я и свободна, я - прежняя.
- А я-то, я!.. - закричал Логинов. - Что ж, ты берешь меня, как лекарство. Вещь я разве?
- Прости... - сказала она и не опустила глаза.
--------------
Андрей - муж. Мужья слепы. Андрей ничего не замечал. Измены жены не видел. А свою борьбу зажимал круто между плечами, все ниже склоняя отяжелевшую голову.
--------------
Редактор морского журнала, искуренный до желтизны, спросил хрипло:
- Гвоздев?
- Нема.
Скверно выругался.
- А что, канителит с рисунком?..
Тут редактор показал товар лицом, все корабельные ругательства изринулись из-под желтых усов.
Когда их гнилой дух пронесся мимо, секретарь сплюнул им вдогонку и сказал:
- Я вообще могу сказать, что с Гвоздевым загадка вышла. Пропадает почем зря.
Редактор посмотрел из-под очков, цепкие глаза под сизыми бровями так бы и раскровянили собеседника, да нечем было... Приходилось довольствоваться одними словами:
- Гвоздев связался с гнилью, с надоедлой бабой, он куражится, - нету, мол, бабы; врешь, есть баба, сидит на шее...
- Вообще недоразумение... Возьмем карикатуры... все деревня, поля и прочее... Хорошо у него выходит, верно, только уж очень оно на один манер, надоест скоро...
Редактор только рукой махнул.
А в это время в маленькой спальной тонконосый мальчик слушал мамину сказку...
- Жил-был король. Во дворце было сто дверей, крыша блистала золотом, но ярче сверкали волосы королевской дочки...
Как бусинки, нанизывались заманчивые слова. Едва мама останавливалась, переводя дух, Кирик понукал.
Трепетали золотистые видения: лоснилась королевская корона, плавали круглогрудые лебеди, и зарыто было в жадную землю алмазное сокровище, не найти, не взглянуть на него, лежит среди желтых корней, под кротовыми норками...
Кирику жалко. Кирик весь вьется от нетерпения.
Но кончена сказка.
- Баиньки.
Он трет ножкой об ножку, снимая сапожок.
- Спокойной ночи.
Легко вздрагивает железная кроватка.
Екатерина Владимировна вынимает из кармана шифрованное письмо и разбирает:
- Перешли границу пароль динамит пока Силантьев служит можно торопитесь, службу устроим.
- Мамочка!
- Господи... Спи, несносный!
- Мамочка, пусть дядя Андрей помолится.
- Хорошо, спи... Спи, Кика.
Наконец, спит.
Тени покоятся недвижно. Мысль свободна.
--------------
Екатерина Владимировна бежала домой. Несла в ушах гул, в руке, прижатой к груди, таила трепет.
Привыкший к ней, влюбленный Логинов уговаривал бежать через границу.
Уже развертывалась в воображении прежняя красочная жизнь, пронизанная острым наслаждением.
Раньше!..
Сидела в благоухающем будуаре, протягивала руку к звонку, вдавливала розовый ноготь в скользкую кнопку, и бежала через десять комнат - десять сюда и столько же обратно - горничная, чтобы подать коробку шоколада из соседней столовой.
Раньше!..
Никогда не смотрела на покорные, ловко ступающие ноги, казалось, прислуге приятно вытаптывать пухлые ковры.
А нынче, если придется послать, Екатерина Владимировна опустит свои глаза на грубые рубчики чулок и оценит все угодливые движения, думая: Все для меня, для меня. И ласково скажет: - Спасибо, милая...
Сквозь муть большевистскую, уколы голода - ярче горит призрачная жизнь...
Бежала по двору, одолела ступени. Замок был снят, и Андрей с Кириком стояли посреди кухни.
- Так... - сказал Андрей. - Подождем.
Она швырнула поленья, дернула щепки, пристукнула сковородкой плиту.
- Выйди на двор, Кика, - приказал Андрей.
Когда Кирик выбежал, спросил:
- Откуда ты?..
- В очереди была...
- Лжешь!
- Почему лгу?
- Пахнешь дымом.
Невольно Екатерина Владимировна подняла руку к волосам.
- На воре шапка горит, Катерина.
- Оставьте, глупости.
- Говори, где была... Ну?
Страшен был Андрей. Влил пальцы в плечо жены.
- Оставь!
- Ну?..
Она схватилась за волосы, растрепала прядку, крича:
- Нюхай, вот они, пахнут, отруби!
Молния над самой переносицей и тьма.
Екатерина Владимировна упала.
Андрей тряс над ней руками, повторял:
- Падаль... падаль...
Валил дым из плиты.
Екатерина Владимировна плакала.
- Катерина, что ты сделала?..
- Господи, господи!.. - сказала она.
- Господи тебя этому научил?.. Припрячь его... подлая.
Долбящий звук, один-одинешенек, тянулся в горле Андрея, как нудная дождевая струя в жолобе.
--------------
Андрей два дня не возвращался домой.
Две ночи прикидывалась тихоней его несмятая постель.
Два вечера под-ряд Кирик молился за дядю Андрея.
На третий день Андрей вернулся, сел за стол, молча положил жилистые руки на белые незарисованные листы.
--------------
Андрей ударил кулаком по столу. Тюкнулся тонконогий столик, скакнула вазочка и упала. Наклонился, медленно поднимал осколки.
- Катина вазочка. Жаль.
--------------
Екатерина Владимировна спала.
Андрей рассматривал.
Размякло все лицо, бежало беспорядочно во все стороны, уже ничто не сдерживало его черты.
Так тесно были сжаты ресницы, что взгляд казался несуществующим.
И губы, открытые...
Не было Птиченьки, не было Екатерины Владимировны.
Горько, но умудренно вздымалась глубина Андрея.
Чужое, непобежденное и уже несоблазняющее лежало перед ним тело.
Андрей пошел к дверям.
Зашелестел простыней Кирик.
Лежал на животе, вдавив личико в теплую подушку.
Ножонка свисала.
Взял ее Андрей, подержал в руке, согрел, покрыл.
- Киринька...
Не отвечал, спал.
- Нет, Киринька... неужели, нет, не поймет? И не пойдет рядом?
Пошевелился, забормотал во сне...
Андрей вышел на цыпочках.
В кармане зашелестело письмо.
Любезный Андрей. Кланяемся тебе низко, Семен, Гаврила, а еще кланяются Иван Прокофьев и все Заханские. Ты просил писать, так что сообщаем, приезжали к нам из Политпросвета, относительно земли и прочего было разъяснение. Урожай ничего, подходящий, думаем притти с властью в согласие. Приезжай, однако, с мыльным камнем, солью. Еще кланяемся тебе
Семен и Гаврила.
А когда вышел на улицу, сразу вспомнил: 25 октября - 7 ноября сегодня.
И по всему телу сверху донизу потекли светлые мурашки. Праздник пролетарский! Выйдет на улицу весь пролетариат. Можно будет кинуться к нему и в его разверстые мощные колени головой уткнуться, ничего, кроме родных песен, не слышать.
Андрей поднял глаза - хлестало навстречу красное пятно - флаг.
Уже двигались колонны людей с плакатами.
