- Кать... - мягко сказал Андрей.
Она подняла желто-ореховые глаза, хотела улыбнуться, но заметила на рукаве Андрея уцепившийся осколок ногтя. Вся передернулась и отскочила.
- Фу, гадость!.. - закричала с омерзением. - Не понимаешь.
- Вот это уж против шерсти, - тяжко сказал Андрей, да как саданет рукою по столу. - Говори толком... Не озорничай! Куда в сторону похряла?
Незнакомое слово пронзило Екатерину Владимировну. Она замахала платком, как флагом:
- Не могу я, коробит меня, вот оно где сидит, вот!.. - схватилась за горло.
Андрей сразу стих, недоумевая. Он ожидал значительных трагических слов, а выслушал непонятный выкрик о чем-то неуловимом для него.
- Да что, Катя, что некрасиво? - спрашивал. - Почему так?..
Она захохотала и обошла его вокруг.
- Судака помнишь?.. Ты его ел с ножа, всю тарелку вылизал. А теперь стрижешь ногти, желтые они, через всю комнату летят, да ведь это уродливо, я не привыкла!
Андрей все понял. Он расправил плечи, тяжелые, размахнувшиеся.
- Катерина, мертвячина смердит?
Он отвернулся, взял ножницы и вдавил их в стол.
Екатерина Владимировна недвижно стояла за его спиною. Смотрела в затылок, вросший в тело, как пень внедряется в землю.
Екатерина Владимировна скрипнула зубами.
Легла под одеяло, потом вскочила и множество раз крестила Кирика.
Андрей видел ее упрямую, настойчивую руку.
--------------
На одном из митингов обсуждали аграрные реформы.
Андрей Гвоздев просил слова. Он говорил меньше других, но его любили слушать.
- Товарищи, вам известно, что я крестьянин по происхождению. Из середняков. Ездил я нынче на родину за хлебом. Хотелось мне поесть хлебушка моей родины. На самом-то деле хлеб сам сожрал меня. Мы, детки, давимся самым маленьким куском хлеба, так он дорого нам дается. Есть в Р.С.Ф.С.Р. новый капиталист, покупающий рабочую силу, крестьянин урожайных губерний.
- Долой, долой, что он говорит!.. - загудела толпа.
Но Андрей придавил ладонью стол, издав рычанье зверя:
- Тихо! Тихо... Каждый из нас, рабочих, вышедших из крестьян, рвется на родину за кулем хлеба. Наши деды, сестры, снохи втридорога отдают нам ржаной хлеб. Ребята, не дадим себе упрекать родное крестьянство, не дадим крестьянину присвоить и казать хитрое лицо капиталиста. Дорог хлеб, дешева страна. Пока наша родня жадно ломит цену на хлеб, она бедна, а с нею бедны и мы. Пусть крестьяне разроняют короваи хлеба по городам, пусть явится потребность вновь удорожить хлеб. Поговаривают о натуральном налоге, ломите в него! Между нами коммунисты, делегаты на съезды Советов, братья, сделайте хлеб доступным, страну - мощной.
- Гы... гы!.. съезд!.. съезд!.. Верно!..
Андрей вытер мокрый лоб. Басин подтолкнул его локтем:
- Видно, хороший мед на твоей родине. Только по усам в рот попал бы нам.
- Попадет, были бы здоровые рты наготове.
Израилевич, не понимая шутки, смотрел Гвоздеву прямо в рот.
- И смеетесь же вы, Гвоздев, невероятно... Я вот никому не верю, а вот вы смеетесь, я весь у вас, верю...
- Добро!..
Гул стих, и новый оратор, уставив крючковатый палец на Андрея заговорил, по-нижегородски шепелявый:
- Цего вы его слушаете, товарисци, он с душком, не ему уцить наших вождей. Он сам недалеко ушел от церной стаи... Женатый на церносотенке...
- Врешь, долой, шкет, врешь!..
- Пускай поговорит, - пробормотал Андрей, раздвигая толпу.
Оратор продолжал:
- Крестьянство отсталое, реформы так и прут, а середняцество не выходит из колебания. Гвоздевы ворцат, связавшись с семьями церной стаи.
- Ах, дьявол, - сказал Андрей и разом взмыл на возвышенье. Схватив оратора за шиворот, шатнул его из стороны в сторону и крикнул: - У меня, брат, жена одна, а руки две, говори дело, а в чужие окна не заглядывай, цепелявый!
И швырнул нижегородца на стул. Соскочил вниз, вдавив плечи в сплошную тушу толпы.
Поднялся шум, объявили перерыв.
--------------
Вернувшись домой, Андрей лег отдохнуть около печки и принял закрытыми веками красный отблеск углей.
Екатерина Владимировна ходила из угла в угол, раздражая себя крутыми поворотами.
Кирик дышал во сне, присвистывая, как иволга.
- Что за жизнь! - воскликнула Екатерина Владимировна. - Ты привез продукты, их уже достаточно, чтобы купить мою душу. Как мы измельчали! Вся радость в живности... Когда мы от этого оправимся? Где красота?
- Думай о народе, найдешь красоту.
Она зло засмеялась:
- Мы имели красоту в душе нашей, а вы разрубили душу пополам.
Впервые отделила Андрея от себя, отчеканила МЫ и ВЫ.
Кто-то позвонил. Андрей пошел открыть. Позвал из кухни:
- К тебе, Кать. Гражданин Логинов.
Екатерина Владимировна оцепенела. Как же Логинов нашел ее? Она сказала неверный адрес умышленно.
Логинов раскланивался.
- Нашел вас, Екатерина Владимировна, хотя вы и забыли дать мне ваш адрес... - В его голосе вздрагивала насмешка. - Благодаря таланту вашего мужа, весь Балтфлот знает его адрес.
Он улыбался барской, выжидающей спокойно улыбкой, и весь он был прежний, несмотря на валенки и тулуп.
- Мой муж, Андрей Васильич, Логинов Николай Павлович.
Андрей круто склонил голову.
Кухня показала свои опрятные столы. В спальной печка разевала жгучую пасть.
Логинов погрузился в кресло.
- Тепло. Огонек... Я рад, что нашел вас. Хотелось познакомиться с господином Гвоздевым.
Он с удовлетворением выслушал молчание, последовавшее за отжившим словом "господин".
- Мне ни разу не приходилось близко сталкиваться с коммунистом, который вызывал бы лестные отзывы другого класса.
- Я не партийный пока еще, и не интересуюсь мнением незнакомых мне господ, - оборвал его Андрей.
- Ах, не партийный... пока еще?.. - осторожно сказал Логинов. - Пока еще - звучит многообещающе... Нельзя ли его откинуть?
- Нет.
Екатерина Владимировна, засмеявшись, пошла за самоваром, он давно уже нетерпеливо шуршал на плите.
Мужчины помолчали.
Сели пить чай с хлебом и медом. Андрей ел, причмокивая, а красный свет горел на его крепком затылке, сжигая волосы веселым заревом.
- Я, конечно, вам не сочувствую, - сказал Логинов, внезапно ударив ложкой по стакану и пугая Екатерину Владимировну насмешливыми зрачками. - Вам, с маленькой буквы. Хотя я и очарован утопией Томаса Мора и уважаю Гегеля. Ваш же марксистский социализм притянут за волосы к жизни, поверьте мне.
Андрея взволновало незнакомое имя Гегеля.
- Если вы хотите затеять спор, говорите, пререкаться не буду, - ответил он и, зевая, встал от стола.
Логинов оглядел его и сжался:
- Правда, вы интересны, и я понимаю вашу жену...
Андрей не слышал или не хотел слышать, бросил свое грузное тело на диван.
- Устал, а кроме того, я безо всяких тонкостей, - с явной иронией заметил он. - Излагайте, послушаю.
В глазах у Логинова прыгали такие же красные огоньки, как над углями, и голос его медленно, раздражающе волочился в теплом воздухе.
- О, ваши вожди!.. Они направляют свои прожектора туда, где умеют обращаться только с кремнем. Наш народ - надо считаться с фактами - первобытен и дик. Ему нет никакого дела до будущего, он не заботлив, ему чужда самая сущность социализма, плевать ему на ваше Завтра. Сегодня ему подай, народ живет настоящим и постоянно разоряет государство.
Тут Андрей встал, посмеиваясь:
- Нам нужно наше ЗАВТРА, куда нам старый хлам! Вы не глупы, что и говорить, но рабочий класс умнее. Он видит недужное тело с гнилыми ногами и проделывает ту самую штуку, которая так нравится докторам - ампутацию. Трах! К чорту больные ноги! Много лучше смерти. Может статься, что мы довольно бесжалостны, верно, все от того, что ни мизинчика своего не отхватываем. Наш рабочий мизинчик здоров, хоть и грязен, на вас же такие меры плохо отзываются. Просим прощенья. Однако, если бы вы не родились богатым и знатным, пошли бы с нами.
