Конечно, это не полная и отрывочная информация об источниках военной разведки на Дальнем Востоке. Но ясно одно. Агентурные источники были в Японии, Корее, Маньчжурии. Советники в Китае и сотрудники военного атташата в Токио работали с полной нагрузкой. И обширная территория маньчжурского плацдарма была под пристальным агентурным наблюдением. О том, что там происходило, т. е. о перемещении частей и их усилении, своевременно докладывалось Москве. Это касалось также и основных событий в Токио. Очевидно, не одна группа «Рамзай» работала в Токио. При этом, как свидетельствуют недавно рассекреченные документы, военная разведка к концу войны имела в Японии широко разветвленную мощную сеть резидентур, которые давали информацию самого высокого качества (16).

Другой вопрос, насколько информация разведки влияла на принятие стратегических решений советским руководством. П.А. Судоплатов считает мифом то, что советская военная разведка и внешняя разведка НКВД своей деятельностью в Японии и Китае обусловили решение Ставки о переброске войск с Дальнего Востока на советско-германский фронт под Москву в трудные дни октября 1941 г. (17).

Насколько оправдан такой подход?

О том, как Сталин относился к донесениям разведки, свидетельствует следующий случай.

19 июня 1942 г. майор Райхель, офицер-оператор немецкой 23-й танковой дивизии, вылетел на фронт в одну из частей на передовой. Вопреки всем режимным правилам он взял с собой весь комплект подробных приказов на всю готовившуюся операцию немецких войск по прорыву обороны советских войск и их окружению в большой излучине Дона. Самолет был сбит над немецкими позициями, и советские солдаты успели первыми обыскать его и забрать документы Райхеля до подхода немцев. Узнав об этом, Гитлер был взбешен и потребовал отдать под суд командиров дивизии и корпуса, где служил Райхель.

Но по иронии судьбы Сталин, когда ему доложили о захваченных документах, сразу же отмел их, как фальшивки, несмотря на возражения командующего Брянским фронтом Голикова, который считал их подлинными. Он отказывался верить всему, что противоречило его убеждению, что Гитлер снова нанесет удар на Москву. И в очередной раз просчитался. 28 июня 4-я танковая армия Гота нанесла удар в направлении на Воронеж, а не на Москву, а 30 июня перешла в наступление 6-я армия Паулюса. Начались ожесточенные бои в большой излучине Дона. План «Барбаросса» получил свое новое, трагическое для Красной Армии продолжение и только благодаря титаническим усилиям всех без исключения — от рядовых красноармейцев до Верховного главнокомандующего — войска Германии и ее союзников удалось остановить под стенами Сталинграда, а затем нанести им сокрушительное поражение.

И снова, как в 1941 г., встал вопрос о переброске дивизий с Дальнего Востока и из Забайкалья. Как пишет Д.А. Волкогонов в своей книге «Триумф и трагедия», когда к июлю 1942 г. создалась критическая ситуация, Сталин, посоветовавшись с Молотовым и Берией в отношении планов Японии, был вынужден еще раз снять с Дальнего Востока крупные силы. После того как Молотов заверил его, что «Япония завязла в Юго-Восточной Азии», Сталин тут же позвонил Василевскому, который с июня 1942 г. возглавил Генеральный штаб, и потребовал снять 10–12 дивизий с Дальнего Востока.

Всего в июле-сентябре 1942 г. из Забайкалья и Дальнего Востока под Сталинград было переброшено 11 дивизий, из них: с Дальнего Востока — 7 сд, из Забайкалья — 4 сд (18). И снова, как и под Москвой, эти дивизии прекрасно проявили себя.

История повторилась с точностью до мелочей. С одним только «но»: Япония к тому времени действительно «завязла» в боях в зоне Тихого океана, поэтому прогнозировать ее действия было гораздо легче, чем в 1941 г.

Так все-таки, являются ли продолжавшиеся предупреждения военной разведки относительно возможного нападения Японии доказательством того, что информация Зорге не имела влияния на решения, принимавшиеся руководством?

Действительно, как указывалось, Разведуправление продолжало предупреждать о возможном нападении Японии на СССР в 1941–1942 гг. При этом даже после нападения Японии на Пёрл-Харбор опасность ее выступления против СССР оценивалась как реальная.

В течение первой половины 1942 г. ГРУ на основании своих источников также делало вывод о подготовке Японии к нападению на СССР. Как наиболее реальный указывался срок март-апрель. С началом военных действий в Бирме оценки ГРУ стали более скептическими. Так, в отношении сообщений о намерении Японии напасть на СССР в течение лета 1942 г. уже делался вывод о «большой тенденциозности» американских, английских и китайских источников этих сообщений.

Наконец, еще более скептический вывод относительно возможности нападения Японии на СССР был сделан после успешного начала операции «Уран», в результате которой была окружена группировка немецких войск под Сталинградом. 10 декабря 1942 г. ГРУ представило свои выводы относительно новой информации о якобы готовящемся выступлении Японии против СССР: «Сведения о выступлении в ближайшее время Японии против СССР весьма противоречивы. Не исключено, что эти слухи распространяются как самими японцами, так и немцами…» (19).

Осторожность оценок Разведупра относительно возможного нападения Японии диктовалась, по-видимому, несколькими причинами. Во-первых, Япония действительно в течение всей войны держала на советских дальневосточных границах мощную группировку войск.

Во-вторых, руководство Разведуправления конечно же перестраховывалось. В-третьих, давала себя знать многолетняя враждебность между двумя странами, которая задавала совершенно определенные стереотипы мышления. Справедливости ради нужно сказать, что в тех условиях вряд ли кто-нибудь отважился взять на себя ответственность, чтобы заявить об отказе японского руководства от планов нападения на СССР, несмотря на все донесения из самых надежных источников.

Характерно, что аналогичным образом вела себя, например, и французская военная разведка. Противоречивые сообщения из «абсолютно надежных источников» о подготовке Японии выступить против СССР поступали во 2-е бюро штаба французской армии в Виши в течение всего 1942 г., причем также периодически назывались конкретные сроки выступления — весна, затем июнь, затем август. При этом наиболее определенно в пользу скорого и неизбежного нападения Японии на СССР высказывались китайские военные круги. С другой стороны, во 2-е бюро периодически поступали также сообщения об отказе японского руководства от планов нападения на СССР (20).

Сейчас-то мы знаем, что «Рамзай» был прав в своих выводах, предсказывая нейтралитет Японии в отношении СССР. Но тогда этого с абсолютной уверенностью не мог сказать никто. Агрессивные намерения Японии в отношении СССР, несомненно, были. Были и тревожные, порой даже панические телеграммы командования Дальневосточным фронтом. Это заставляло Сталина в течение всей войны держать на Дальнем Востоке крупную группировку войск.

Понимал ли «Рамзай», что не всей его информации доверяют в Центре? Несомненно понимал, но продолжал работать и слать одно за другим свои сообщения в Москву. В разведке, где правда и ложь, информация и дезинформация переплетаются друг с другом настолько тесно, что порой становятся неразличимыми, где добродетель идет рука об руку с подлостью и предательством, а истина выясняется лишь спустя много лет, действуют неумолимые законы проверки и перепроверки получаемой информации.

Тем не менее, совершенно ясно, что все сообщения Зорге, как правило, немедленно докладывались на самый верх. Поэтому есть все основания полагать, что они придали уверенность руководству и позволили ему решительно осуществлять маневр силами и средствами в критические моменты Великой Отечественной войны. Благодаря донесениям разведчиков, в том числе и Зорге, несмотря на наличие агрессивных намерений Японии в отношении СССР, это не мешало Сталину забирать с Дальнего Востока и из Забайкалья наиболее боеспособные соединения и перебрасывать их на запад в наиболее угрожаемые периоды войны с Германией не только в 1941 г., но и в 1942 г.