Индус любезно встречает их, усаживает на стулья… Через минуту все они спят… Они не чувствуют пожатий и уколов, они пьют воображаемое вино из пустого стакана, они улыбаются, смеются и плачут по приказанию гипнотизера… Вот они разбужены и смущенно возвращаются в зал.

Публика неистовствует… Факир с самодовольной улыбкой спрашивает, нет ли в публике еще желающих.

«Да, я!», — раздастся спокойный голос из задних рядов… Вслед затем неизвестный молодой человек быстро поднимается на эстраду…

Суами пожимает ему руку, усаживает его, делает ему подготовительные внушения, усыпляет… Но, юноша, очевидно, не поддается чарам факира…

Проходит минута… вторая… третья… Гробовое молчание царит в зале… Слышно только тяжелое дыхание утомленного гипнотизера.

Вот проползла еще минута… еще одна… Факир сидит против неподатливого юноши, сжимая его руки своими и делая ему внушения… Вот глаза последнего медленно закрываются… вот они сомкнулись совсем…

«Спите», — приказывает Суами, — но в тот же миг глаза молодого человека снова открываются…

«Нет, я не сплю», — спокойно заявляет он…

Деланная улыбка покривляет лицо знаменитого Суами… «Закройте глаза», — командует он повелительно.

Незнакомец исполняет приказание… Факир начинает медленно и равномерно поглаживать ему руки…

Публика, чувствуя, что на эстраде происходит нечто необычайное, затаила дыхание и ждет… Коса, очевидно, нашла на камень…

Перед нашими глазами, в обманчивом образе двух спокойно сидящих фигур, незримо боролись две железные воли…

Мало-помалу движения Суами становятся все медленнее и спокойнее… По-видимому, юноша начал подаваться его магическому влиянию.

По что это? Факир утомительно прислоняется к стенке стула. Вот голова его медленно опускается на грудь… руки бессильно свисают по сторонам… Гипнотизируя, он уснул сам!..

Молодой человек, встает… «Великий факир и заклинатель змей, Суали-Ра», говорит он: «Спи! Спи спокойно! Через пять минут, ты проснешься и ничего не будешь помнить о происшедшем…». Затем он спокойно сходит с эстрады…

Невозможно описать поднявшего шума, аплодисментов, криков, оваций… Цветы, деньги засыпают эстраду… десятки рук подхватили юношу… Энтузиазм толпы, забывшей спящего факира, грозил разорвать его…

Наконец, он вырвался из рук бесновавшихся зрителей и медленно направился к своему месту… Что-то знакомое мелькнуло в чертах его лица… Да… да… Где-то я видел его… Но где… когда?..

Внезапно воспоминание молнией озарило меня… И сорвался с места и, расталкивая локтями возбужденную толпу, бросился к юноше…

«Вы русский… Я видел вас в погоде… в Рангуне… (Вы человек без имени… Мне бы хотелось поговорить с вами…»

«То жестокое время миновало», отвечал он с улыбкой: «теперь у меня не только мое законное имя, но и псевдоним… Ибн-Али-Бей — честь имею представиться… Завтра я читаю в Теософском Обществе лекцию о перевоплощении. Приходите — потолкуем… Теперь я очень утомлен и отправляюсь домой…»

Конечно, на другой день я был в переполненном зале Теософского Общества. «Перевоплощение, как научная гипотеза и как сверхчувственный факт», гласила тема лекции…

Ибн Али Бей спокойно и уверенно манипулировал естественно-научными данными и философскими положениями… Ни на мгновение не отрывался он от твердой почвы реальной действительности… Временами казалось, что перед вами стоит убежденный материалист… Однако, к концу лекции «перевоплощение, как сверхчувственный факт» было доказано и решительно принято всеми слушателями…

С трудом удалось мне дробиться к лектору сквозь и окружающую его толпу, засыпающую его вопросами… Он ласково протянул мне руку, прося немного повременить…

Понемногу мы сблизились и подружились… Али-Бей не рассказывал никогда о своей прошлой жизни, о своих учителях, — факирах и ламах, но с удовольствием излагал свои взгляды на многие вопросы и проблемы жизни…

«Ничего не может быть хуже и вреднее профессионального факиризма», — говаривал он мне: — «факиры нередко совершенно невежественные люди, порою — подонки общества… Они лишь возбуждают в массах нездоровое любопытство и отчасти способствуют росту суеверий…»

— «Конечно, и мне приходится экспериментировать по лекциям», — отвечал он на мои возражения: «но мои эксперименты носят характер наглядных иллюстраций к сказанному, а не зрелища, как самоцели… Так, преподаватель химии спускается, по временам, со своими учениками в лабораторию, чтобы продемонстрировать все то, о чем он говорил им на уроках…»

Наше доброе знакомство с Ибн-Али-Беем продолжалось несколько месяцев… Вскоре пути наши снова разошлись — он уехал куда-то на север, я направился икать счастья в Югославию…

Но вот, со страницы иллюстрированного журнала выглянуло на меня его знакомое лицо… Ибн-Али- Бей в Берлине… Будет читать лекции… Очевидно — мне суждено встретиться с ним в третий раз…

Ибо, понятно, что я буду среди слушателей первого ряда в его аудитории…

Примечание редакции. Поставленный в известность о содержании печатаемой о нем статьи, Ибн Али Бей, проживающий в настоящее время в Берлине, обратился в редакцию со следующей запиской:

«Не отрицая, по существу, описанных моим молодым другом фактов, я хотел бы, однако, подчеркнуть, что большую роль в моей легкой „гипнотической“ победе над Суами-Ра сыграло, несомненно, то обстоятельство, что знаменитый факир и гипнотизер был уже чрезвычайно утомлён предыдущими трудными экспериментами.

Ибн-Али-Бей».

Мы молча сидели на песчаном берегу Ганга и задумчиво следили за мутными волнами священной реки. Светало — и все бледнее становились мерцавшие издалека огни спящего Бенареса. Берег вокруг нас и черневшие вдали купальни постепенно усеивались темными силуэтами: то верующие индусы спешили запастись местами поближе к воде, чтобы при первых лучах восходящего солнца погрузиться в прохладные струи, утоляющие грехи, болезни и страданья.

Последнюю ночь проводил я со своим спутником, философом — санниази[1] в совместной медитации. Пути наши, волею судеб скрестившиеся в болотистом Непале, вновь расходились у ворот священного города. За время совместных скитаний, проделав вдвоем не мало миль по северной Индии, пережив много лишений и опасностей, мы подружились и породнились друг с другом. И вот — каждый из нас по-своему, но тяжело и печально, переживал канун расставанья…

— Я достиг теперь конечной цели моих странствий, — говорил мне Инарада. — Здесь, у священной реки, проведу я остаток своих дней в молитве и созерцании. Эти воды, снова сворачивающие здесь к северу, к своим истокам, напоминают человеку об Истоке его существованья и жизни. Тут расстанусь я со своей бренной оболочкой, прах которой будет предан священным волнам…

Кроткая улыбка озарила лицо старого индуса. Подобного счастья — умереть в святом городе — удостаивается в Индии далеко не всякий верующий.

— Пусть будет так, дорогой друг, — медленно проговорил я. — С тяжелым сердцем расстаюсь я с тобою, — но Карма[2] влечет меня далее… Спасибо тебе за все, что ты сделал для меня; спасибо и за знания, которые ты дал мне… Прими от меня на память это кольцо — единственное, что может оставить тебе твой преданный ученик…

— Не надо благодарности, — тихо ответил Инарада, — все в мире идет по своему предначертанному пути… Если нити наших жизней переплелись теперь, то значит, что они и раньше были где-то связаны… Возьми от меня, в обмен за кольцо, этот зуб Ачи, с которым я не расставался в течение всей своей жизни… Она была мудрейшей из змей — и на прощанье я расскажу тебе её историю…

С этими словами он вынул из кармана и протянул мне небольшую косточку, в которой нетрудно было узнать ядовитый зуб крупной кобры, и после минутного молчанья начал свое повествованье…