- Мы тебе ничего не сделаем, сладенький, если ты будешь послушным мальчиком, – царапая его кожу грубой щетиной, парень больно впился в его губы, кусая до крови.
Руки тряслись, сжимая мелкий гравий на земле.
Хватит. Сколько можно? Кирилл не мог больше сопротивляться. Изнуренный длительной борьбой, которой, казалось, не будет конца, он лишь дрожал от немых рыданий, от сухих шершавых губ, блуждающих по его телу, корчась в лихорадке собственного бессилия.
- Эй... эй, погоди, свали, его парень ему звонит...
Перед глазами уже все плывет. Пускай это всё закончится. У него нет больше сил бороться. Просто нет.
- Постарайся для него...
Резкая боль где-то там внизу вырывает из его груди отчаянный вопль раненого зверя.
- Кирилл!!!
Он слышит, слышит голос Кости. Костя! Сердце встрепенулось, оживая. Костя! Губы не слушались, язык не ворочался, но он всё еще пытался докричаться до того единственного, кто мог сейчас спасти. Но его специально сильнее придавили к земле, причиняя новую боль. Костя...
Кирилл распахнул глаза и несколько секунд продолжал лежать в негнущейся позе, готовый в любой момент вскочить и убежать. Не зная, куда. Просто бежать. Бежать от боли, от которой он невыносимо устал за все это время.
Ощущения, голоса снова крутились в голове, не ослабевая, не уходя, продолжая его преследовать из ночи в ночь. Они возвращались, мучили его снова и снова. Он больше не кричал, просыпаясь от ночных кошмаров, не звал Костю, срываясь в приступе нехватки кислорода. Больше родители не прибегали к нему среди ночи, пытаясь унять его истерику, бьющую через край, больше не было слов «всё позади», которым он никогда не верил. Больше не было ничего. Просто меняющееся дыхание и потерянный взгляд в потолок.
Кирилл поднялся и сел в постели, свесив ноги с кровати. Проведя рукой по влажным от пота волосам, он продолжил сидеть, стараясь выровнять дыхание и избавиться от ощущения шарящих по его телу мерзких рук. Кирилл рвано выдохнул, успокаивая, уговаривая себя признать, что он в безопасности. Но сердце не реагировало на его самовнушение, продолжая гулко биться о ребра. Поднявшись с постели, Кирилл отправился в ванную комнату. В коридоре он услышал, как на кухне ругаются родители. Он готов был умолять их перестать спорить по любому поводу или хотя бы перенести свои боевые действия, потому что сейчас, этим утром, после очередного кошмара, ему казалось, он разваливается на части, если никто ему не поможет восстановить хоть видимость спокойствия.
Аккуратно и тихо, чтобы его никто не услышал, Кирилл прикрыл за собой дверь и облокотился на нее, прикрывая глаза. Так хотелось поверить, всего на секунду, что его больше нет. Ничего нет. Тяжело вздохнув и оторвавшись от двери, он подошел к крану с водой и взглянул в зеркало.
Неприятно. Противно смотреть на это растрепанное жалкое создание, которое смотрело на него в отражении. Он вцепился в раковину, чтобы не расцарапать себе лицо. Отвращение к себе было настолько сильным, что Кирилл сомневался, что ему хоть когда-нибудь не будет тошно от самого себя.
Чертово утро!
Запрещая себе думать о чем-либо, Кирилл отправился в душ. Жаль только, что холодная вода не смоет ночной кошмар и грязь, прилипшую к его душе, не смоет стыд и усталость, боль и отчаяние...
Кирилл вышел из душевой, только когда от холода начали дрожать губы. Он знал, что может простудиться и заболеть, но он всё еще чувствовал руки, раздвигающие ему ноги, продолжал слышать голоса и пыхтение уродов, сломивших его просто из-за собственной глупой, пьяной прихоти!
- Оставьте меня в покое, – зло прошипел он, сжимая кулаки. Кирилл быстро выключил воду, обтерся полотенцем и оделся, чтобы больше не чувствовать себя таким уязвимым, слабым, беззащитным. Но успокоиться по-прежнему не мог. Он выскочил из ванной, боясь остаться с ними один на один.
Кирилл прошел на кухню и сел за стол. Родители никак не отреагировали на его появление, и сейчас, когда всё еще дрожали руки, это было особенно больно. Он становился безликим призраком среди тех, кого любил.
- Антон, постарайся прийти сегодня домой пораньше, а не как обычно, – раздражение в голосе матери сочилось через край. Видимо, это уже не первая ее попытка достучаться до отца.
Кирилл притянул к себе тарелку, стараясь игнорировать повышенные тона, которые с недавних пор начинали его пугать.
- А как «обычно»? – отложив вилку в сторону, не менее любезно спросил отец. – Ты думаешь, я прохлаждаюсь на работе? Думаешь, мне это нравится? Да я пашу как Папа Карло и днем и ночью, только чтобы вам жилось хорошо! Ты тоже могла устроиться куда-нибудь, а не ебать мне мозги!
- Что?! – женщина со злостью сняла свой фартук и отбросила его в сторону. – Устроиться, говоришь? Это твоя идея была переехать в эту гребаную Самару! Ты о сыне подумал? Как я могла оставить его одного в новом городе? – распаляясь не на шутку, она подошла ближе к столу. Покрасневшая, рассвирепевшая. Она устала, и Кирилл знал это очень хорошо. Устала от новой жизни в городе, где единственное, что она видит – стены двухкомнатной квартиры с окнами на строящийся завод.
- Всё. Хватит! Мне это надоело! Спасибо за чудесный завтрак, дорогая, – стул скрипнул по паркету, наверняка, оставляя царапины, и вот уже за столом их только двое. Чуть позже хлопнула входная дверь.
Кирилл вздрогнул, чуть не выронив вилку из руки. Он шумно выдохнул, только сейчас понимая, что не дышал всё это время, боясь криков отца и матери. Как будто ему мало кошмаров ночью, теперь еще и днем его словно все сговорились добить окончательно.
На кухне повисла разрывающая душу тишина, от которой кошки скреблись на душе.
Мать отвернулась от стола, уткнувшись взглядом в пол. Поникшие, незаметно подрагивающие, плечи.
Кирилл отвел глаза, чувствуя себя лишним, ненужным предметом, который вносит разлад в семейную жизнь его родителей. Всё чаще в такие моменты приходила мысль сбежать из дома, отправиться на Фрунзенскую, вколоть себе «белого счастья» и больше не мучить своих родных. Но даже этого сделать не мог, отчего ненависть к себе возрастала до невиданных высот.
- Я в школу, – в горле пересохло, и говорить было трудно, но Кирилл, сделав над собой усилие, добавил, – Спасибо за завтрак.
Правило поддерживать видимость нормальных отношений еще никто не отменял.
- Деньги на обед есть? – отрываясь от разглядывания рисунка на паркете, его мать подняла голову и измученными усталыми глазами взглянула на него. Наверное, опять всю ночь ревела из-за отца, который пришел только под утро. И Кирилл был почти уверен, что работа тут совсем не причем.
- Да. У меня остались, – поднимаясь из-за стола, ответил он.
- Ты опять не обедал вчера? – строго посмотрела на него мать.
Кирилл опустил глаза. Он не мог выдержать осуждающий взгляд матери, но и сил рассказать ей о том, что он не может заставить себя зайти в столовую, не было. Равно как и о том, что у него подкашивались ноги, как только он переступал порог огромного зала, где громкий смех учеников вгонял его в такую панику, что остановить нахлынувшие потоки воспоминаний было уже невозможно. Поэтому путь в столовую для него был закрыт.
- Ты должен соблюдать режим питания, Кирилл. Мы уже не раз говорили об этом. Лишняя нагрузка на организм в выпускном классе не нужна. Ты должен хорошо питаться, – произнесла его мать нравоучительным тоном.
Все наставления матери Кирилл выучил еще год назад, когда они только переехали на малую.
- Я понял, – кивнул Кирилл.
- Ладно, иди, а то опоздаешь, – устало махнула рукой мать.
Кирилл осторожно вышел из кухни, быстро взял свой рюкзак, натянул куртку и вышел из квартиры.
Перекинув лямку через плечо, Кирилл сбежал по лестнице вниз, на улицу. Прохладный осенний воздух ударил в лицо, взъерошил волосы. На ходу застегнув куртку, Кирилл засунул руки в карманы и стремительным шагом направился в свою новую школу. Благо, идти было недалеко. Вынести многолюдные улицы, когда внутри всё скрипит и ревет, было бы сложно. Кирилл и так ощущал себя сломанной чужой игрушкой, которая больше ни на что не способна. Старая, измазанная в грязи и пыли, кукла, которая больше никому не нужна, которую уже невозможно собрать, сделать целой. И сколько ни зашивай её, она так и останется уродливой старой игрушкой, единственное назначение которой – валяться в куче никчемного мусора.
