А у н е. Там беда, господин консул, днище все прогнило. Чем больше латаем, тем хуже, расползается все.
Б е р н и к. Беда совершенно в другом. Господин Крап объяснил мне правду. Вы не умеете работать с новыми машинами, которые я закупил, – вернее, не желаете работать с ними.
А у н е. Господин консул, мне уже за пятьдесят, и как меня сызмальства выучили, так я и работаю…
Б е р н и к. Сегодня так уже не работают. И не думайте, Ауне, что меня гложет алчность. К счастью, мне не приходится думать только о наживе, я хочу служить обществу, в котором живу, и фирме, которую возглавляю. Только я могу внедрить здесь прогресс, иначе он не придет сюда никогда.
А у н е. Я тоже за прогресс, господин консул.
Б е р н и к. Да, но вам нужен прогресс не для всех, а только для одного сословия, для рабочих. Я знаком с вашей агитацией. Вы произносите речи, подстрекаете народ, но вот появляется настоящая техническая новинка, бери и пользуйся, ан нет, тут вы в кусты, вы боитесь.
А у н е. Я и правда боюсь, господин консул, и не за себя только, но за многих, у кого машины отнимают кусок хлеба. Вот вы, господин консул, призываете служить обществу, а я думаю, что ведь и у общества должны быть обязательства перед людьми. Как смеют наука и капитал запускать в работу новые изобретения раньше, чем выучат людей управляться с ними?
Б е р н и к. Ауне, вы слишком много читаете и думаете, это вам не на пользу, и только подогревает в вас недовольство вашим положением.
А у н е. Дело не в том, господин консул. Не могу я видеть, как увольняют одного отличного работника за другим, и они остаются без куска хлеба из-за этих машин.
Б е р н и к. Хм, когда изобрели печатный станок, многие переписчики остались без куска хлеба.
А у н е. Господин консул, служи вы в то время переписчиком, небось тоже бы станки невзлюбили.
Б е р н и к. Я позвал вас не для диспутов, а чтобы сказать – аварийный американец «Индиан гёрл» должен послезавтра выйти в море.
А у н е. Но господин консул…
Б е р н и к. Слышите – послезавтра! Одновременно с нашим судном и ни часом позже. У меня есть серьезные основания подгонять вас с этим делом. Вы читали утреннюю газету? Так вы знаете, что американцы снова устроили дебош. Этот сброд будоражит весь город. Ночи не проходит без драки в гостинице или на улицах. О прочих мерзостях я и не говорю.
А у н е. Да, дрянь людишки.
Б е р н и к. А с кого спрашивают? Кто во всем виноват? Я, конечно! Да, да, все шишки валятся на меня. Газеты прозрачно намекают, что мы всерьез ремонтируем только «Пальму». На мне лежит обязанность служить городу примером, а я буду сам подставлять себя под эдакие нападки?! Нет, не потерплю. Не желаю, чтобы мое имя пятнали.
А у н е. Господин консул, вашей безупречной репутации ничего не сделается и от более серьезных обвинений.
Б е р н и к. Мне сейчас нужно все уважение и восхищение, какое я заслужил у сограждан. Как вы наверняка слышали, у меня в руках огромный проект, но если злопыхателям удастся поколебать безграничное доверие горожан к моей персоне, то мне это грозит огромными сложностями и потерями. Я обязан любой ценой обезоружить злобных газетных проныр, поэтому вам я ставлю срок – послезавтра.
А у н е. Господин консул, тогда уж ставьте мне срок сегодня к вечеру.
Б е р н и к. Вы хотите сказать, я требую невозможного?
А у н е. Да. С теми людьми, что у нас сейчас есть…
Б е р н и к. Понятно, понятно. Видимо, придется поискать на стороне.
А у н е. Вы вправду хотите уволить еще кого-то из старых рабочих?
Б е р н и к. Нет, об этом я не думал.
А у н е. Потому как я уверен, если вы так сделаете, начнется ропот и в городе, и в газетах.
Б е р н и к. Не исключено, поэтому мы не станем так делать. Но если «Индиан гёрл» не получит послезавтра визы о готовности, я рассчитаю вас.
А у н е (вздрогнув). Меня?! (Смеется.) Вы шутите, господин консул, да?
Б е р н и к. Вам не стоит уповать на это.
А у н е. Вы пойдете на то, чтобы уволить меня? Мой дед и отец прослужили на верфях всю жизнь, и сам я…
Б е р н и к. Но кто вынуждает меня к этому?
А у н е. Господин консул, вы требуете невозможного.
Б е р н и к. Было бы желание, и все окажется возможным. «Да» или «нет»? Отвечайте ясно, иначе я рассчитаю вас немедленно.
А у н е (на шаг подступает к консулу). Господин консул, вы ведь понимаете, чтó на самом деле означает увольнение для пожилого рабочего? Пусть поищет себе другое место, скажете вы. Поискать-то он поищет, а вот найдет ли… Вы бы зашли как-нибудь в дом такого уволенного рабочего в тот вечер, когда он возвращается домой и ставит ящик с инструментами у двери.
Б е р н и к. Вы думаете, я увольняю вас с легким сердцем? Разве я не был всегда вполне приличным хозяином?
А у н е. Тем хуже, господин консул. Именно поэтому мои домашние никогда не обвинят вас. Мне они ничего не скажут, не посмеют, но будут коситься исподтишка и думать: наверно, заслужил. Поймите, вот этого… этого я не вынесу. Я, конечно, простой человек, но привык быть первым среди своих. Мой скромный дом тоже малое общество, господин консул. Я поддерживал его на плаву, я был опорой этого малого общества, потому что моя жена верила в меня и мои дети верили в меня. А теперь все рухнет.
Б е р н и к. Что ж, коли иначе не получается, пусть рухнет меньшее во спасение большего. Видит Бог, частным жертвуют во имя общего. Я не могу сказать вам ничего другого, так устроен мир. Вдобавок вы строптивы, Ауне! Вы встали против меня не от безысходности, а от нежелания признать, что сегодня у машин преимущество перед ручным трудом.
А у н е. А вы так твердо стоите на своем, господин консул, потому как рассчитываете моим увольнением заткнуть прессе рот?
Б е р н и к. А хоть бы и так. Вы же знаете, чтó лежит на весах – или пресса бросится меня душить, или она благосклонно поддержит меня и тот огромный проект, который я сейчас затеваю ради всеобщего блага. Есть ли у меня выбор? Вопрос, по сути, стоит так – удержать на плаву, как вы выражаетесь, ваш дом или пустить ко дну сотни новых домов, которые не поднимутся, не зажгут очага, если я не сумею провести в жизнь то, над чем сейчас работаю. Вот почему я поставил вас перед выбором.
А у н е. Раз вопрос стоит так, то и сказать нечего.
Б е р н и к. Хм… дорогой мой Ауне, мне самому жаль, что мы должны расстаться.
А у н е. Мы не расстанемся, господин консул.
Б е р н и к. Как так?
А у н е. У простого человека тоже есть свои ценности.
Б е р н и к. Так, так. И вы рискнете поручиться, что… Да?
А у н е. «Индиан гёрл» получит послезавтра визы о готовности.
Откланивается и уходит направо.
Б е р н и к. Та-ак, одного упрямца я прогнул. Это хороший знак.
Х и л м а р Т ё н н е с е н с сигарой во рту входит в садовую калитку.
Т ё н н е с е н (с террасы). Добрый день, Бетти! Добрый день, Берник!
Г о с п о ж а Б е р н и к. Добрый день.
Т ё н н е с е н. Ты плакала, я вижу. Значит, уже все знаешь, да?
Г о с п о ж а Б е р н и к. Что знаю?
Т ё н н е с е н. Что скандал в разгаре. Уф-ф!
Б е р н и к. Какой скандал?
Т ё н н е с е н (заходит в комнату). Эти двое, американская парочка, ходят по улицам в обществе Дины Дорф.
Г о с п о ж а Б е р н и к (входит следом). Нет, Хилмар, этого не может быть!
Т ё н н е с е н. К несчастью, это истинная правда. А Лона до того бестактна, что еще и окликнула меня: разумеется, я сделал вид, что не услышал.
Б е р н и к. Вряд ли прогулка осталась незамеченной.
Т ё н н е с е н. Не осталась, скажу тебе. Люди на улице останавливались и глазели на них. Скандал полыхнул по городу, как пожар в прериях. Во всех домах стояли у окон и ждали, когда демонстрация пройдет мимо них, голова к голове за каждой занавеской, уф-уф-уф… Бетти, прости, что я говорю «уф», это от нервов. Если так пойдет дальше, придется мне подумать о долгом путешествии.
