— Это как стучать в дверь, но теперь не осталось дверей, в которые можно постучать.

— Что и есть настоящая цель самоисследования — дойти до осознания, что нет я. Вот где ты теперь, пытаешься усвоить открытие, которое не имеет для тебя смысла. Духовный разлад.

— Но я не сделала никакого открытия. Если бы вы меня слушали, то знали бы это.

— Твоё открытие в том, что нечего открывать. Ты подобралась близко ко дну самости и обнаружила, что здесь пусто. Ты начинаешь сопротивляться своей внутренней чёрной дыре.

— Да, ладно, думаю, как учитель вы не очень хороши. Может, вам всё же следует задуматься о нормальной работе. Продавать попкорн в кинотеатрах, может быть. Вещать людям ваши великие мудрости, подливая им синтетического масла.

В основном этим я и занимаюсь.

— Но теперь ты спрашиваешь меня, — говорю я, — а я отвечаю тебе, что самость не знает ответа на загадку бытия. Знать себя — это не просветление, потому что твоё я — это выдумка. Практика самоисследования помогает тебе открыть не истинное я, а истину не-я.

— Это не то, что говорили мои другие учителя, — говорит она. — Они говорили, что есть истинное я и что когда я по-настоящему достигну его, моим опытом станет безусловная любовь, так? Тогда я буду свободна от страданий, а моё сердце будет широко открыто.

— Всё, чему ты научилась, просто прибавилось к накопившемуся засору, который ты должна прочистить, если хочешь двигаться вперёд. Это значит, что ты должна принять сознательное решение перестать усиливать засор и сосредоточиться на прочистке своих труб. В конце концов, весь процесс пробуждения — это на самом деле всего лишь сантехническая проблема.

— Merde [дерьмо], — говорит она.

— Точно. Всё накопившееся дерьмо образовало затвердевшие слои, которые сдерживают тебя и ослабляют энергетический поток до тоненькой струйки. Чем больше препятствий тебе удастся устранить, тем шире ты раздвинешь свои законные границы. Единственные знания, которые нужны — те, которые действуют как инструмент для прочистки труб. Всё это целиком — просто вопрос прочистки засоров, а роль большинства учителей и учений духовного супермаркета в том, чтобы создавать, защищать и усиливать эти засоры. Это правильная и необходимая функция царства сновидений, но здесь мы говорим о чём-то другом.

— Если вы говорите правду, то я очень сильно ошибаюсь во всём, — говорит она. — Это было бы большим разочарованием.

— Разумеется, ты ошибаешься во всём, — отвечаю я. — Все ошибаются во всём и всё время, это определяющая черта жизни в царстве сновидений. Нельзя быть правым в фальшивом контексте, а ведь любой контекст фальшив. Царство сновидений — просто искусственный контекст вроде театра или видеоигры. «Я» не становится истинным, оно становится всё менее и менее фальшивым, и как раз этим ты сейчас занимаешься и отсюда твой дискомфорт.

Мы идём в тишине, пока она, как я предполагаю, размышляет над моими мудрыми словами, а я тем временем пытаюсь вспомнить слово из десяти букв, означающее несварение желудка, третья, четвёртая, восьмая и десятая буква «s».

— Говорю вам, я не испытываю особого дискомфорта, — говорит она грозно, словно это я виноват.

— Значит, ты говоришь не с тем человеком.

— Ладно, тогда, может, мне следует поговорить с правильным человеком, верно? Может, мне следует поговорить с человеком, который не будет мне рассказывать, что меня нет, потому что, говорю вам, для меня это звучит бессмысленно.

— Злость — это хорошо, но не трать её на меня.

— Не надо мне говорить, на кого мне тратить свою злость, — говорит она. — У меня вас много. Семь лет вот этого, и что я имею? Ничего!

— Ничего — это и есть подлинная цель, но ты ещё не там. Тут всё ещё есть ты, так кто получит ничто. Ты всё ещё ты, но теперь ты обнаруживаешь, спасибо самоисследованию, что у тебя даже этого нет. Духовные штуки могут и не вести туда, куда ты думаешь, но ты далеко зашла.

* * *

Мы продолжаем нашу прогулку. Ради собственного развлечения и чтобы дать ей что-нибудь нейтральное, на чём можно сосредоточиться, я вкратце рассказываю ей о том, что Сартр называл изменой, Камю философским самоубийством, и что я называю отречением. Во всех трёх случаях это означает уступку своей суверенности в пользу какого-то стороннего посредника или силы, потому что свобода обнаружить собственный путь слишком пугающа. Если говорить точнее, мы боимся пойти внутрь и выскакиваем оттуда под любым предлогом, лишь бы путь повернул наружу. Можно указать на буддизм или нью-эйджевскую духовность как ясные примеры такого потворства желанию самосохранения. Ещё одним хорошим примером было бы то, чем ты занимаешься прямо сейчас.

Мы не хотим свободы и мы не хотим брать на себя ответственность за самих себя. Медицина, религия, правительство, да и вообще все общественные институты существуют для того, чтобы позволить нам передать ответственность за себя другим, чтобы мы могли расслабиться в наших безопасных, уютных маленьких клетках и чувствовать довольство от этой веры, основанной по большей части на декоративных элементах и дизайнерских приёмах с оптическими иллюзиями, убеждающими нас, что мы контролируем свои жизни. И для человеческого состояния, и для функционирования царства сновидений жизненно важно, чтобы мы боялись и малейшего дуновения свободы и гнушались ей. Нет ничего хуже этой штуки, которую представляют в приукрашенном виде и страстно желают, но никогда не достигают. (Если только ты не сидишь в настоящей тюремной камере или в какой-нибудь ещё дерьмовой тесноте, потому что тогда желать свободу действительно хорошо).

Конечно, здесь актуальна моя постоянная оговорка: я говорю в контексте пробуждения от заблуждений и обращаюсь к предполагаемой аудитории искателей истины или, по крайней мере, тех, кто активно интересуется реальностью просветления. Только в контексте пробуждения быть неправильным неправильно. В любом другом контексте быть неправильным абсолютно правильно, причём без малейшей доли иронии или осуждения. Нормальные люди абсолютно правы, что избегают свободы, сжигают любую ересь, угрожающую им свободой, делают святилища из своих клеток и притворяются, будто они не свободны покинуть их. Вот так устроена жизнь, так это работает, вот что ты, якобы, должен делать. Те, кто поступает иначе, кто совершает рискованные путешествия внутрь вместо безопасных походов наружу, — мошенники и мятежники, они скорее взломают игру, чему будут играть в неё, чего бы им это ни стоило.

По моему опыту, практически все духовные искатели настаивают на поиске чего угодно, лишь бы оно не вело внутрь. Вот почему ученики никогда не бывают готовы задавать вопросы, и вот почему я перестал играть роль учителя. Отношения учителя-ученика по сути своей невоплотимы в жизнь, если только обе стороны не настроены двигаться наружу, что как раз является правилом духовного рынка.

* * *

— Представь себе мастера бонсай, — говорю я ей, — самого лучшего. Супермастера всех времён и народов, ладно?

— А бонсай это что? Миленькие деревца?

— Да, японское искусство выращивания миниатюрных деревьев. Значит, мастер бонсай стар и бородат, очень проницателен и очень мудр, но он не всегда был таким. Когда-то он был молод, сообразителен и целеустремлён, как ты сейчас. Быть умным и целеустремлённым совершенно нормально, но это же даёт шанс найти выход из дурдома, что уже не так нормально. Этот молодой человек не был каким-то нью-эйджевским интерьерным дизайнером, он действительно был полон энергии, но он эту энергию на самом деле не использовал, потому что его ум и целеустремлённость были мудро перенаправлены на тихое искусство выращивать микрокустики. Таким образом, реальная угроза эго была устранена, и представление продолжилось.

— По-вашему, это означает, что жизнь этого человека, полная сосредоточенности и преданности, и его достижения в искусстве — всё было напрасным?