К вечеру стих город; у Драконов не принято растягивать торжества надолго, и после пира большинство из них улетели по домам. Покинула город их гвардия, которая присутствовала при коронации в качестве охраны своих государей, а мы вчетвером решили посидеть по-семейному. Один зал все-таки успели привести в порядок, истребив всяческие упоминания о пребывании здесь угольщика Чета, и для вечеринки он весьма сгодился. Для драконов тут нашлось недурное ложе из прекрасного черного дуба, для нас с Черным принесли низенький столик, на коем обычно айки устраивают свои чайные церемонии, с полированной столешней и пузатенькими ножками, и Алкиностовы слуги притащили вина (а к нам явился татуировщик, который должен был выколоть у нас на руках ветвь рода, то есть такую же букву, каковую нарисовал каждому его Дракон). После сегодняшней церемонии не особенно-то хотелось, чтобы кто-то еще чем-то меня тыкал, но после стаканчика-другого стало все равно.

- Ура принцу Торну! – Драконы глядя, как меня расписывает умелец, чокнулись кружками каждая – из зеленого металла и украшена изысканными зелеными янтарями. Давр сдвинул венец на ухо и вид у него был лихой.

- Да, сегодня был славный день, – заметил Черный, тоже потягивая винцо.

- Так как наша беседа? – важно спросил я. Теперь в мои прямые обязанности входило и развлекать государя беседами. Давр потряс головой отрицательно:

- Я слишком счастлив и пьян, чтобы думать о чем-то и спорить…

- Да уж, – ворчал я дальше, – ты и в обычные дни не очень-то склонен думать! Чету зад поджарил, принцессу ошмалил, палача о землю шмякнул…

- Всего одного палача, – заведясь с пол-оборота, тут же ответил Давр. – Жалко тебе, что ли?!

- А знаешь, как говорили в народе? – сурово сказал я. – Говорили о тиране и жестокосердном… пока на площади не начали раздавать бесплатно овец – ну, тогда-то все туда и рванули, чтобы успеть поживиться.

- Государя должны бояться, – назидательно заметил Давр. – Хотя бы немного. Люди должны знать – государь поможет им в их тяготах, но провинность станет сурово и даже жестоко наказывать.

Ах, значит, вот какова модель правления Давра, долгих лет ему жизни.

- А в нас зачем огнем плевались? – строго спросил я. – Мы на палачей не похожи… убить хотели?

Давр, недобро усмехнувшись, прищурил янтарный глаз.

- Если бы хотели – убили бы, – ответил он и озорно подмигнул. Вот черт летучий! До сих пор побаиваюсь его, хоть он мне теперь и «отец». Тоже мне, папаша… – Ну , да ладно! Хватит о печальном! Давайте о приятном! У меня есть подарок для тебя, – его чешуйчатый хвост обвил мое тело тугим кольцом, и я, чувствуя его тепло, поинтересовался:

- Да? И что же это такое? Богато украшенный гроб?

- Да нет, – он нетерпеливо поморщился. Ему не понравилась моя шутка. – Это конь. У меня в конюшне, к сожалению, нету коня благородного цвета, достойного тебя, но дарственный ковер на нем будет именно наиблагороднейший!

- А я вот располагаю лошадкой благороднейшего цвета, – усмехнулся Алкиност. – И лошадь эта станет твоей, Зед.

- Зеленая лошадь?! – поразился Черный, ибо по последней моде благородным цветом считался зеленый.

Давр отхлебнул то, что было у него в кружке и гаркнул во все монаршее горло, стараясь придать голосу своему оттенок грозный и страшный.

- Лошадей! – рыкнул он (надо признать, получилось внушительно).

- Лошадей! – повторил Алкиност. – И вина.

Загремели копыта лошадей – как предусмотрительно мы не стали менять старые каменные полы на мрамор! – и четверо айков с трудом втащили в зал иссиня-черного, лоснящегося своими упитанными боками жеребца, великолепного зверя, огромного, как гора, длинноногого, дикого и злого, как стадо львов. Он бил копытам, упирался, храпел, скользил, показывал зубы, и айки едва его удерживали. Садиться на него было чистым самоубийством. Его спина была покрыта зеленым ковром, щеголевато вышитым всякими загогулинами и щедро блестящем всякими камешками..

- Ух ты! – только и смог произнести я. Лошадь явно была необычной. Таких выводили только у Драконов – они были куда крупнее нормальных лошадей, сильнее и выносливее. Говорят, они могли возить даже юных драконов.

- Это самый красивый жеребец из моей конюшни, – сказал Давр, польщенный моим щенячьим восторгом. – Его зовут Сияющий (на их языке это звучало как «анж»).

Следом еще четверо айков-конюхов приволокла еще одного такого… своенравного, как демон и ослепительно-рыжего, почти алого, коня, злого, как голодный Давр. На спине его, почти не отличаясь от огненной шкуры, лежал ковер красного цвета.

- Думаю, благороднее, чем красный цвет, в этом кненте нет, – на немой вопрос всех присутствующих ответил Алкиност и поклонился братцу, который был именно красного цвета, чем польстил ему невероятно. – Его зовут Красавец. Тебе нравится, Зед?

- Безумно!

- Надеюсь, вам есть куда ехать, э? – Давр коварно подмигнул. – Как это у вас, у людей: танцовщица, дама на балконе – «но что за свет я вижу на балконе, Джульетта, у тебя горит подол..»

(Про подол – это мой вольный перевод.)

И в самый разгар этого веселья вошел важный церемониймейстер в новой ливрее и не менее важно доложил, что к государю явился первый проситель.

- Ба! – удивился Давр, и глаза его округлились. – А ты говорил, что меня боятся… Интересно, что ему нужно?

- Баранов станет просить, – язвительно сказал Черный.

- Зови! – распорядился Давр, и церемониймейстер важно поплыл к гостю.

Явился гость – он влетел в наш зал так стремительно, словно церемониймейстер гнался за ним по пятам, чтобы выставить его прочь и заставить тщательно вытереть ноги, или будто этот самый гость опасался, что государь передумает и откажет ему в аудиенции. Вслед за гостем неторопливо вполз его спутник, подозреваю – слуга или что-то в этом роде, гнусный тип в черном запыленном платье. Он явно осторожничал, не то, что его господин.

А господин был очень молод, очень. Худощав; роста невысокого. От волнения у него во всю щеку горел пунцовый румянец, и, когда он преклонил колено перед нашей блестящей компанией, сделал он это так поспешно, что мне показалось, что он споткнулся и упал – ну, во всяком случае, больно ему точно было.

- Государь! – звонким голоском вскричал он, поднимая голову с отчаянными глазами. Его тонкие ручонки теребили полу добротного костюма из зеленой толстой материи, богато и с известным вкусом украшенного вышивкой на тех местах, на коих у приличных принцев должны быть защитные браслеты и ожерелье на груди. Бездомный, но благородный, подумал я. – Государь, требую справедливости!

- Справедливости? – удивленно переспросил Давр. – Кто же обидел тебя?

- Я бедный странник, – ответил мальчишка. – Но когда-то я был рожден в приличной семье. И дом этот принадлежал мне.

На миг повисла пауза; наследничек явился! Черный, откинувшись на спинку своего кресла, присвистнул, разглядывая визитера.

- И у тебя есть тому доказательства? – преспокойно спросил Давр.

Мальчишка важно с колен поднялся и зыркнул на своего спутника.

Тот молча, бочком, бочком, как краб, подкрался к нам с Черным – видно, наши персоны его не так пугали, как государи… странно! – и положил на наш столик некий свиток. Черный взял его одной рукой и весьма небрежно встряхнул – вторая-то у него была занята! Пергамент развернулся и длинной лентой скатился ему на колени, и мальчишка, глядя не такую небрежность, нервно дернулся.

Наверное, в документах все было в порядке – потому что Черный, который по долгу своей службы уже видел такие грамоты и мог различить подделку от настоящего документа, Давру утвердительно кивнул, а грамоту свернул (как мог) и отдал крабу. Тот документ взял и поспешно отскочил. Странный он какой-то. Не принято бояться государей. Никто не боится.

- И что же? – невероятно спокойно произнес Давр. – Я отвоевал твой замок и твои земли у твоего обидчика Чета и изгнал его самого. Но отдать их тебя я не могу. Я теперь государь. Я обязан заботиться об этих землях и об этих людях.