Но и тут его ждало разочарование: Дракон, несомненно, самый смышленый из всех, ранее выведенных, чересчур долго взрослел. Колдун старел, ожидая, когда чешуя Дракона окрепнет и пока тот научится летать, ушли, умерли его свирепые Аронкен – век их оказался недолог, – и Алреп, а Неплпэ несли уже только громадные яйца, из которых рождались только большие, медленно растущие Драконы… «Но ничего, – утешал себя седой колдун, – ничего! Еще десяток лет, и я осуществлю то, к чему так стремился!»

Но и через десяток лет его честолюбивым мечтам не суждено было сбыться – Дракон, пусть и смышленый, не дал надеть на себя ошейник, и, более того, такой громадный и сильный, чья мощь превосходила все самые смелые мечты колдуна, отказался воевать и жечь людей. Он был мудр, мудр настолько, что даже своего творца не стал убивать, хоть тот и пылал жаждой убийств и войны. Дракон просто улетел от него.

Так что не прав наорг. Даже в самом поганом гнезде может вывестись что-то доброе.

- Отчего же Дракон не убил колдуна? – спросил Черный. Алкиност пожал плечами:

- К чему? Колдун, хоть и был наимерзейшим созданием на земле, был уже глубоким стариком. Что он мог сделать? Начать новые опыты? Создать новых Аронкен? Нет; время его ушло, и дни его были сочтены. Он умер сам, в одиночестве и безвестности, так и не успев никому причинить вреда. Забавно, правда?

Так вот я думаю – а не с юга ли явился этот господин Монк? Видишь ли, дорогу на юг потому и позабыли, что некогда тамошнее государство населяли такие странные люди и твари, что лучше бы с ними было и не знаться. Кроме того, может, этот Монк тоже дитя какого-нибудь безумца, который задумал сотворить, подобно колдуну из легенд, некое страшное существо? Как все это странно и загадочно… м-м… и никто не знает ответа на эту загадку, и, надеюсь, никогда и не узнает, потому что ответ может стоить очень дорого…

====== 1. КЛЮЧ, ВЕНЕЦ И ЛЕСНАЯ ДЕВА. ======

… С утречка мы объезжали площадь, мрачную, насквозь пропахшую невыносимым запахом горелого мяса. Даже дома, окружающие её, словно бы закоптели и стояли теперь серые и какие-то неопрятные, а головы людоедов, торчащие на колах, покрылись тонким слоем копоти. Жуть, да и только.

Несмотря на мрачное утро, на площади уже копошились люди. Подъехав поближе к эшафоту, я с удивлением увидел, что вчерашние палачи что-то с остервенением скребут и полощут в мыльной воде в большом деревянном, порядком обгрызанном корыте. Пару раз загадочная постирушка прекращалась – нечто вываливалось на эшафот, мыльная грязная вода водопадом низвергалась по прожженным доскам, и в корыто заливалась новая чистая вода.

- Что это вы делаете? – подозрительно поинтересовался Черный, внимательно рассматривая постирушку. Один из Палачей, оторвавшись от своего занятия, почтительно поклонился и ответил, слегка смущаясь:

- Стираем старину Монка, сударь.

- ???!

- Дело в том, господин Зед, что старина Монк ну никак не желал гореть, и шкура его, правда, осталась невредима.

- А как же тогда…

- Чешуйка господина Дракона, сударь! Она прилипла к ноге Старины Монка и прожгла в его прочной шкуре маленькое отверстие. И ему, бедолаге, пришлось-таки сгореть, но изнутри. Вот, полюбуйтесь! Какова шкура, а? Что сталь!

- Так на кой же ляд вы его стираете? – поразился Черный, содрогаясь.

- Господин Дракон велел, раз такое дело, сделать из него барабан. Вот!

Все-таки, Дракон сдержал свое слово…

Мысленно поражаясь такому невероятному существу, мы продолжили свой путь.

Неподалеку маленькая группа айков суетилась вокруг опрокинувшейся тележки с навозом. Как будто без них тут мало грязи! Они торопливо сгребали вилами свое добро с мозаичной серой мостовой, подчищая деревянной лопатой то, что вилами подцепить невозможно.

Один из работников, самый огромный, стоял, небрежно опершись о свой нехитрый инструмент. Он показался мне странно знакомым… то ли его манера держаться, то ли очертания его фигуры, то ли его платье – из серой, изодранной, некогда роскошной золотой парчи!!!

- Да это же Зед! – воскликнул я. Черный холодно посмотрел на меня:

- Не Зед, – с нажимом произнес он, – а Чи. Не забывай, Зед теперь я. И незачем так орать, я и сам его заметил.

Это и в самом деле был прежний принц, мой страшный Чингисхан. Он похудел и заметно осунулся, спал с лица, его некогда роскошные ухоженные усы были обкусаны и торчали как у злого кота, его одежда – та самая, в которой он некогда покинул замок, – была грязна и оборвана, в ней с трудом угадывалась парча и шелк. Он был небрит, грубая щетина какими-то неряшливыми пятнами украшала его щеки, а глаза его под полями соломенной драной шляпы были мутны и тупы. Он был просто пьян.

- Та-ак, – с ухмылкой произнес он, когда Черный поравнялся с ним. – Неужели это смелый принц Зед?

Черный, смерив его с головы до ног, презрительно задрал нос. Было видно, что, хоть Чи и улыбался, ему стоило невероятных усилий смотреть вверх – его крепко штормило и голова, верно, раскалывалась с похмелья.

- Да, ты смело начал, – продолжал Чи, и непонятно было, что сквозило в его голосе – странная издевка или простая зависть, – эта победа над людоедами, такой смелый поступок!

- И что же тогда тебя смешит, Чи? – гордо спросил Черный, игнорируя странную веселость бывшего принца. Тот мгновенно озлился, его усы встопорщились, а нездоровые желтоватые глаза разгорелись злобным огнем.

- Что смешит меня, спрашиваешь ты? – произнес он. – Что смешит? Твое раболепие, щенок! Твоя скотская преданность! И твоя непомерная глупость! На что ты готов, чтобы выслужиться, а? Куда ты готов сунуть свою тупую голову, чтобы доказать свою преданность Дракону? Ты везучий, щенок… Только так я могу объяснить то, что ты сейчас жив. Потому что невозможно одной только силой победить людоеда! Ты думаешь, я не хотел..? Ты думаешь, я не пытался!? Я сторожил этих тварей, я их выслеживал, но они не желали появляться из своего логова! Кто же знал, что им наорги помогали…

Черный молча выслушал эту странную, полную горечи и зависти исповедь человека, пытающегося и унизить его, и жалко доказать свое превосходство над соперником.

- Я ничего не думаю о тебе, – так же холодно произнес Черный. – Успокойся, человек! Я вижу, ты болен, у тебя жар. Тебе вредны волнения. Возьми, – он кинул монету, и Чи, к моему удивлению, ловко её поймал. Не погнушался… – Сходи к лекарю.

Чи ловко упрятал монету в карман и осклабился.

- Я схожу, – напыщенно произнес он. – Да, ты прав. Я болен. И только поэтому я не стану сейчас и теперь бить тебя. Но когда здоровье и силы вернутся ко мне..!

Черный не стал дослушивать угроз, что изрыгал этот странный человек, и двинул дальше.

Не о чем было говорить с этой развалиной.

Далее наш путь полегал к городской тюрьме. Черный хотел найти наших наоргов – и он найдет их. Мы с утра разузнали об их судьбе у распорядителя дворца, который всегда все знал (это было частью его обязанностей), и он сказал, что их примерно посекли и выпустили прочь, отказав, правда, в ночлеге.

- Так что, – беспечно размышлял Зед, – они, скорее всего, ночуют в пристанище для нищих. После хорошей порки не думаю, что они скоро смогут отправиться в путь. Значит, и убраться прочь они не успели.

Домики для нищих, смастеренные на скорую руку из озерного тростника и кое-как сколоченные из досок, окружали тюрьму своеобразным забором, отдаленно напоминая мальчишечью крепость. Конечно, жилье это было никчемное, но для тех, кто выходил из тюрьмы, и кому податься было некуда, на первое время годилось и это. Дощатые стены защищали от ветра, тростниковые крыши – от дождя, а во дворе тюрьмы, еще больше довершая сходство с игрушечной крепостью, постоянно горели костры, где можно было сварить себе какую-нибудь еду.

Наорги занимали крайний угловой домик. Он был прочнее прочих, и в нем имелась недурная кровать, где несчастные, охая и стеная, лежали на животах.

Пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о притолоку, Черный вошел в их жилище. Надо сказать, что наорги вызвали сочувствие у меня одного – Черный едва не рассмеялся, и благоразумно отвернулся от поверженных наоргов, пряча улыбку и делая вид, что зачем-то рассматривает потолок хижины. Не знаю, что его так насмешило. Возможно, голые волосатые задницы страдальцев, лежащих с задранными до подмышек белыми тюремными рубахами.