А тут не было святых!

Тут были мы с Черным – в этих маленьких человечках невозможно было разгадать наших черт, но флаги, наши флаги!

Тот, кто оставил это, таинственный серый человек, он оставил это специально для нас. И уж он-то постарался, чтобы мы поняли, что это – нам…

Ур тоже это понял; как бы ни хотел купчина скрыть от него, что впаривает мне демоническую контрабанду, за которую светил мне срок в обители всех самых злых духов этого мира, ему это не удалось. Ур же не слепой; кроме того, заметив мою оторопь, он просто бесцеремонно влез в мои мысли и пролистал их. Как книгу.

«Ктоооооооо, – пропел его змеиный голос в моей голове, – ктооооооооо мог оссставить это тебе?!»

Я раскрыл книгу; она была чиста – простая толстая тетрадь в крепком переплете. В ней не было написано ни сказок, ни легенд. Она только ждала пера, что распишет её удивительной историей.

Но все же три фразы в ней были вписаны.

«Сталь становится смертоносной, если Зед хоть пальцем прикасается к клинку».

«Не слушай подсказок; слушай лишь себя».

«Не двое, но двое на двое».

Это была моя рука, без сомнения! Я узнал бы свое письмо из тысяч других! Это мои круглые буквы, и завитые для красоты хвостики конечных букв, это моя привычка делать изящные росчерки на полях в момент раздумья!

Это я писал.

Получается, я… сам оставил себе это?!

Я писал это не в спешке, нет. Буквы были ровны и четки, словно я написал это, удобно сидя за столом, как следует обдумав и выписав так, чтобы не было ни ошибок, ни неправильного толкования.

Но что это значит?! Как?!

- Как выглядел человек, что оставил тебе эти вещи? – произнес я, разглаживая бумагу. Мне казалось, она еще хранит запах чернил.

Купчина пожал плечами:

- Да никак; невысокого роста, в сером плаще, сшитом из кож толстых змей. И лицо такое… серое. Не запомнил я. К тому же, он прятался под капюшоном – я еще подумал, что, верно, он удачливый вор, коль спер такие дорогие вещи, – купец заглянул в книгу через мое плечо и ткнул пальцем в написанное. – Видишь, здесь кто-то начал писать. Написано на благородном наречии – значит, богатый и благородный господин записывал тут свои мысли. Одно я лишь запомнил – это глаза его, похожие на твой камень, темные, как колодец, но прозрачные, пронизанные светом Торна и молний до самого дна. Бррр, жутко он смотрел! – верно, явление сероглазого демона в жизни купца было настолько ужасное событие, что оставило на его сердце неизгладимый след, как некое горе, гнетущее цветущих когда-то людей. Чем же демон мог так напугать купца? Напротив, вон он как щедр был с жадным человеком, надарил ему кучу дорогих вещей, которые купец теперь продает так задорого…Наверное, уж тем, что сказал, что в следующий раз придет за ним самим, и может это случиться в любой час… наверное, это был очень злой, жестокий демон…

- Это ничего, – медленно ответил я, закрывая книгу. – Я возьму её. Думаю, нечего мне опасаться владельца этой вещи.

- Хм… ты думаешь! Тут сказано о некоем Зеде, мастерски владеющем мечом. Что, ежели книгу у него украли? Он может узнать её – вещь-то дорогая, броская! – да и отомстить

- Не станет он мне мстить, – произнес я. – Дело давнее…

Меж тем снаружи раздались какие-то крики, возня, звон оружия, вопли. Ур встрепенулся, обернувшись к выходу, и странный укуренный хозяин моментально оказался меж ним и выходом из шатра.

Теперь вместо кальяна в его руке была кривая сабля, и он скалил коричневые прокуренные зубы.

- Сссука, – изумленно произнес Ур, – ты что задумал?!

- Спокойно, мой уродливый друг, – покачивая своей саблей, произнес купчина. – Не торопись так! Не то я лишь присвистну – и вашего слепого товарища разорвут на куски. Это Мир Чаши, дорогой. Тебе ли не знать, что за люди здесь живут, как и то, что здесь не место ущербным и калекам?

- Подлый говнюк, – почти с восторгом произнес Ур, – да ты ограбить нас захотел?! И отнять скары?! Неужели тебе камня мало?!

- Не мало, мой друг; плата более чем щедрая и достойная. Но за глупость свою люди платят стократ.

- Как и за чрезмерную жадность, – послышался спокойный голос от входа, и Айяса, подобно змее, скользнула, и улеглась на плечо купчика, прижавшись интимно к его жирной дряблой шее и задрав его подбородок. – Ты отчего решил-то, что я защититься не смогу, а?

О ужаса у купчины глаза чуть не вывалились из орбит.

Это был Черный; босой и встрепанный, в совершенно расползшемся по швам костюме. Лезвие Айясы было перепачкано кровью.

Та-ак… повоевал, значит, уже.

- Ты же слеп! – прошипел купец таким голосом, словно его вот-вот удар хватит. Его темное лицо стало багровым от прилившей к нему больной, отравленной крови. – Я сам видел, как ты тычешься лицом, как слепой кутенок…как ты.?!

- Подумал, что никто не заметит, что ты дал знак своим гориллам напасть на меня? – ласково и очень зло одновременно произнес Черный, еще сильнее прижимая лезвие к рыхлой шее. – Твои слуги мертвы, скотина.

И Черный поведал нам такую историю:

Стоило нам исчезнуть за пологом торгового шатра, как рядом с машинам тотчас появились некие типы. Словно бы зеваки; они ходили вокруг, раскрыв рты, и таращились на скары, ни слова не говоря – верно, проверяли, среагирует ли на них слепец. Может, он запаху ориентируется? Или на звук научен бить?

- Хотя от них так воняло твоим поганым дымом, – насмешливо заметил Черный, Айясой заставляя купчину танцевать на цыпочках, – что там и зрячий бы учуял бы за милю.

В том, что он – слепец, они не сомневались. Один из них даже нагло рукой у лица Черного, и тот в изумлении моргнул два раза – но из-за черной повязки на его лице они того не заметили.

Итак, они ходили кругом и пялились – можно было б и в самом деле подумать, что это праздные зеваки. Но Черного, который сколотил свой первоначальный капитал на базарных боях честным жульничеством, не проведешь! Он сразу понял, что они хотят его обобрать.

Коллег по цеху он еще тогда научился шкурой чуять.

И вот ходят они; да они б давно угнали скары, если б чертов слепой не связал их рули веревкой – какая редкостная слепая скотина! – да еще б и не уселся сверху, как последний подлец!

Катаны в его руках они не очень испугались; все-таки, они были зрячие… но все же для чего-то же он её взял?!

Да если и просто махнет на голос – не ровен час, достанет!

И они решили его сманить с его насеста, тем более, что слепец казался им совсем юным мальчишкой. Плюс пояс его – о-го-го! Глядя на это сказочное сверкание, мошенники чуть не окосели, и челюсти их стали такие неподъеееемныееее….. – да это круче скаров! Можно сманить этого тупого слепого вниз, на землю, раздразнив, а там поставить подножку, и уронить на землю, и поясок стащить…

Ой-ой. Чего он только не наслушался, бедный Черный!

Жалкий драный мальчишка, исцарапанный, остриженный и босой – жалкий слепой засранец, он, наверное, и одежку свою снял с протухшего покойника, в канаве?! От него так воняет, что его даже сикринги не стали есть?

Черный завелся с пол-оборота.

Когда он соскочил со скара, один из злоумышленников разрубил в один взмах веревку, которой были опутаны скары, и уже вскочил в седло. Второй, бегая кругом, дразнился, отвлекая Черного на себя.

Черный понял, что сглупил, и поспешил исправить положение. Содрав с ноги сапог – благо, тот размок и просто болтался на ноге, – Черный метнул его в голову тому, что уже сидел на скаре. А сапог в руках Черного пострашнее томагавка в руках индейца на тропе войны…

Получив по затылку, мошенник потерялся и рухнул прямо под ноги поднявшемуся было скару – и тот, оставшись без управления, тотчас ноги сложил и завалился сверху, придавив человека.

Второй почуял, что дело худо; слепец с плотной черной повязкой на глазах каким-то образом мог видеть! Но было поздно. Черный двумя скачками подлетел к злодею и вспорол ему грудь до самого пояса, выпустив на землю кишки и кровь. Придавленному он хладнокровно отсек голову – вот, наверное, он удивился напоследок!