-Но не забыли ли вы приглашение Ее величества, царицы берберов? Нас пригласили на танцы, граф! - прошептала Изабелла, вкладывая свою ладонь в сильную руку мужа.

-Что же, никогда не стоит отказываться от нового приключения, любовь моя. И если мы не станем участвовать в деревенских танцах, то посмотрим, как там устроились наши друзья!

Они, не торопясь, пошли по тропинке к кострам, у которых постепенно собиралось все племя. Их догоняли и обгоняли многочисленные мужчины и женщины, болтавшие на певучем языке. Многие были вооружены, но музыка настраивала всех на миролюбивый лад, и оружие было спрятано в столь спокойный вечер.

-О ком все–таки говорил виконт? – тихо вымолвила Изабелла. – Я не могу успокоиться, Арман, ибо он меня потряс своими речами! Он что, настолько знатен? Вы слышали, с какой болью он выгонял кого-то из своего дворца?

-А вот мне вот показалось, что он произносил слова с бешеной яростью! Наш друг очень зол, на мой взгляд! – Он улыбнулся. - Только моя романтичная и нежная супруга могла расслышать в словах грозного рыцаря Мальтийского ордена боль! Ах, вы неисправимы! Кстати, ваш знакомец дон Себастьян, между прочим, тоже все старался вызвать в вас жалость. Даже якобы покинул этот грешный свет, хотя на самом деле не подумал умирать!

-Граф, вы всегда столь сурово отзываетесь о моих друзья, - намерено кротко произнесла Изабелла. – Отчего так?

Он присвистнул, но, заметив, как восторженно сияют ее глаза, прижал ее к своему плечу.

-Разумеется, мне неприятен вид всех ваших поклонников!

-Но вы всегда столь сдержаны!

-Если я держу себя в руках и не считаю себя импульсивным человеком, то это не значит, что мне нравиться выслушивать, как ваши поклонники делают вам комплименты. И уж тем более меня настораживают ваши сожаления, что у вас, замужней дамы, поклонников, увы, не вдосталь!

-Так вы ревнуете? Да? Ах, я вас обожаю!

Темнота, наплывающая из пустыни, заставляла их интимно снизить голоса и близко склониться к друг другу.

-Позвольте воспользоваться сгущающимися сумерками и, наконец, поцеловать вас! - сказал де Силлек. – Я слишком давно мечтаю об этом! Все-таки мое терпение не безгранично, как бы я не уговаривал себя!

Она засмеялась, когда он не только покрыл поцелуями ее лицо, но и спустился ниже, к ее белой нежной шее.

-До чего же вы жадный человек, сударь!

-Меня никто и никогда не называл жадным!

-Это потому, что все боятся вашего сурового и неприступного вида!

-А вы?

-А я вас люблю!

-Ну, слава богу, Изабелла! Я, признаюсь, с волнением ждал вашего ответа. Что бы я стал делать, если б вы ответили, что боитесь меня? Или что никогда не простите мне нахождения в забытом оазисе и того, что вынуждены спать на колючем песке под открытом небом, а не шелковых простынях в Париже, что вынуждены разговаривать с дикими пустынными племенами, а не с изящными представителями королевства Италия?

-Г-н граф, не думайте про меня плохо! Вы же знаете, что рядом с вами и сухой песок для меня - волшебное мягчайшее ложе! Но грозны вы одинаково, что в Париже, что здесь! О, вы часто слишком суровы, слишком независимы, так что у меня иногда рождаются неприятные мысли, а нужна ли вам жена!

-Это оттого, ненаглядная моя, что вы способны ранить меня любым своим движением!

Они, ища своих друзей, медленно прошли мимо первых зажженных костров.

-Идите к нам, господа! – раздался голос де Батц.

Изабелла бы его никогда не узнала, ибо он сейчас не отличался от бербера - загорелый, похудевший, задорный. Де Порто устроился рядом. Он глянул на де Силлек и Изабеллу и промычал что–то нечленораздельное, что, должно быть, означало приветствие. Вот почему де Порто не мог говорить – он отдавал должное вкуснейшему острому жаркому с овощами и травами. Возле него стояли несколько мальчишек и с восхищением наблюдали, как этот гигант мощными челюстями перемалывает ужин.

Де Силлек огляделся. Рыцарей Мальтийского ордена не было видно.

-Где наши товарищи? – просил он у де Порто.

-Они не пошли с нами, - ответил де Порто, перекрикивая музыку, вдруг зазвучавшую тревожно и быстро. – Мальтийские рыцари давали всякие –там строгие обеты, не совместимые с весельем. Они сказали, что воспользуются свободной минуткой и помолятся.

-А де Арамисец?

Изабелла присела у костра. Словно чтоб очаровать именно ее, музыка вдруг стала нежной, почти томной – это играли виола-да-гамба и тамбурин, выточенный из керамики.

-Нашим друзьям рыцарям эти музыка и песни понравилось бы, - едко заметил де Арамисец, появившейся из- за спин танцующих. – Очень похоже на псалмы.

Изабелла покосилась на друга. Удивительно, с чего бы г-на де Арамисец внезапно потянуло на церковные речи? Этот говорило только об одном – у него было неспокойно на душе. Но Изабелла не хотела ни о чем беспокоиться, не могла даже думать или говорить, будто онемела. Сощурившись, она бездумно следила, как пляшут темно-оранжевые и алые всполохи огня костра, рассыпая круг горячих искр. Вокруг смеялись и танцевали люди, а музыка из изысканной стала резкой, пронзительной, томящей. Ловкие руки музыкантов извлекали из нежной флейты - касбы и лютни удивительные по своей тональности звуки.

Мелодия веселится – в ответ костер трещит и огненными щупальцами тянется к звездам, танцоры дружно топают и вскрикивают в такт музыке, но вот резкий переход – и музыка грустит о чем- то несвершившимся. Изабелла поднимает глаза на стоящее над ними вечное чернильное небо, слышит, как осыпается песок с необъятных барханов пустыни и сердце ее сжимается от внезапной непонятной печали.

Так Изабелла грезила и мелкими глотками пила предложенный ей теплый чай с финиками и прикусывала сладкий хлебец.

-Что удивительно, - заговорщицки прошептал ей на ухо де Силлек, - так это то, что вы с одинаковым изяществом кушаете как за королевским столом, так и за скромным столом племени берберов в африканской пустыне! Вы одинаково любезны и доброжелательны и к тем и другим. Вы восхищаете меня!

Она очнулась и бросила ему загадочную и дразнящую улыбку. И, так как де Порто и де Батц, оглянувшись по сторонам, присоединились к танцам, а де Арамисец с печальной улыбкой смотрел на них, Изабелла решила признаться мужу:

-Я рассказала Джулии об де Арамисец. Все получилось удачно: будто я проговорилась. Вот увидите, Джулия сегодня же начнет выяснять, какая такая молодая хозяйка была у ее ненаглядного мужа. Клянусь, не далее как завтра она заставит его забыть обо всех женщинах мира! Или я не знаю мою подругу!

-Я не вижу здесь г-жу герцогиню. Хотя было бы возможно предложить, что она, в отличие от вас, не откажется танцевать!

-Нет, Арман! Джулия никогда не присоединиться к нам здесь! Она подождет мужа на супружеском ложе!

У де Силлек в глазах заплясали веселые огоньки.

-Ваша подруга ждет своего супруга на ложе, а вы…

-А я?

-А вы со мной направились слушать музыку воинственных и злобных берберов! Это вовсе не хор и благовест, моя дорогая!

-Я вспоминаю здесь прочитанные мной когда- то истории про крестовые походы, про золотые пески и голубые города, и мне в музыке мерещатся слова доблестного графа Шампанского: “Дороже вера золота…”

Он еще крепче обнял ее.

-Я боялся, что несчастья ожесточили, а не закалили ваше сердечко! Я опасался, что никогда уже не увижу вас с книгой в руках, а еще мне было не по себе от мысли, что вы испугаетесь этого свободного племени, живущего под черным небом и белыми звездами. Но я недооценил ваше мужество - в вас таится удивительное детское любопытство к жизни! Нам бы всем поучиться у вас жизнелюбию!

Обнявшись, они оставили друзей, и пошли к своей хижине, которую, как, оказалось, было нелегко отыскать в оазисе среди остальных строений.

-Знаете, что сказал мне один и амазиров, когда я спросил его о здоровье мои людей? – сказал де Силлек, заключая жену в объятия. - Пустыня всегда горька как смерть, сладка как жизнь, приятна – как любовь! Я люблю вас, Изабелла!