Запрыгиваю на заднее сидение и диктую адрес вокзала. Сверяюсь со временем и приятно удивляюсь тому, что ещё успеваю на электричку, которая будет примерно через десять минут.

Водитель пытается со мной о чем-то говорить, но я уклончиво отвечаю и выскакиваю из машины, как только он начинает тормозить. Отдаю деньги через окно и быстрым шагом направляюсь к перрону, потому что слышу, как объявляют мой поезд.

Все таки успев на электричку, я зарываюсь в своё пальто ещё больше и продолжаю слушать музыку, настраиваясь на будущие репетиции, при этом устало смотря в окно.

Мимо меня проносятся речки, деревья, леса, поля с пшеницей и я чуть не проваливаюсь в сон, когда объявляют мою остановку следующей и немного придя в себя, двигаюсь к выходу, стараясь никого не задеть в проходе.

— Елена? — слышится голос бабушки и я закрыв дверь, ведущую в маленькую прихожую, поднимаю голову вверх, глядя на лестницу, которая идёт сразу после неё.

— Я дома. — отзываюсь я и сняв с себя пальто, вешаю его на крючок.

Очутившись на кухне, вдыхаю вкусный запах блинчиков и помыв руки в ванной, усаживаюсь за стол, глядя на Перл, которая сейчас должна высказать мне, какая я плохая и грубая. Но, как бы странно это не было, бабушка молчит, а на её морщинистом лице нет ни тени гнева или недовольства. Она свежа, как огурчик и, похоже, даже не собирается меня отчитывать. Ну что ж, тем лучше для нас обеих.

К пяти часам, беру в руки скрипку и начинаю выводить по ней смычком, выдерживая каждую ноту в правильном порядке. Очень быстро мне надоедает тот факт, что у меня ничего не получается. И я раздраженно укладываю свой инструмент обратно в футляр, отправляя вместе с ним нотные тетради.

Плюхаюсь на мягкое синее покрывало, скрывающее постельное белье на моей полуторке и беру в руки книгу.

Совсем недавно я подсела на Валентина Пикуля. Я не думала, что мне может понравится этот писатель и очень долгое время избегала его книги, нарочно подумывая, что его стиль написания не для меня. Так вот, буквально на днях заходила в книжный и искала что бы почитать. Там, прозорливая кассирша посоветовала мне его, расхваливая все его книги. Она оказалась права, я взяла книжку и прочитала её буквально за три-четыре дня, почти не отрываясь. Потом снова купила книгу и вот её я сейчас как раз таки и начала читать.

«Три возраста Окини-Сан».

Просыпаюсь от шума и возни на улице. Устало разрываю глаза и недовольно оцениваю обстановку. В комнате душно, окно закрыто, но шум все равно настегает мои ушные перепонки.

Нехотя скатываюсь с кровати с сонным видом подхожу к двери моего маленького балкончика. Неуверенно её открываю и умиротворённо вдыхаю свежий воздух. Сегодня, в отличие от вчера, тепло, почти как летом. Делаю несколько шагов вперёд и буквально просыпаюсь с каждым движением своего тела все больше и больше. Сладко потягиваюсь и зеваю обреченно наблюдая, как жильцы дома напротив шумно укладывают вещи в багажник своей машины. Неужели решили куда-то выбраться? А на кого дом оставят? Ладно, это все не важно. Вхожу обратно в комнату и не закрыв дверь, натягиваю сверху своей пижамы лёгкий халатик, уже слыша, как бабушка с первого этажа зовёт меня к столу. И как она поняла, что я проснулась? Странная женщина.

— Доброе утро, бабуль, — целую её в обвислую щеку и плюхаюсь на стул, поджав под себя ногу.

— Что за манеры? — вдруг строго замечает она и я, удерживаясь чтобы не закатить глаза, медленно опускаю ногу на пол и выпрямляю спину.

— Прости, бабушка… — чуть ли не шепчу я и начинаю класть себе сахар в миску с овсянкой, которую так люблю.

— Похоже, что Беннеты собрались куда-то. — задумчиво произносит она и садиться напротив меня, достав свежую газету. Да, моя бабушка один из немногих людей, все ещё читающих газеты по утрам. Начинаю думать о вчерашнем дне, о том что будет сегодня и не замечаю, как волосы ниспадают на стол.

— Елена, волосы, — как-то предосторожностью прошипела Перл и я будто очнулась, отвлекаясь от мысли и заправляя волосы за шиворот.

На самом деле, моя бабушка не такая уж и ворчунья, как кажется сначала. Просто, она слишком привыкла к своей эпохе, когда женщины ходили в одних и тех же платьях, которые скрывали плечи, колени и декольте, а слова «сучка» и «шкура» были оскорблениями для приличной и уважающей себя девушки.

Однако, здравствуйте, двадцать первый век. Пора привыкать.

Вообще, по большому счёту, если бы мои родители не попали в автокатастрофу и бабушка не потеряла свою единственную дочь и мужа которой она не переваривала, то она была другой, менее строгой, менее решительной, менее мужественной и в конце концов менее сильной, что для женщин — большая редкость.

Слава Богу, хоть я у неё осталась, а-то я не представляю, что могло с ней случиться, если бы я оказалась тогда с ними в машине и тоже бы умерла, при столкновении с этим проклятым грузовиком, будь он неладен.

Отправляю последнюю ложку в рот и весело смотрю на бабушку, которая не может сдержать улыбки, видимо вспоминая, как я в детстве точно так же доедала кашку и смотрела на неё счастливыми глазами, в ожидании поощрения. Время идёт, ну, а вот привычки — не меняются.

Глаза бабушки искрятся и она достаёт из кармана своего домашнего платья сосательную конфетку со вкусом барбариса.

Конфета тут же появляется у меня во рту и я соскакиваю с места, поправляя одежду. Убираю тарелки со стола и быстро мою их под струями холодной и горячей воды, в то время, как бабушка уже успевает куда-то деться и сделать так, что бы её было не слышно и не видно.

В принципе, так начинается каждое наше утро вот уже на протяжении нескольких нескончаемых лет. Я расту, совершенствуюсь, а она просто находиться рядом, заменяя мне всех, кого не хватает. И это на самом деле бесценно. Как бы сильно она порою меня не доставала, я сделаю все что угодно, лишь бы эта святая женщина жила и радовалась каждому новому дню.

Ведь, признаться же честно, если бы не она, то кем бы я сейчас стала? Просто девочкой, у которой погибли родители? Да. Но с ней, я знаю, что любима. И я уверена на все сто тридцать процентов, что никто и никогда в жизни не сможет заставить меня ощущать себя такой нужной и значимой. Никто и Никогда.

Заканчиваю с уборкой на кухне и медленно поднимаюсь по маленькой лесенке к себе в комнату.

Тут же переодеваюсь в чёрные лосины, серую толстовку и закрутив незамысловатый пучок на макушке, заправляю постель, аккуратно расправляя синее покрывало по всей длине кровати, покрываю подушку и одеяло.

Достаю скрипку, которая за эти дни, перед концертом мне изрядно надоест и устанавливаю перед собой ноты, чтобы уж точно ничего не упустить и все же исполнить «Каприз» Паганини.

Стою на одном месте часа два, не меньше, вывожу каждую нотку, ловко скользя смычком по струнам.

С самого моего раннего детства меня приучили к музыке. Бабушка мне и по сей день говорит, что я рождена для этого занятия. Не зря же папа моей мамы был величайшим исполнителем музыки на фортепиано. Кстати, в честь его имени назван факультет в нашей консерватории, чем я очень горжусь, особенно, когда чего-то незнаний человек в консерватории пытается узнать, где находиться тот самый факультет и обращается ко мне за помощью, даже не осознавая с кем говорит. Это очень приятно на самом деле, когда ты можешь что-то сказать о таком человеке, и тебе не обязательно для этого указывать кем он приходился тебе при жизни.

Крепче сжимаю смычок, когда он вдруг съезжает и у меня получается фальшь. Ну что же, это знак с выше, что хватит уже мучить несчастный струнный инструмент, который и так претит на себе слишком много. Откладываю ноты в стороны и устало провожу рукой по лицу.

Беннеты уже уехали, а я успела вымотаться и снова услышала, как бабушка что-то делает на кухне. Скоро обед, а я так устала, что не хочу даже есть, точно зная, что после такой нагрузки, мой организм никогда в жизни не примет пищу.

Усаживаюсь в кресло-качалку на балконе и и сложив руки на животе, закрываю глаза.