— Наш хирург, — шепнула выбежавшая навстречу Бенасу сестричка. — Сейчас он прооперирует этого человека.

От злости у Бенаса потемнело в глазах, его руки задрожали. Может ли такой старичок, такой божий одуванчик, оперировать Адомаса?

— Хирург? — сдерживая ярость, негромко спросил доктор Бенас, внимательно глядя на человечка, который сунул в рот какую-то таблетку или горошину и, поднатужась, проговорил, как мог громче:

— Пациент уже подготовлен?

Не иначе как издевательство! Голос хирурга пробивался словно через кучу мякины, сипя и угасая, пока не вырвался-таки наружу, но таким слабеньким, что едва можно было разобрать слова. На морщинистой шее старичка вздулись голубые жилы. Хирург спрашивал, однако отвечать было некому, сестричка куда-то исчезла. Бенас собирался пройти мимо.

— А тут кто ошивается? — снова просипел этот продуваемый ветром хирург, но уже куда мощнее и четче. Бенас остановился, словно вкопанный.

— Профессор, это врач. Он этого человека привез, — объяснила появившаяся откуда-то сестричка. — Больного уже можно оперировать.

— Врач?.. — покосился сквозь толстые стекла очков профессор. — Хм-м… Диавольски не похоже, диавольски… Хотя… Эти нынешние врачи! Расплодились будто бациллы… Легких от кишок не отличает, а уже доктор! — почти закричал он, таким мощным и ясным голосом, что сестричка смущенно покосилась на Бенаса, который сделал шаг к хирургу и тоже закричал:

— Я уже слышал, что вас здесь величают профессором, но я не позволю издеваться… Что вы надумали? Можно ли в ваши руки отдать судьбу человека? Сердитесь, сколько вам угодно, но поймите, чем вы рискуете… Это же издевательство над всем на свете…

Белый профессор нервно мотал головой. Казалось, что слова Бенаса не произвели на него ни малейшего впечатления.

— Странно, что вы меня не узнали… И видеть не довелось? Странно… Весьма… А я-то думал… Как говорится, пеняйте на себя.

— Я на самом деле вас не знаю, но не в этом суть. Я уже сказал, что судьбу этого человека в ваши руки отдавать нельзя, поэтому оперировать буду я. Нельзя человека из одной опасности бросать в другую! — Бенас сам удивился силе своего голоса. А может, старик и впрямь творит с людьми чудеса? Ни черта! Положение отверженного стало Бенасу невмоготу, и больше ничего.

Словно приплыв из-за дальних морей, неожиданно наполнили его сила и уверенность в себе.

— Вы! — взвизгнул малюсенький профессор. — Вы собираетесь оперировать? Не смешите людей! Знаю таких, как облупленных. Вы уже не по этой земле ходите… — Его опухшие глаза за толстыми стеклами сверкнули. — Не позволю. Спасибо, что работенку мне привезли, а то весь день лодыря гонял. Куда там весь день — целую вечность. Премного благодарен. Пошли! — властно сказал старичок сестричке, нырнул в белую дверь и громко захлопнул ее за собой. Сжатый воздух ударился в грудь Бенаса.

— Циркач! — вскричал Бенас, бросился было к двери операционной, однако остановился, повернулся и медленно побрел по коридору, ища взглядом наружную дверь, а в это время появилась другая сестричка, взяла его под руку и повела по коридору, приговаривая:

— У нас тут запутано, многие уже блудили, особенно с непривычки, кто первый раз к нам попадает…

Доктору Бенасу показалось, что сестричка тащит его насильно, поначалу он повиновался ей, сам хотел выйти на воздух, но вскоре занервничал и сказал:

— Да пустите вы меня, из больниц я всегда выхожу сам…

Дверь открыл тихо, вышел на цыпочках, так же осторожно затворил ее.

Остановился на дворе у стены больницы. Где-то в палате или в кабинете зажгли свет, по-видимому, в доме стало темно. На белой стене Бенас увидел свою тень. Она была какая-то рыхлая, лохматая, рваная. Глядя на тень, Бенас развел руками, тень сделала то же самое. Пятясь от нее, он видел, что и тень что-то проделывает, шевелится, однако за ним не идет, а начинает уменьшаться.

Сделав еще несколько шагов, Бенас охнул: рядом с черной тенью на белой стене он увидел розовые капли росы, которые понемногу увеличивались. Вскоре рядом со своей тенью он заметил Гильду в светлой одежде и только тогда понял, что эти капли росы были не на стене, а на ее одежде. — Пустяк, Г и л ь д а. Давай не будем хныкать, пустяк… — Конечно, не так уж часто встречается эта красная роса. Изо рта она у меня проступает редко, весной и летом. Вот подлечусь, и все будет хорошо. Давай посмеемся, Бенас… — Давай посмеемся…

Он подумал, какие чудесные, ярко-красные губы у Гильды.

Оба теперь радовались сквозь слезы потому, что у них хоть это осталось.

Когда Гильда пропала из виду, он стал пятиться от больничной стены, пока кто-то не взял его за плечи.

— Доктор, давайте поедем домой. Вы переутомились.

Обернувшись, Бенас увидел учителя и шофера.

— Как вы здесь оказались? — спросил Бенас.

— Увидел, что мчится грузовик, и погнался за вами. Поедемте, доктор.

Бенас последовал было за шофером, но в этот миг его глаза впились в широкое освещенное окно, сквозь которое были видны висящие под потолком огромные лампы, а белые руки врача изредка взлетали над поперечиной оконной рамы. Бенас почувствовал, что у него пересохли губы.

— Поезжайте, учитель, и поскорее… Я обещал остаться. Я буду здесь нужен.

— Правда? Договорились? С кем?

— С профессором…

— С этим старичком?..

— Он просил, чтоб я остался. Я обещал ему побыть здесь, похожу немножко по воздуху, такая чудесная осень.

— Когда мне за вами заехать, доктор?

— Вы не волнуйтесь, пожалуйста. Я ничего не знаю определенно, понятия не имею, сколько мне придется здесь пробыть. Не утруждайте себя, когда понадобится, каким-нибудь образом уж доберусь. Прощайте, учитель.

Глядя на руки, поднимающиеся за сильно освещенным окном, Бенас теперь видел ярко-красные, печальные губы Гильды. — Ты их красишь, Гильда?… — Она повернулась, выставив красивую ногу, и на ее светлом платье Бенас снова увидел красную росу.

— Как хорошо, что вы не ушли, что остались. Будто знали… — услышал он голос и увидел сестричку.

— Я никому и не обещал уйти.

— Доктор, поторопитесь, профессор больше не может, упал у стола…

— Говорил же, что он просил меня остаться, говорил, что ему без меня нечего будет делать… — сыпал скороговоркой Бенас, едва поспевая за сестричкой, врываясь прямо в операционную белого профессора.

— Доктор, куда вы, вы же не готовы! — сестричка оттащила его от двери.

Какое блаженство — расставить руки и чувствовать, как юная, пахнущая свежим бельем и лекарствами сестричка натягивает на них рукава белого халата! И — пожалуй, кощунство думать так — этого не почувствует тот, кто ничего не утратил.

Божий одуванчик профессор сидел у окна на малюсеньком стульчике, и по этой причине ветхий хирург теперь был похож на ребенка. Он глядел в окно. Вскоре профессор вместе со стульчиком повернулся к двери, а когда Бенас наклонился над Адомасом и поднял руки, приступая к работе, профессор с каждым движением Бенаса клевал головой, как бы пытаясь это движение откусить.

— Говорил, что буду оперировать, так нет же… — сердито буркнул Бенас, но крохотный профессор его слова все-таки, наверно, расслышал, потому что трижды мотнул головой. А может, и не расслышал, а только догадался.

Кончив операцию, Бенас снова направился по коридору к выходу, теперь его никто не провожал, две сестрички остались стоять в конце коридора. Потом вспомнил, что не снял халата, и повернул к первому попавшемуся кабинету. Когда он снимал белую одежду, появился крохотный профессор. Он все еще был в халате, его голова тряслась.

Бенас хотел пройти мимо него, не говоря ни слова.

— Погоди! — Голос малюсенького профессора звучал повелительно.

— Что вам угодно?

— Зачем таким злым покидать больницу?

— Не хочу больше ваших комедий!

— Комедий? — Белый профессор воскликнул пронзительным фальцетом. Тяжело дыша, он подскочил к Бенасу. — Для вас это, может, и комедия. Пустоголовый вы, извините за выражение… Как вы смеете говорить подобную чушь!..