Пётр уже потирал руки, в предвкушении, что скоро встретится с родными. Вера в успех не оставляла никаких сомнений. По данным разведки группировка красных в городе составляла до десяти тысяч штыков, не считая гарнизонов, рассеянных по станицам. С наступлением ночи, 14 июля эшелоны тронулись.
Утром уже разгружались на станции Платнировка. В трех верстах шел бой: части 3-й дивизии выбивали красных из станицы Пластуновской. Полк с двумя орудиями и бронеавтомобилем выдвинулся на юго-запад. Лихими ударами сбил красных с двух позиций, захватил переправу и переправился через речку Кочати. Ночевали прямо в поле. Дальше двинулись на Динскую, чтобы сменить части 3-й дивизии.
Прибыл из Москвы генерал Казанович. Говорили, что ездил туда с секретной миссией. Он вступил в командование Марковской дивизией, Кутепов стал помощником. Казановича все "первопроходники" отлично знали, он командовал Партизанским полком и второй бригадой у Корнилова.
— Я с ним и его партизанами уже входил в Екатеринодар, дошли до Сенной площади, — счёл своим долгом напомнить Аженов. — Весьма храбрый и решительный генерал. — Если бы тогда наш прорыв поддержали остальные части, то город возможно бы взяли ещё в начале апреля. Сил тогда у нас было совсем мало, не то что сейчас.
Прибыли в Динскую. До Екатеринодара всего 25 вёрст, рукой подать. И всем ясно, что красным не удержаться. Подошёл в усиление Конный офицерский полк. Сменили части 3-й дивизии, которые двинулись на Тимашевскую, поддавить тылы Сорокина.
Только успели расположиться, пришёл приказ снять с позиций первый и второй батальон и грузиться с одним орудием в эшелоны. В Динской оставляли третий батальон и конников.
В эшелоне узнали: сорокинцы, собрав основные силы, отбросили конницу Эрдели и нанесли удар на сорок километров на восток, в тыл 1-й и 3-й дивизии, взяв станицу Кореновскую. Штаб армии в Тихорецкой оказался совершенно не прикрыт из-за отсутствия войск, а наступающие на Екатеринодар дивизии отрезаны от тылов. Положение создалось очень опасное.
К вечеру 1-й и 2-й батальоны выгрузили на станции, не доезжая десять вёрст до Кореновской. Во многих станицах, примыкающих к железной дороге Аженов уже был и не по одному разу. В Кореновской тоже.
Оставив две роты в резерве полковник Тимановский повёл полк вдоль железной дороги, пока ночные дозоры не обнаружили противника. От станции отошли версты на четыре, заночевав в степи. Холодно не было, всё-таки середина июля. На подстеленной шинели Петру спалось отлично. Как только начало чуть светать — двинулись вперёд. Сбили охранение красных вдоль железной дороги и начали наступление развернув батальоны в цепи. Двигались по полям скошенного хлеба и неубранной кукурузы. Кукуруза была в рост человека и даже Аженову с его ростом ничего впереди не было видно. Одни метёлки и початки на толстых стеблях. Красные ударили неожиданно, практически в упор. Пули густо месили воздух, всё кукурузное поле мгновенно наполнилось шорохом и треском пробитых листьев и срезанных стеблей. Над полем закружился вихрь из зелёных листьев, подброшенных молочных початков и кусочков измочаленных растений. Пришлось залечь. Лежали недолго. Красная артиллерия влупила по полю со всей пролетарской ненавистью. Теперь вверх полетела вместе с зеленью, и чёрная земля, и попавших под разрывы куски тел. Загремело "Ура!" и батальоны бросились вперёд. Им ничего не оставалось делать, только атаковать! Наконец-то выскочили с поля и наткнулись на большевиков. Линия обороны их была извилистой, по пологим, едва заметным холмам. Когда Пётр подлетел к мелким окопчикам для стрельбы лёжа, по нему били уже со всех сторон. И спереди, и справа, и слева. Он как раз попал во впадину в обороне, а справа и слева выдвигалось два мыска с пулемётами. Офицерские цепи в кукурузе рассыпались, на противника бежали разрозненно, кучками, многие полегли на том злосчастном поле, не успев залечь. До противника Петр добежал, Озереев тоже. Ударили штыками, а потом выхватили револьверы — большевиков под кусточками было много. Успели выбить на этом участке обороны (метров тридцать) практически всех. Всё-таки наганы гораздо расторопнее винтовок в ближнем бою. Человек пять успело скрыться.
Красные пулемёты, бьющие на флангах, выкосили перед собой всю офицерскую цепь, если кто там остался жив, то только прижавшись к земле, спрятавшись за убитым, или закатившись в ямку. Как только красные перед ним побежали, поручик успел на секундочку осмотреться. Борьба на позициях шла с переменным успехом. Кое-где противник бежал, кое-где пытался контратаковать. Ударили с Вадимом из винтовок по видневшимся справа и слева пулемётчикам. Надо отметить удачно. Пулемёты на полминуты заткнулись, а потом опять заработали, ударив во фланг по отходящим офицерским цепям. Видно прошла команда отходить. Расстреляли по пулемётам ещё по обойме, заставив их заткнуться ещё раз, ринулись бежать. Кукурузное поле теперь представлялось вполне надёжным убежищем, где по крайней мере их не видно и на мушку не возьмёшь. Запалённо дыша ворвались в кукурузу пробежали метров десять и залегли, развернувшись в сторону противника. Стрельба потихоньку стихала, по крайней мере пулемёты не молотили не переставая. Так, порыкивали короткими очередями. Оружейная пальба практически прекратилась.
Пётр осторожно подполз к краю кукурузы. Поле было усеяно телами офицеров. Стонали и кричали раненые, зовя на помощь. Атака оказалась неудачной, но и красным кровь пустили изрядно. Он присмотрелся и заметил пару человек, которых надо будет вытащить при следующей атаке. Рядом подполз Вадим.
— Крепко нам надавали большевички! — сказал он, осмотрев лежащие справа и слева на стерне темные фигуры.
— Да, полвзвода выбили, — согласился Пётр. — Не нравится мне такая война, телами офицеров землю удобрять. Лет пять ещё повоюем и в стране одни неграмотные останутся.
— А кому она нравится? Но это ведь они, большевики, нас взялись истреблять! А не мы их! Да и не лезут комиссары сами особо под пули, они ведь ничего и не умеют, кроме как языком чесать. А их слово посильнее наших штыков будет, умеют народу голову задурить, и запугать расправами, сволочи. Уж не знаю сколько, но тысяч двадцать красных на Дону и Кубани Добровольческая армия перебила. А их ведь не уменьшается!
Подошёл полусогнувшись взводный. Уцелел капитан Захаров — повезло.
— Подготовиться к атаке, — сказал он. — Командир полка довёл, что подошли части 3-й дивизии. Вместе наступать будем с разных направлений.
— Как прикажите, — господин капитан. — Наступать — это с нашим удовольствием! Жалко, что не на Екатеринодар или Новороссийск.
— Заломаем Сорокина, красные сами Екатеринодар сдадут. А там и за Новороссийск примемся. Порт нам нужен. Жиды большевистские свои задницы берегут, первыми в бега ударятся. Окружить бы Екатеринодар, да всех развесить на фонарях, гадов. Ни один марковец им Корнилова не простит!
-Будете людей обходить, господин капитан, напомните, что если попали под пулемёт, или плотный ружейный огонь, то надо двигаться перебежками, — попросил Аженов. — А то это не дело на большевистские пулемёты грудью идти.
— Хорошо, — сказал взводный и пригнувшись пошёл дальше, обходя оставшихся людей, а Пётр, наскоро, перекусив с Вадимом, забили патронами наганы и, заполнив подсумки для винтовок, стали ждать.
Через минуту Озереев легонько толкнул Петра рукой:
— Опа! А я кажется корректировщика усмотрел, — сказал он Аженову.
— Далеко?
— Метров четыреста пятьдесят.
— Не попадём, — усомнился Пётр.
— Да, далековато, но может хоть испугается и слезет? Он на тополе сидит, метра четыре от верхушки. Два пальца левее середины изгиба. Самый высокий из трёх. Я там видел, как стёкла бинокля блеснули.
Петр, как ни присматривался, но рассмотреть человека на дереве не смог.
— Наверняка в развилке сидит, там, где ветка из кроны вправо выступает. Видел сверху гад, как мы по полю шли и артиллерию корректировал.
Расстрелять решили по обойме. Десяток патронов на корректировщика не жалко. Попасть не рассчитывали, но напугать надеялись. Отползли от края кукурузного поля на пяток шагов вглубь, сбили листья с кукурузы, проделав в направлении тополя в листве бойницы и начали стрелять, целясь чуть правее середины дерева. Стреляли по очереди. За полминуты выпустили по пять патронов. Пётр заметил какое-то движение на дереве:
