Вхожу в свою комнату. Пусто. Холи, наверное, в чёрно-белой. Она не спала в ней уже больше двух месяцев. Только в моей комнате, в моей постели. – Хол! – переступаю порог.
– Уходи! – всхлипывает она. – Эй, ты чего? – сажусь рядом с ней. Она сидит на полу, за кроватью. – Хол! – прижимаю её заплаканное лицо к своему плечу. – Он меня ненавидит! – плачет. – Холи, это не так! – улыбаюсь. – Он просто был зол. Ты же знаешь, в таком состоянии кто угодно может сказать всякую гадость. – Это ты во всём виноват! – отталкивает меня. – Воспитай его! Воспитай! Ты же мать! – вскакивает на ноги. – Я не могу ругать его, ты же знаешь! Я не могу! А ты заставил меня! Теперь он разочаровался во мне! Теперь я плохая! – плачет навзрыд. – Нет, Холи, – встаю, обнимаю её. – Ты должна быть с ним строга. Видишь, к какой истерики привёл твой протест. Ты поступила правильно. Ему действительно пора было спать, и нельзя больше смотреть кино. Ты должна быть строгой, твёрдой. Если я буду в туре, то, что будет с ним? Холи, в доме будет царить анархия, если ты не будешь строгой, когда нужно, – объясняю ей. – Ты же видел, как он плакал, – поднимает на меня красные глаза. – Это была истерика, простой каприз, – успокаиваю её. – Мамочка, – тихий голос Орландо. – Да, родной? – она утирает слёзы, поворачивается к нему. Размыкаю объятья. – Папочка сказал, что я был неправ. Я не должен был кричать, – держится руками за дверной косяк. – Ничего, родной! – качает она головой. – Холи! – строго бормочу. – Продолжай, – выдавливает она из себя голосом учителя. – Прости меня. Я люблю тебя. Я соврал, что не люблю! – бурчит. – Шеннон, можно? – смотрит на меня рыжая. – Только сдержанно, – предостерегаю её. Плевать она хотела. Подлетает к нему и сгребает в охапку, целует его щёки. Он смеётся. – Я люблю тебя! Ты мой сладкий зефир! Я откушу сладкую щёчку и положу её в чай, и он будет сладкий, как и ты! – бормочет она между поцелуями. Он заливается смехом. – Ты сладкая! – хохочет он. – Пойдём, я почитаю тебе, – она поднимает его на руки и они уходят. Всё! Я больше им не нужен. Зачем я им? Третий лишний.
Успеваю прочитать три главы тибетского учения о карме. Бред ещё тот!
– Я счастлива! Я счастливая мама! – мурлычет она, прижимаясь ко мне. – Я так вас люблю! Секс меня, за истерику, – улыбается. – Прощаю! – улыбаюсь. – Он уснул? – Как младенец, – улыбается. – Ты не знала его младенцем, – качаю головой. Чёрт! Идиот! Ну на фига? – Да… – встаёт. – Ты прав, как всегда! – вытаскивает из ящика ночную рубашку, уходит в ванную. Ну, кто меня за язык тянул? Такой момент испортил! Чёрт!
В ванной шумит вода, вхожу, тихонько. Закрываю за собой дверь. Быстро раздеваюсь, вхожу в душ, закрываю дверки. Обнимаю её сзади.
– Прости меня. Я сказал не подумав, – убираю мокрые волосы с её спины. – Нет, ты прав, любимый. Я не знала его младенцем. Мне горько от этого, больно… – опускает голову. Целую её в седьмой позвонок. Наливаю шампунь в ладонь, осторожно покрываю им крупные кудри. – Да, я прав. Но это уже в прошлом. Мы любим тебя, ты главная женщина в нашей жизни, – смываю шампунь, наливаю немного кофейного геля на мочалку, осторожно тру узенькие плечи, тонкую спину, поясницу, аппетитную попку, спускаюсь ниже. Сладкие шоколадно-коричные ножки. – Это мать твою… – опускаюсь на корточки. На сгибе левого колена россыпь шрамов разной длинны. Я не замечал их раньше. А, может, просто не придавал значения, игнорировал? – Шеннон, пожалуйста, – дёргает ногой. – Это они? Это шрамы от вилки? – поднимаю на неё глаза, встаю. – Это швы… – закрывает ладонями глаза. – Шестьдесят восемь, точнее. – О, Господи! – утыкаюсь лбом в её плечо. – Какой же ты была дурочкой. Мы могли тебя потерять. – Нет! Я могла потерять вас! Прости меня, – смотрит в глаза. – Да. Я СЕКС тебя! – улыбаюсь, целую в губы. – А я-то думала, что это будет наш первый совместный душ, без любви!
====== Часть 89 заключительная. Теперь не Лолита ======
– Холи, быстрее, мать твою! Ты специально копаешься, чтобы я опоздал! – ору в дом. – Шеннон, я стараюсь! – сбегает по лестнице. Она слишком возбуждённая сейчас. – Из-за тебя я точно опоздаю! – рычу. – А не нужно было оставлять меня мокрую, оттраханную на дне ванны. Я пошевелиться не могла, чёрт бы побрал твой член! – хватает сумку, выталкивает меня с крыльца. – Попридержите язык, леди! Вы целуете меня этим ртом! – быстро чмокаю её в сладкие губки, садимся в машину. – Посмотри! У меня ноги трясутся! – пристёгивается она. – Холи, я уезжаю на три долгих дня! А трахать кого-то другого мне не хочется, я отыгрался на тебе. Отходи три дня. Я вернусь во вторник утром. Орландо будет в школе. Можешь ждать меня в кабинете, на столе, раскинув ноги, как в одной из твоих ассан, – рулю в аэропорт. Мы улетаем на пару дней в Вашингтон, в Сиэтл. – Даже не надейся. Во вторник у меня презентация аштанги. Спорткомплекс набирает новые группы. – На твою акробатику никто не запишется, – отмахиваюсь. – Эй! Я самый перспективный гуру! – толкает меня в плечо. Я прыскаю. – Вот я – перспективный барабанщик, – улыбаюсь. – Тебе скоро пятьдесят! Какие перспективы, Шеннон? – смеётся она. – Замолчи, – отмахиваюсь. Болтаем о машинах, Холи собирается купить новую. – Или супер безопасную или езди на старой, – торможу на перекрёстке. – Предложи еще Приус! Или эту фигню на солнечных батареях! – фыркает она. – А что? Приус – отличная идея! – Шеннон! – шипит. – Хол, в сущности, мне всё равно насколько экологичен будет автомобиль, пусть хоть образовывает над собой озоновые дыры по всему пути, для меня главное, что бы мой сын ездил в безопасной машине, и чтобы твоя задница оставалась невредимой, – в доказательство своей точки зрения сбрасываю скорость. – Лучше всего минивэн, – Холи закатывает глаза. – Любимый, прости, ты не мог бы ехать быстрее? Через час Орландо должен быть у врача. – Чёртова аллергия! – фыркаю. – Как так вышло? – чёшу затылок. Всего за пару месяцев у О Ти проявилась ужасная аллергия на все молочные продукты. – Констанс говорила, что у Джареда было что-то подобное пару лет, в детстве, – смотрит на меня рыжая. – Глупости! Я не помню ничего подобного! – Ну если учесть, что с тех пор прошло сорок пять лет, то да… Ты не должен этого помнить, – снова напоминает, что мне через год исполнится пятьдесят. – Замолчи! – голосом папочки произношу я. – Ты меня возбуждаешь. Такой строгий, – лезет ко мне. – Хол! Нас сейчас заметят копы, и я опоздаю. Сама будешь объясняться с Джаредом, и тогда уж точно береги задницу! – отталкиваю её от себя. – Джаред отшлёпает меня? – раскрывает глаза. – Тебе, действительно лучше заткнуться! – рявкаю. – Даже думать не могу о том, что ты можешь принадлежать кому-то другому. – Ты мой ревнивый медвежонок, – быстро чмокает меня в щёку. – Я лев, мать его! – улыбаюсь, паркуюсь у аэропорта. – Мой лев! – она набрасывается на меня, целует страстно, глубоко, настойчиво, и у меня в штанах всё теснее с каждой секундой. – Дьявол! – почти ору. – Кексик, ты же знаешь, в любое другое время я бы трахнул тебя даже не раздумывая, но мне действительно пора! – ною. – Ну и вали! – толкает меня. – Мы будем скучать! – Я тоже, кексик! Я люблю вас! – быстро прижимаю её к себе, снова целую в губы и несусь в здание. Только замечаю, что она уезжает. – Брат, прости, пробки, секс, машина заглохла, – плюхаюсь рядом с Томо на диван. – Надеюсь, последовательность была другой, – выдыхает Джаред. – Томо, сколько раз мы слышали эти оправдания? – щурюсь. – Я сбился со счёта после пятого миллиона. Особенно, когда семья воссоединилась, – отмахивается он. – Ладно, показывай! – трёт ладони. Улыбаюсь, распахиваю куртку, задираю майку, демонстрируя новую татуировку. На левой груди у меня теперь красуется имя сына. У Холи точно такая же, ну, только под грудью. – Orlando T.L. – Она такая же бессмысленная, как и твои чакры на плече! – закатывает брат глаза. – Роди ребёнка, для начала, а потом поговорим о смысле татуировок! – показываю ему средний палец, он фыркает и утыкается в телефон. – Я торопился, как мог, почему посадку ещё не объявили? – Посмотри на табло! Рейс задерживается, гений! – бурчит Джаред. – Чёрт! – выдыхаю. Я мог бы провести с Холи больше времени, если бы знал. А нет. Не смог бы. Она поехала за Орландо в школу, чтобы отвести его к доктору. Мой мальчик… За пару секунд покрывается сыпью и ему становится трудно дышать… Ох, мой малыш. – Эй, – бью кулаком Джареда по коленной чашечке. – Мать твою! Мам, прости! С ума сошёл? – морщится брат. – У тебя в детстве была аллергия на молочные продукты? – На них и на все лактозосодержащие продукты, – трёт колено. – А почему я этого не помню? – наклоняюсь. – Потому что тебе не хотелось общаться со мной в то время, – обижено отвечает Джей. – Пассажиров, следующих рейсом триста двадцать семь, по маршруту Лос-Анджелес, Калифорния – Сиэтл, Вашингтон, просьба пройти в терминал восемь, для регистрации, – компьютерный голос из динамика.
