Катя захватила с собой корзинку с припасами — после опытов, среди ночи так хорошо попить чайку и пожевать хлеба со сметаной и с зеленью.

Николай по-быстрому развел костер, заменил фляги: с водой подтащил к костру, пустые кинул в багажник. Потом запустил «самовар», но освещение не стал включать — ночь была светлая, лунная, небо светилось, как огромный рефлектор, и видно было великолепно. Катя поглядывала выжидающе и, когда Николай подошел, нетерпеливо потянулась к нему, обняла за шею, приникла...

...И в палатке было светло — чистые простыни, которые Катя привезла с собой, казались голубыми. Рядом поигрывал приемничек, за палаткой монотонно шумела труба в режиме прогрева. Катя лежала на спине, расслабленно раскинув руки, улыбаясь, с закрытыми глазами. Николай, опершись на локоть, разглядывал ее лицо, травинкой трогал ресницы, брови, касался носа, щек. Катя пофыркивала, смеялась.

— А почему больше не берешь сказки Пушкина? — спросил Николай.

Катя приоткрыла глаз, вздохнула.

— Так...

— А почему раньше брала?

— Так...

— А почему Георгий Сергеевич такой грустный?

— Он добрый.

— Потому и грустный?

— Да.

— Понял. Грустный оттого, что не может дать мне по шее. Так?

— Так.

- А надо бы?

- Наверное...

- Почему?

— Ну как... У тебя же семья, сын... И мне надо бы дать по шее, да?

— Давно пора.

— Вот видишь, значит, я права... Но подожди еще немножко, ладно?

— Хорошо, подожду — немножко. Лет пятьдесят-семьдесят. Да?

— О-о-о! Какими мы будем старенькими! Нет, Колечка, так не пойдет. Не хочу мешать твоему счастью. Я ведь что — одна из многих, да?

— Дурочка-любовница! Милая букашка! Мотылек! Сама виновата, полетела на огонь.

— Ишь какой хитренький! Тебе-то что, помахал ручкой и — привет! А мне?

— А что тебе? Ты же сама говорила, что Георгий Сергеевич хочет перебрать­ся в город. Тем более, мать у него там одна. Вот и будем горожанами. Ты — в институт пойдешь, я — помогать буду...

— Помогать — что?

— Ну вообще, учиться, жить...

— Учиться, жить... Или учиться жить?

— И то и другое.

— А как же?.. Опять я! Давай не будем! А мне действительно хочется на физтех. Как там, девушек берут?

— Ну, таких выдающихся — обязательно!

— Нет, я серьезно. Берут?

— Разумеется. У нас же нет дискриминации. Пожалуйста! Если женщине мало своих природных дел — пожалуйста, иди, вкалывай...

— Ишь как повернул. Так не хочу. Хочу на равных. Меня этот «самовар» твой заколдовал.

— «Самовар», а не автор его?

— Ну, чуть-чуть и автор.

— Самую малость?

— Чуть-чуть.

— Ох, Катерина, получишь у меня пару горячих.

— Надо говорить го-ря-чень-ких — ласково, а не так грубо, как ты.

— Го-ря-чень-ких! Слышишь, «самовар» шумит? Уже го-ря-чень-кий...

— Подожди. Скажи, Коля, зачем люди врут?

— Врут? Ну ясно зачем, по слабости. Чтобы сказать правду, нужна сила. Сильные люди никогда не врут.

— А ты — сильный?

— Во! — Николай согнул руку в локте, напряг мускулы.— Нажми-ка.

— Ого! Ты — сильный, я тебе верю, Коля...— Катя приподнялась на локте, перекинула через плечо косу.— Ты когда в город собираешься?

— Скорее всего, завтра. А что?

Катя задумчиво помолчала, хотела сказать что-то, но, видно, передумала, улыбнулась.

— А вот я — слабачка. Хотела кое-что тебе сказать и — не могу.

Николай подергал ее за косу.

— Ну, ну, давай, а то умру от любопытства. Катька! Говори!

— Нет, Колечка, потом. Вот вернешься из города — тогда.

— У нас будет ребенок? — выпалил Николай, глядя на нее круглыми глазами.— Да?

— Ребенок? — певуче повторила Катя и помотала головой.— Нет, не ду­маю... А ты хотел бы?

— Конечно! Детей люблю. И Димку своего и твоего-нашего, и всех-всех вообще.

— Ну, насчет «твоего-нашего» не торопись, не обещаю... Мне, Коля, тоже хочется человеком стать, не просто, как ты говоришь, милой букашкой. Вот только как с папой быть? Бросить его одного здесь не могу... Если бы мама была, а так — нет, ни за что!

— У меня тоже проблема, между прочим. Догадываешься?

— Аня? Дима?

— Разумеется. Аня-то что? С Аней как раз проще всего, а вот с Димкой... Ты как, возьмешь меня с Димкой замуж?

— Тебя? С Димкой? — Катя нежно погладила Николая по щеке, прижалась лицом, зашептала: — Коля! Коля! Коля!

— Возьмешь?

— Не знаю... не знаю... не знаю...

— Ох, Катька, измучила ты меня!

— Я? Тебя? Ой-ей-ей! Как это прекрасно — мучить! Ты меня тоже выму­чил — всю, всю, всю... А ты надолго в город? — вдруг спросила Катя, поднявшись на колени.

— Ну, не знаю, на день, на два, не больше.

— Возьми меня с собой, к бабушке.

Николай помедлил всего какой-то миг, чуть больше, чем следовало бы, и Катя взмахнула рукой:

— Нет, нет! Не надо.

— Да что ты! Поехали! Это же прекрасно!

— Нет, нeт! Я передумала. Не пора ли за работу?

Она быстро, ловко привела себя в порядок, накинула курточку от комаров, повязала косынку и выскользнула из палатки. Николай выбрался следом за ней.

Газовый факел дрожал, вибрировал над трубой «самовара», словно хвост ракеты, направленной в глубь земли. Дымок от костра тянуло к нижнему концу «самовара», и там, в темноте, у самой земли след его исчезал...

Катя уже стояла в часовенке с журналом в обнимку, ждала, когда начнутся замеры. Николай запустил «самовар» в форсированный режим, труба взревела, струя рванулась вверх, сжалась, засветилась яростным белым светом. Воздух вокруг нее заклубился, потек светящимися валами вниз и в стороны — уже и не воздух, а нечто, начисто лишенное кислорода...

Николай ступенями менял соотношение газа и воздуха в газовой смеси на входе в трубу. Катя по его отмашке списывала в журнал показания приборов. Работа шла все быстрее, быстрее, и вскоре Николай забыл про все на свете, кроме этой ревущей трубы, кроме кранов, манометров, редукторов и тонюсенькой стрелки пирометра, которым измерялась температура струи.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

— Все, что вы рассказали, молодой человек, чрезвычайно интересно, чрезвы­чайно! Это, знаете ли, выше всех прогнозов. Думаю, не ошибусь, если рискну предсказать вашему «самовару» самый широкий круг заинтересованных сфер. Самый широкий! Но надо закончить испытания. Срочно! В экстренном порядке! Скажите, пожалуйста, какие трудности? Чем могу помочь?

— Трудность одна — перебои с электропитанием.

— Но вы же говорили, у вас отец председатель. Так?

— Да, но там возникли кое-какие обстоятельства. Короче, не хватает мощно­сти подстанции.

— Как я понимаю, ситуация щекотливая?

— Есть немножко. Но если вы поднажмете на райком, а те...

— На вашего отца...

— То дело наверняка пойдет веселее.

— Ну что ж, сегодня же позвоню в обком партии. Думаю, нас поддержат. Ну а теперь давайте подумаем над всей этой чертовщиной. Вы, Николай Иванович, сами-то что думаете по поводу живности? Есть какая-нибудь гипотеза?

— По ходу основного эксперимента мы провели, так сказать, и биологиче­ский. Проверили реакцию лягушек, кузнечиков, пауков на разных радиусах от установки и на разных уровнях по высоте. Получается, что максимум воздей­ствия наблюдается у нижнего, всасывающего конца трубы. Никаких излучений не обнаружено. Да и не должно быть!

— Нет, нет, давайте так: одно дело «не обнаружено», другое — «не должно быть». Излучений не обнаружено... Каких излучений? Какими приборами пыта­лись обнаружить?

— Ионизационной камерой и электроскопом. Камера не зафиксировала увеличения числа импульсов. Электроскоп, а мы брали просто две полоски бума­ги, эбонитовый пруток и кусок сукна, тоже не показал заметного отклонения. Остается предположить, что при втягивании воздуха в трубу образуется инфразвуковой фронт. Вот этот фронт и угнетает живность. Так я думаю.