Ему показалось, будто рядом с ним кто-то закричал — хрипло, страшно, сдавленно. Еще и еще раз он услышал собственный крик — ответом ему был лишь монотонный шум дождя. Он притронулся к Кате, погладил ее лицо — ни стона, ни дыхания, ни малейшего движения.

— Катя! — закричал он и принялся трясти ее.— Катя! Слышишь? Я сейчас, Катя, подожди, я скоро!

Он выбежал из часовни и бросился напрямую через пересохшее болото. Ему казалось, так быстрее доберется до деревни. Он бежал, спотыкаясь о кочки, проваливаясь в чавкающие густой трясиной ямины. Какие-то огни вспыхивали над болотом — то тут, то там, словно кто-то специально включал газовые фонари­ки, чтобы показывать ему путь. Переводя дыхание, он остановился, оглянулся — такие же огни вспыхивали и сзади и по бокам. Все болото как бы мерцало, взрывалось тихими нежными вспышками — будто какая-то ночная сила проры­валась наружу из мрачных болотных глубин. А ведь бабка говорила ему об этих огнях...

Увязая по колено, он выбрался наконец на твердь, побежал сквозь заросли ивняка. Ветки больно хлестали по лицу, по рукам. Временами приходилось протискиваться, как сквозь решетку,— он падал, валился боком, подминал тяжестью кусты, на карачках вползал в узкие проходы, скользкие от мокрой глины и прошлогодних листьев. Вконец измученный, обессиленный, он вышел в поле — далеко впереди темнела роща. Место казалось незнакомым, странным. Пошатываясь, он пошел через поле. Травы, поникшие от многодневной жары, жесткими, как спутавшаяся проволока, сплетениями лежали у самой земли, цепляясь за ноги, мешали идти.

Гроза уползала к черному зловещему горизонту. Взблески молний освещали округу, грохотали раскаты грома. Дождь перестал, ветер утих, и влага, обильно павшая на иссушенную землю, поднималась густым туманом. В разрывах между тучами высыпали звезды. Небо открывалось все шире и шире. Поле было затяну­то туманом, уже и роща едва виднелась в ночной мути, и Николай снова побежал, боясь заблудиться на этом бескрайнем плоском пространстве.

Вдруг впереди в тумане чуть различимо обозначились какие-то странные контуры — не то ограда, не то перильца. Николай споткнулся обо что-то, внезапно возникшее под ногами, неуклюже повалился на колени, поехал руками по мокрой глине, удержался локтями, повис над ямой вниз головой. Руки нашари­ли опору, противоположный земляной край. Он уперся в него обеими руками, сполз боком с земляного холмика, о который споткнулся и на котором лежал животом, и в тот же миг его взяла оторопь: он догадался, что висит над развер­стой могилой. Дергаясь всем телом, он попытался было вползти обратно на холмик, но едва отпускал руки от противоположного края, как его неумолимо влекло вниз, в черный зев под ним. Оттолкнувшись изо всех сил, он крутнулся на боку, улегся вдоль ямы и тихо-тихо пополз по узкой полосе между холмиком и зевом. Поднявшись, он опрометью кинулся по дорожке между могильными рядами.

У ворот черного приземистого корпуса, приткнувшись передком к кладби­щенской ограде, неуклюже стоял самосвал. Николай подбежал, открыл дверцу. В кабине на сиденье лежал человек — лошадиные зубы в сонном оскале, голова в бараньих завитушках, женский профиль на оголившемся плече — Петька Клюнин! Николай подергал его за ногу — Петька невнятно замычал, от него несло сивухой. Николай влез на подножку, встряхнул Петьку, посадил, при­нялся растирать уши, бить по щекам — все было тщетно, Петька лишь мычал, не в силах расклеить слипшиеся веки. Николай снял с его руки цепочку с ключом от замка зажигания, вытянул Петьку наружу, отволок к воротам, а сам забрался в кабину, включил стартер. Двигатель завелся и сразу же заглох, и сколько Нико­лай ни гонял стартер, больше не заводился. Николай включил подсветку прибо­ров — стрелка указателя бензина устойчиво лежала за нулем, бак был пуст. Николай вывалился из кабины, припадая на левую ногу, поплелся по дороге.

Деревня казалась нежилой — темень, тишина, пустые улицы. Лишь кое-где в окнах тускло светились огоньки — керосиновые лампы да свечи. Ни одной машины не встретилось ему, не видно было машин и на улицах. «Залегли по норам, куркули!» — с ненавистью подумал Николай, прикидывая, где, у кого сейчас можно раздобыть транспорт. И где тот бородач, который высосал весь бензин у Петьки?

Возле дома стоял отцовский «газик», пятнистый, заляпанный грязью. Светилось лишь окошко в маленькой комнате — у Олега. Наверняка отец спит...

Но отец не спал — сидел за столом в полутьме кухни, опустив голову на руки. Тарелки с нетронутой едой стояли перед ним.

— Беда, отец! — прохрипел Николай с порога.

Отец встрепенулся, растер лицо, глаза.

— Что? Что случилось?

— Молния, там, на болоте, Катя лежит, срочно...

Отец хватил кулаком по столу — звякнула посуда, что-то упало на пол, покатилось. Из комнаты выскочил Олег.

— Быстро! Плащ, аптечка в машине. Бегом! — скомандовал отец и первым выскочил из дома.

Николай сорвал с вешалки широкий брезентовый плащ, метнулся следом за отцом. Вслед за ним побежал Олег.

Отец гнал рывками, то разгонял машину до звона, то отпускал вольно катить­ся под уклон дороги. И снова как бы спохватывался, рывком давил на газ, машина дергалась, неслась, как вздрюченная лошадь.

Николая бил мелкий озноб, дрожали руки, он то и дело зевал и не мог вздох­нуть полной грудью. Ныли плечи, ободранные руки, левая нога. Голова болта­лась от тряски, дорога перед глазами виляла — время и окружающее входило в него прерывисто, порциями, словно по азбуке Морзе.

В свете фар вдруг возникла из мрака какая-то дверь, проем — черная пусто­та... Он вздрогнул, до слуха долетел звук хлопнувшей дверцы. Огромная тень мелькнула перед носом машины, свет отразился от чьей-то спины — она вписа­лась в черный проем и странно рухнула, сложилась сама собой, как гармошка... Он перекатил отяжелевшие глаза — за стеклом рядом с ним корчилось в грима­сах чье-то знакомое лицо, открывался и закрывался оскаленный рот... Из черного проема, разрастаясь до чудовищных размеров, выдвинулась спина, поверну­лась — руки держали что-то завернутое в брезентовый плащ... Ярко-белое лицо Олега, ужас в застывших глазах — лицо и глаза проплыли в световом пятне и скрылись во мраке... Опять черный пустой проем, захлопнулись дверцы — заглох мотор, стало тихо. В свете фар заклубился туман — тонкие причудливые колокола, плавно кружась, подымались вверх и, покачиваясь, уплывали во мрак... Сзади доносилось тоненькое поскуливание — там, скорчившись на коленях между спинками и сиденьем, плакал Олег...

1983-1986