Внезапно она поняла, что проголодалась.

По дороге Алиса срывала цветы и аккуратно складывала их в карман. Это был ее любимый способ перекусить. Конечно, она любила и орехи, и ягоды, и некоторые растения (особенно хорошо те смотрелись в супе), но цветы… Нет, цветы оставались вне конкуренции.

Алиса принялась жадно откусывать стебли и лепестки – не забывая, впрочем, смаковать вспышки вкуса. Затем она нашла ручей и пила до тех пор, пока у нее не забулькало в ушах. После этого она почувствовала полный покой и удовлетворение.

Надо бы вернуться домой. Извиниться перед мамой. Выслушать, что же та хотела ей сказать. «Будь взрослее», – напомнила себе Алиса.

И все-таки она медлила.

Дома у Алисы не было собственной комнаты. Ни своего угла, ни чувства принадлежности к этому месту. Ей отчаянно хотелось к чему-нибудь принадлежать. Но у такой девочки – дочери, не похожей на мать, сестры, не похожей на братьев, – не было особой надежды. Лучше всего она чувствовала себя в дикой природе, где цветам не требовалось в точности походить один на другой, чтобы жить в согласии.

В любом случае она не хотела непременно нравиться людям.

Довольно было того, что она нравилась сама себе, считала себя весьма интересной (а также умной, творческой, милой, забавной, дружелюбной и душевной) и искренне не понимала, почему не вписывается ни в одну компанию.

Да, помимо всего перечисленного, Алиса находила себя весьма привлекательной.

Может, ее волосы и были лишены определенного цвета или формы, но с ними не возникало никаких проблем: они не оживали по ночам, не шипели и не кусали детишек за пятки. А ее кожа, не имевшая даже слабого оттенка румянца, вполне исправно покрывала Алисины внутренности и отнюдь не была грязной, колючей или чешуйчатой.

Может, ее глаза и не могли назваться карими – в радужках плескалось лишь по капле бледного меда, – но они были большими и яркими. Да, порой они подводили Алису, но перед исчезновением отец научил ее видеть все, что нужно. К тому же эти глаза прелестно расширялись, когда Алисе требовалось убедить окружающих, что это не она дернула кошку за хвост (попробуй докажи!).

Все будет хорошо.

На самом деле, все уже почти стало хорошо – то есть она начала в стотысячный раз отрабатывать свой танец, когда (только не говорите, что вы этого не ждали!) Оливер Ньюбэнкс появился под деревом, чтобы разрушить все в третий раз за два дня.

Алиса пожалела, что не прихватила с собой лопату.

– Твоя мама сказала, что я найду тебя здесь, – произнес он вместо приветствия.

Девочка продолжила мысленно считать такты. Пальцы ног впивались в землю, бедра покачивались, руки взмывали в воздух, а юбки вращались по кругу в безупречном, однажды налаженном ритме. Звон браслетов составлял совершенную гармонию с ударами ног. Танцуя, Алиса становилась частью леса, неба… мира.

Музыка давала ей корни.

И она с каждым шагом врастала этими корнями в мягкую душистую почву. Танцуя, Алиса чувствовала ее глубинные токи, пульсации, дыхание деревьев, которое текло сквозь нее – и дальше, в самую высь. Будь ее воля, она бы никогда не остановилась. И никогда не забыла этого чувства.

– Алиса, прости меня, – сказал Оливер.

Девочка продолжала кружиться.

– Я виноват. Пожалуйста, дай мне объяснить…

Алиса резко остановилась. Юбки по инерции захлестнули ноги. У нее вышло время и терпение, и ей не было никакого дела до того, что он собирается ей сказать – вот просто ни капельки.

Алиса шагнула к Оливеру Ньюбэнксу, сграбастала его за ворот рубашки и бесцеремонно дернула вниз, чтобы их глаза оказались на одном уровне. (Учитывая, что за год он вымахал на сажень, это было совершенно честно.)

– Чего тебе надо? – прошипела она.

Оливер был напуган – хоть и умело это скрывал. Столкнувшись с ним лицом к лицу, Алиса снова услышала песню его сердца и оказалась мгновенно захвачена ее красотой. Песней его души – и ее невероятной гармонией. Она различила ее еще вчера, но была тогда слишком расстроена, чтобы разбираться, что все это значит.

Алиса выпустила воротник Оливера и сделала несколько шагов назад. Ей больше не хотелось стоять рядом с ним.

– Пожалуйста, – произнес мальчик, складывая ладони в умоляющем жесте. – С тех пор прошла целая вечность. Я был глупым ребенком. Я этого не хотел.

Алиса смотрела на него так долго, что это стало почти неприличным.

– Ладно, – ответила она наконец.

После чего развернулась и зашагала прочь.

Она уже наполовину пересекла луг, когда Оливер догнал ее, задыхаясь от бега.

– Что значит «ладно»?

Алиса закатила глаза, хоть он и не мог этого увидеть.

– Это значит, что теперь мы можем быть друзьями?

– Определенно нет.

– Почему?

– Потому что я никогда не буду тебе доверять.

– Да брось, Алиса! Я правда не хотел…

Алиса обернулась и сузила глаза.

– То есть ты не думаешь, что я самая уродливая девочка в Ференвуде?

– Нет! Разумеется, не…

– Тогда зачем ты это сказал?

Оливер замялся.

– Ты жестокий, глупый мальчишка, – заявила Алиса, продолжая путь. – И ты мне не нравишься. Так что проваливай, и хватит уже меня донимать.

Ну вот. Теперь он отстанет.

– Не могу.

Алиса замерла.

– Что?

– Я не могу, – повторил Оливер, на этот раз со вздохом.

Когда Алиса оглянулась, мальчик смотрел на собственные руки. Потом отвел глаза.

Так вот почему мама улыбалась. Должно быть, она считала это смешным. Нет, уморительным.

– Алиса, – прошептал Оливер.

– Лучше молчи.

– Алиса…

Она заткнула уши и принялась напевать себе под нос.

– Алиса! – Оливер схватил ее за руки и развел их в стороны. – Алиса, мне задали… тебя.

Девочка уставилась в небо, борясь с желанием пнуть его по коленной чашечке.

– Ты бесстыжий врун.

– Я тебя люблю.

– Соболезную.

Оливер несколько раз моргнул.

– Но, Алиса… – Мальчик явно был сбит с толку.

– Тебе задали меня? Когда? Год назад? И ты год собирался с духом, чтобы со мной заговорить?

– Я… перенервничал, – промямлил Оливер. – Я этого не ожидал. Мне нужно было все обдумать… Осознать…

– Ты любишь меня точно так же, как я люблю этот пень. – И Алиса указала на трухлявый пень. – А теперь я отправляюсь домой. Премного благодарна за доставленное неудовольствие.

– Но…

– Проваливай, Оливер.

– Ладно, – сказал он, не отставая ни на шаг. Алиса видела, что он расстроен. Расстроен и в нетерпении. – Ладно… Прости меня.

И Оливер стиснул челюсти, глядя прямо на Алису.

– Я соврал. Ясно? Соврал.

Девочка, не дрогнув, вернула ему взгляд.

– И чего же ты от меня хочешь?

Оливер в смятении покачал головой.

– Как ты поняла? Никто не может раскусить мою ложь. Это мой единственный талант…

– Чего ты хочешь? – упрямо повторила Алиса.

Он глубоко вздохнул:

– Мне нужна твоя помощь.

Алиса вытащила из кармана цветок и откусила верхушку.

– Ну разумеется, – пробормотала она с набитым ртом. – Как я раньше не догадалась.

Алиса нашла свободный клочок травы и уселась, веером разложив вокруг юбки. Ноги она вытянула и скрестила в лодыжках, а руки уперла в землю позади себя. Из угла рта у девочки свисала недоеденная маргаритка.

– Продолжай, – предложила она, щурясь на Оливера в потоках светливня. Без сомнения, он был симпатичным мальчишкой, но стал бы еще симпатичнее, если бы вымыл с мылом не только голову, но и мысли в ней.

Оливер запустил руку в волосы, и несколько прядей упали ему на глаза, резко контрастируя со смуглой кожей. По цвету они в точности напоминали серебристую сельдь. Алиса на мгновение задумалась, не ел ли он эту рыбу в детстве, и с трудом подавила дрожь.

Мальчик прислонился к соседнему дереву, скрестил руки на груди и смерил Алису долгим взглядом. Она выдержала его, не моргнув.