Раннее утро застало всех трех участников чаепития уже на ногах. Каждый по-своему готовился к встрече. Меньше всех — Динар. Он лишь вынул из «каморки», как он называл комнату без окон на своей вилле, куда сбрасывал ненужные вещи и никогда более к ним не касался, запыленную картинку штабс-капитана Георгия Селезнева, отер с нее пыль и повесил на видное со всех сторон место в гостиной, где собирался устраивать чаепитие. А картинку загодя разыскал на блошином рынке. Как она туда попала? Кто знает… Но если Динар задавался какой-то целью, то обязательно добивался ее.

После этого он подумал, что с Наташкой надо еще провести беседу, побольше рассказать об Аннелоре, этом старом воробышке, и обратить внимание на эту мазню. В общем, она нужна будет ему первой. В остальном же все было готово: несколько сортов чая, бисквит, сухарики, еще какая-то дребедень и, конечно, выпивка.

Аннелоре была в страшном возбуждении, «на струне», хотя, казалось бы, что особенного? Ну, чай у Динара, русского деловика, бывшего посла, писателя, с мадам посол нынешней… Конечно, люди из верхних эшелонов, но ей-то, Анне, какое дело?! Познакомит она эту мадам с Рихардом, и на том ее миссия закончится… Но зачем он им нужен? — вот что терзало и будоражило Анне.

…Наверное, подумала она, они хотят по дешевке приобрести у него кое-что… Может быть, даже для их музеев. У Рихарда же есть и русские художники. Эта мысль показалась ей вполне разумной, и Анне успокоилась.

Одеваясь в свою лучшую шелковую черную юбку, серую блузу и велюровый — уже не очень модный, но вполне приличный — пиджак, она все бегала глазами по стене, соединяющей их апартаменты, и вдруг под потолком увидела небольшую решетку. Вентиляция! Старая вентиляция… Теперь Анне вдруг совершенно успокоилась: у нее организовалось дельце преинтересное. И завтра же она все обследует. Если здесь Динар собирается поселять своих гостей, то она, может быть, и узнает что-то интересное… Эта решеточка так взбодрила Анне, что она даже порозовела и похорошела. А всего-то ничего — решеточка вентиляции!

Наташа вообще почти не спала, то выключала, то зажигала свет, то читала, то смотрела телевизор. Заснуть она уже не пыталась. А настроение у нее было препоганое: интриги, какой-то барон, — она, кстати, вспомнила его. На одном из приемов — высокий худой старик с костяной трубкой на цепочке поверх смокинга, на шее. У него было четкое, ярко выраженное аристократическое лицо (в молодости был, видимо, красив), но выражение бесцветных старческих глаз и всего лица было надменное и даже брезгливое. «Неприятный тип», — подумала Наташа тогда мельком и тут же забыла о нем, а теперь вот как повернулось: она должна — нет! — обязана его охмурять и охмурить. Для чего? Чтобы каким-то образом завладеть его коллекцией? Но как? Нет, конечно, это чушь! Сказал же Динар, что дела политические… Ничего-то она не знает!

Если бы не Сандрик, не угрозы Динара в его адрес — уже прямые, она как-нибудь бы справилась с этой «черной сотней» — или тысячью? Ей на себя плевать давно. Гарик пристроен, сын и сын. И только. А тут…

Прорвалась сквозь мысли резкая телефонная трель. Кто? Ну, конечно, Динар! Никто больше. Он просил ее поторапливаться, так как ему еще кое-что надо ей сказать и она должна успеть прийти до Аннелоре.

Очередные инструкции! Но она ровным и спокойным голосом сказала:

— Хорошо, я приду пораньше.

Встретил ее Динар радушнейше. Он сиял, поцеловал ручку, провел под локоток в гостиную, где в напольных вазах сияли изумительные хризантемы. Усадил и уставился на нее своими узкими, непонятного цвета, глазами: то они казались карими, то вдруг неожиданно превращались в болотные и даже один раз стали серыми… «Хамелеон», — подумала Наташа, так же приветливо глядя ему в лицо, будто и не было скользких и темных разговоров, будто и не угрожал он никогда и не бросал в нее унижающими словами.

Усадил за столик. Она хотела сесть спиной к свету, но он как-то упрямо усадил ее именно на это место. Она сняла перчатки, достала сигареты, хотя на столе лежало все. Прикурив, затянулась, и взгляд ее упал на картину, висевшую прямо напротив. Картина заворожила ее с первого взгляда. Она как-то почувствовала нутром, что она, эта картина, — подобие ее снов. А что в ней было? А ничего. Унылое, серое, темное полотно и яркие змеи водоворотов краски, такие яркие, что серая лента — казалась еще угрюмее и опаснее… Она не отрывала глаз от картины.

Динар увидел ее реакцию и поразился — что смогла увидеть в этой мазне глупая (в принципе-то!) Наташка? То, чего не увидел он. «Но она же ненормальная», — успокоил он себя, и настроение, упавшее было на секунду, исправилось. И даже хорошо, что она так запала, не зря он вывесил эту мазню… Динар усмехнулся: «Как же он интуичит отменно!»

— Понравилось? — спросил он с улыбкой.

— Да. Очень, — коротко ответила Наташа и отвела глаза от картины, будто не хотела на нее больше смотреть при нем.

— Ну вот и хорошо, — как добрый дедушка начал свою поучительную беседу Динар.

— Эта картинка писана папенькой дамы, которая сейчас придет. Он — эмигрант, писал картинки, — не смог удержаться Динар от насмешки, — был беден, и так далее. А барон Фрайбах, барон Рихард фон Фрайбах, — уточнил Динар, — собирает живопись, если, конечно, ему картина по карману, но, по-моему, кармана у него теперь как раз и нет. Но огромная коллекция всего. Хотя это сейчас не так важно. («Важно, важно! — подумала Наташа. — Вот это-то и важно!») А сейчас важно то, что я вам сообщу. Этот Фрайбах встретил господина Селезнева в Париже и вывез его с семьей сюда. Тогда еще у барона оставались кой-какие денежки от родителей. Купил у Селезнева несколько картин и всю жизнь заботится о маленькой, — Динар снова усмехнулся, — теперь старенькой Аннелоре Сторм, по мужу, и она как бы его приемная дочь, и это она приоткрыла замок для мини-экскурсий, чему барон вовсе не рад. Он хочет сидеть один в своем замке и наслаждаться всем один. — У Динара от злости вздулась на лбу жила, и Наташа это отметила. — А мы хотим, чтобы он поделился как благородный человек.

«Ну да, — подумала Наташа. Поделись с тобой просмотром, — картин не досчитаешься. Прав этот Фрайбах, пусть и неприятный тип!»

— Поэтому с Аннелоре вам надобно подружиться и подружиться, — тем временем продолжал Динар. — А там — будет день, будет пища. — Он снова улыбнулся. — Как вы поняли, Наташенька, ничего плохого я не замышляю. Вот теперь, пожалуй, и все, — сказал он и откинулся в кресле.

Его миссия выполнена. Как-то тяжеловато она ему далась, хотя, казалось бы, ничего особенного он не говорил, но на него действует эта мрачная Наташка.

А Наташа смотрела на него и тоже думала. О нем. «…Какой он был раньше милый, славный… Что с ним случилось?» «Да ничего, — дурында ты этакая, — ответил противный ядовитый второй голос, — ничего. Он и был таким».

Раздался звонок, и вскоре в гостиную вошла невысокая пожилая дама, очень похожая на встрепанного воробья, хотя на даме была шляпка с вуалью для визитов и бархатный пиджачок, вполне пристойный. Но ее маленькое блеклое, обтянутое сухой кожей личико, мелкие серые кудряшки, глазки с моргающими, чуть крашенными ресничками вовсю напоминали городскую незаметную эту птаху — воробья.

Дама улыбнулась всеми своими меленькими зубками и прощебетала, сначала по-французски, потом перешла на русский, мило спросив:

— Можно? О, я не вовремя. У вас, возможно, деловая встреча? А я шла мимо и решила зайти к моему русскому другу. — Тут дама замолчала, испугавшись, видимо, что говорит что-то не то.

Дама села, Динар спохватился и стал творить что-то с чаями, обещая угостить дам чем-то сверхъестественным.

Наташа снова посмотрела на картину — и для того, чтобы завязался разговор «по инструкции», и просто потому, что эта картина как-то давала ей силы пережить эту комедию, но, пожалуй, с приставкой «-траги».

Аннелоре — они уже познакомились — живо и с любопытством спросила: