тет-а-тет. Причем так, чтобы это его совершенно не тяготило. Очевидно же, что после того

памятного вечера, ночи, вернее, Всеволод нашего общества сторонится.

128

Оно и понятно. Он опасается повторения и риска вновь предстать перед своим

Императором в непотребном виде. Или наоборот, конфузится и считает себя виноватым в

приложении десницы к глазу своего собутыльника. Хотя собутыльник, по правде говоря,

был сам во всем виноват.

Так что, пока он вращается в обществе русского самодержца, лучше его не дергать и

не пытаться выводить на откровенность. Вот когда отгремят марши, фанфары и сапоги по

брусчаткам, а свежий ветер унесет за горизонт дымы от корабельных салютов, тогда,

ближе к завершению этого турне, и придумаем, как его разговорить.

Как любят приговаривать наши радушные хозяева: утро вечера мудренее? И очень

верно говорят, кстати. Пора ложиться спать. Ибо завтра предстоит знаменательный день.

Завтра мы вновь встречаемся с Великим океаном».

Глава 8. Адмирал Тихого океана.

Владивосток, Порт-Артур. 29 марта - 08 апреля 1905-го года

Он не был здесь четырнадцать лет. Долгих четырнадцать лет, без малго полтора

десятилетия, которые сегодня как будто в мановение ока схлынули зыбкой, пенной волной,

когда на самом выходе из здания вокзала его ноздри уловили это удивительное, едва не

позабытое, чуть-чуть горчащае, свежее дыхание Великого океана.

И куда-то отдалились, стихли голоса окружавшего его множества людей, поблекло и

стало черно-белым все это колыхающееся великолепие парадных мундиров, дамских

мехов, плюмажей, золотого шитья.

И только гортанные клики больших бело-крапчатых чаек над иссине-зеленоватой

водной гладью, только искрящиеся в солнечных лучах последние зимние льдины, и прямо

перед ним - черно-бело-желтая стена огромных кораблей на фоне разноцветной весенней

мозаики полуоттаявших сопок…

Он ВЕРНУЛСЯ! Он возвратился сюда ТАК, как когда-то, будучи совсем юношей,

мечтал с князем Эспером Ухтомским. Сегодня за его спиной лежал Великий Сибирский

Путь. А перед ним - Третья Российская столица. Его столица. Столица Русской Азии. И

она - ЕГО по праву.

Петр прорубил в Европу окно. Ворота на юг пробила Екатерина и славные «птенцы

гнезда ея» - Орлов, Потемкин, Спиридов, Суворов, Ушаков. И сейчас, достойно завершив

труды и подвиги множества предков, от Ермака и Хабарова до Римского-Корсакова и

Муравьева, он может, наконец, во весь голос, а не в мечтах и планах, возвестить: «Вот он,

стоит перед нами, прочен и нерушим, – новый ГЛАВНЫЙ фасад Российской империи!»

Чтобы слышали эти слова все: и друзья, и недруги. И рядом, и на дальних берегах.

Чтоб знали: Россия ныне возвышается у Великого Океана не как гостья, но как хозяйка. И

всем должно помнить пророческие слова Новогородского князя Александра Ярославича:

«Если кто из вас, господа иноземцы, с миром да торговым интересом в гости пожалует,

приезжайте смело: хлеб-соль вам. Милости просим. Но ежели кто с мечом к нам войдет:

тот от меча и погибнет! На том стоит, и стоять будет наша русская земля…»

Когда Государь, как вкопанный, молча замер на ступенях вокзала, всматриваясь куда-

то вглубь Золотого Рога, шедший рядом с ним наместник Алексеев даже слегка опешил:

ландо подано, дорожки расстелены, караул и войска построены. Что же медлит Государь?

И лишь германский Кронпринц, видя растеренность на лицах многих русских сановников,

тактично приложил палец к губам, всем своим видом показывая, что сейчас мешать

129

Императору - грешно. Похоже, только он один безошибочно понял, что творилось в душе

российского самодержца.

Внезапно по площади, по людям, лошадям, экипажам, по граниту и бархату, по стали

и щебню, проскользила стремительная тень…

Николай, словно очнувшись, поднял глаза. Там, поднимаясь все выше и выше, в

бездонной синей глубине небесной бездны, широко раскинув могучие крылья, парила

огромная птица. Тяжелый, хищный клюв, белый хвост ромбом, такие же белоснежные

«эполеты» на плечах, грозные когтистые лапы…

- Боже мой! Это же орлан! В прошлый раз я его так и не увидел…

- Да, Государь. Он самый. У нас тут их много сейчас, пока льдины еще не все сошли.

Вон, посмотрите, - там, на заливе.

- Да, Вижу, Всеволод Федорович. Какая могучая красота! – и ломая весь церемониал,

Император вместе с молодым Вильгельмом решительно направился мимо экипажей и

гарцующих казаков конвоя прямиком к берегу, - Подайте, кто-нибудь, нам бинокль или

подзорную трубу. Я желаю взгянуть на этих красавцев поближе…

***

Уезжая в Иркутск на встречу с Императором, наместник Алексеев взвалил текущую

подготовку к Высочайшему визиту во Владивосток, Мукден и Порт-Артур на плечи

Макарова, Гриппенберга и их штабов. В Артуре как белка в колесе крутился Витгефт, а

подготовка флота и всей Дальневосточной столицы по большей части оказалась в руках

Моласа: Степана Осиповича доктора пока от излишних нагрузок оберегали. И вместо

личных инспекций и участия, ему досталась роль высшей утверждающей инстанции.

Две недели были сумасшедшими. Проблем - выше крыши. Начиная с определения

парадной диспозиции к Императорскому Смотру для нескольких десятков российских и

восемнадцати иностранных крупных кораблей, из которых ровно половина, а именно -

девять, были германскими крейсерами эскадры вице-адмирала Приттвица. И заканчивая

различными банальными вопросами, вроде недостачи в порту и на судах фертоинговых

скоб, цепных звеньев и сцепок, становых бочек, адмиралтейских якорей и даже краски для

наведения должного корабельного лоска и глянца.

С краской, в итоге, пришлось принимать соломоново решение: уходящие на далекую

Балтику корабли, зачисленные в эскадру адмирала Безобразова, перекрашивались в

российский «стандарт» заграничного плавания: белые борт, надстройки и мачты, желтые

вентиляционные дефлекторы и дымовые трубы. Последние – с черным верхом, как и

стеньги. Стандартные «викторианские» ливреи над черными бортами, усилиями сотен

радостных китайских и корейских «манз», которых заработок за малярный аврал вполне

устраивал, натягивали на себя огромные вспомогательные крейсера-лайнеры. Остальные

корабли Тихоокеанского флота подкрашивались и чинились, оставшись при этом в темно-

шаровом, боевом цвете.

На многих из них, еще не завершивших восстановительного ремонта, заделывали

деревянными щитами и пробками пробоины. Кое-где брусьями забирали, конопатили и

закрашивали «провалы» сбитых броневых плит, срубали исковерканные фальшборты и

коечные сетки, на времянку латали посеченные трубы: марафет должно было навести.

Почти все иностранцы пришли в «белых фраках с иголочки»: и немецкая Азиатская

крейсерская эскадра, и североамериканский отряд из трех броненосцев и двух крейсеров

адмирала Уинфилда Скотта Шлея. Компанию им составляли оба больших французских

бронепалубных крейсера и австро-венгерский броненосный. Лишь одинокая итальянская

малышка «Эльба» смотрелась на их фоне «черной Золушкой».

Свободно разместить весь этот флот в Золотом Роге не получалось никак. Поэтому

было решено, что две парадных линии больших кораблей встанут способом «Фертоинг» в

Босфоре Восточном. Главная линия, российская, вытянулась от бухты Диомид почти до

острова Скрыплева, без малого на четыре мили. Вдвое более короткую линию ностранцев

поставили «уступом», первыми разместив германцев. Причем, флагманский их

130

броненосный крейсер «Фридрих Карл» под флагом гросс-адмирала принца Генриха

Прусского, стоял практически «борт в борт» с флагманом генерал-адмирала Макарова

«Князем Потемкиным-Таврическим», в кильватер которому вытянулись наши самые