мощные, новейшие броненосцы. За немцами расположились американцы, французы,

итальянка, и уже почти у самого Скрыплева, «Кайзерин унд Кёнигин Мария-Терезия».

«Просвещенные мореплаватели» на русский «праздник жизни» демонстративно не

явились. Но, судя по настроениям в кают-компаниях и тостам в береговых кабаках, от их

отсутствия никто здесь особо не страдал. Мебель и посуда целее будут. Не пришли во

Владивосток и китайцы, хотя имели вполне подходящий для этого случая «эльсвикский»

крейсер. Но о «несостоявшихся союзниках» сегодня тоже особо не вспоминали. Тем паче,

что для нынешнего китайского «флота» даже банальный переход корабля из одного порта

в другой был известной проблемой.

Ровно в девять утра, когда на палубах торжественно украшенных трепещущими на

ветру флагами расцвечивания русских кораблей, команды в парадной форме застыли в

строю, рупора и громкоговорители возвестили по Флоту Указ Императора. Отныне, в

ознаменование славной Шантунгской победы, форменный гюйс наших моряков будет

украшать четвертая полоска. Родная сестра Гангутской, Чесменской и Синопской!

Под гул могучего, троекратного ура, вольно катящегося над бухтами Владивостока,

Николай Второй и Кронпринц Вильгельм поднялись на открытый командирский мостик

выбросившего из обеих широких труб дымные шапки «Беспощадного». Отдав кормовые,

истребитель отвалил от Адмиральской пристани, неся под клотиком своей фок-мачты

штандарты российского Государя и германского наследника престола. Круто развернулся

вглубь бухты и, вздымая форштевнем пенный бурун, набрав ход, двинулся в сторону

«рысаков» Егорьева, стоящих со своими торпедными катерами на борту в едином строю с

лайнерами Гвардейского экспедиционного корпуса.

И вот уже рыкнули первыми клубами порохового дыма салютные пушки на борту

«Риона». Императорский смотр Тихоокеанского флота начался.

Конечно, посетить сегодня все стоящие в парадном ордере корабли, как наши, так и

иностранные, для августейших особ не было никакой физической возможности. Поэтому

такой чести среди тех из них, кто стоял на бочках и кормовых якорях в Золотом Роге, были

удостоены лишь четыре. «Рион», на котором Императора и Кронпринца встречали контр-

адмирал Егорьев со своим штабом и каперанг Плотто с командирами торпедных катеров.

Героический «Мономах», командиру которого Николай собственноручно, перед строем,

вручил кормовой Георгиевский флаг, заслуженный крейсером-ветераном у мыса Шантунг.

Флагман Великого князя Александра Михайловича крейсер-яхта «Светлана», стоящий под

парами почти у самого выхода из Золотого Рога. И, конечно же, самый любимый корабль

Императора – броненосный крейсер «Память Азова». Причем двум последним кораблям

предстояла сегодня особая роль…

По ходу действа, проходя мимо стоящих в парадном строю крейсеров-лайнеров,

истребителей, минных крейсеров и миноносцев, «Амура», «Камчатки» и нескольких

БЭТСов, Император приветствовал и поздравлял их экипажи через громкоговорители, а в

ответ ему неслось с палуб и мачт троекратное, раскатистое «Урр-р-а-а-а…», грохотали

салютные залпы, взмывали ввысь ракеты фейрверков…

На «Светлане» собрались все почетные «цивильные» гости Смотр Парада. Здесь

были российские и немецкие аристократы, предприниматели, банкиры, инженеры. Здесь

был собран Владивостокский городской бомонд, здесь также находились и специально, по

требованию царя приглашенные иноверцы, подданные русской короны, которых Николай

пожелал видеть и лично вручить награды. Среди них были, например, купцы Гинцбург и

Тифонтай, известный столичный врачеватель Бадмаев, еще несколько отметившихся

своими активными пророссийскими деяниями бизнесменов - китайцев и корейцев.

Потратив на общение с гостями и экипажем «Светланы» на сорок минут больше,

чем это было запланировано изначальным графиком, Государь и Кронпринц вместе с

131

сопровождающими их с самого начала Смотр-парада адмиралом Дубасовым, вице-

адмиралами Ломеном, Бирилевым и Тирпицем, прибыли на «Память Азова».

Там их с нетерпением ожидали наместник генерал-адмирал Алексеев, адмирал

Безобразов, его однофамилец и дальний родственник статс-секретарь, князь Эспер

Ухтомский, многочисленные наши и немецкие высокопоставленные моряки и армейцы, -

все те, кому ныне по службе не довелось быть встречающей стороной на корабельных

мостиках, а также журналисты и кинооператоры.

Как только истребитель отвалил, на топы стенег крейсера взлетели штандарты

высочайших особ, и «Память Азова», а за ним «Светлана», немедленно снялись с якорей, и

в сопровождении «Беспощадного» двинулись к проливу. Туда, где вскоре предстояло

развернуться второй части грандиозного военно-морского спектакля.

***

- Мистер Лондон, Джек… - адмирал Шлей, оторвавшись от беседы с офицерами

«Висконсина» и своего штаба, окликнул засмотревшегося на монолитный серо-стальной

строй русских эскадренных броненосцев писателя и журналиста.

- К Вашим услугам, адмирал.

- Хотелось бы с Вами переговорить накоротке, кое о чем. Не возражаете? Но - не для

бумаги, конечно.

- Без проблем. Можете на меня полностью положиться.

- О’кэй. Я вижу, человек Вы вполне серьезный. И хоть молоды, много интересного

повидали на веку. Так что, давайте без формальностей, хорошо?

- Буду искренне рад этому, уважаемый мистер Уинфилд.

- Давайте-ка, без «мистеров», - старый морской волк улыбнулся обезоруживающей

собеседника улыбкой, - После того, как моя племянница окрестила своего псенка Бэком и

заставила меня прочесть пару Ваших последних книжек, хотелось бы поговорить с Вами

по-простому, по-приятельски. Конечно, я не поклонник социалистических идей. Это Вы,

скорее всего, знаете. Но лично Вас я, ни от чего отговаривать не буду. Это - чисто Ваше

дело. У меня к Вам интерес совсем иного рода.

Скажите, мой любезный Джек, почему так вышло, что поехав на войну японцев с

русскими, Вы, в итоге, печатали и у нас в Штатах, да и в иностранной прессе, материалы о

войне русских с японцами?

И кстати, почему сегодня, когда Вы могли бы находиться среди петербургских персон

первой величины, пожелали вдруг прибыть к нам?

Жилистый, сухой как дубовый сук, поседевший и просоленный на мостиках старого

и нового флотов Америки, адмирал нахмурил и так изрядно изборожденный глубокими

морщинами лоб и, вопросительно приподняв правую бровь, уставился на собеседника.

- Уж не подозреваете ли Вы меня в шпионаже, уважаемый Уинфилд?

- Боже, храни! - расхохотался Шлей, - Ну, что Вы, мой дорогой. Разве в таком случае

позволил бы я Вам подняться на борт? Не говоря про мостик? Нет, конечно. Вы – патриот

своей страны, в этом я не сомневаюсь.

Просто Вы не в первый раз находитесь здесь, на северо-западе нашего Великого

океана. Я тут тоже бывал, во время экспедиции Джона Роджерса в Корею. И откровенно

говоря, мне интересно, почему Вы от азиатов, которые нам сегодня весьма важны с точки

зрения определения дальнейшей политики на этих берегах, - сделав особое ударение на

слове «нам», многозначительно прищурился адмирал, - Перебрались к русским?

Посчитали, что они сами и их дела для нас, американцев, будут более… занятны, что ли?

- Вам интересно мое мнение, или мои непосредственные наблюдения?

- И то, и другое, естественно.

- Собственно говоря, коррективы в мои рабочие планы внесли сами русские. Когда я

совершенно неожиданно очутился у них в плену. И если бы меня продолжали принимать

за англичанина, скорее всего лучшее, чем бы я отделался, была депортация через Европу.

132

Но, каким же откровением было узнать, что мои рассказы и путевые заметки читают