Востока Того ни одного вымпела бы не снял. Не та там у него была ситуация Вашими, да
Степана Осиповича стараниями. Тем более, если речь шла о первоклассных минных судах
новейшего типа. Я лично убежден, что пришли они прямиком с верфи Торникрофта. В
прошлом году, по информации Бострема, Ройял Нэйви должен был получить больше
десятка дестроеров. Отследил же наш лондонский агент точно – только семь штук. Вот и
делайте выводы о хваленом британском «нейтралитете». Хотя это пустяк на фоне четырех
броненосцев, но с того не легче. Прозевали мы этот вариантец.
Уже доподлинно установлено, что японских истребителей было четыре. Не пять и не
семь, что там, у Воеводского, штабные со страху насчитали. Всю четверку потом видели
проходящими Суэц и Джибути, где их встречал японский вспомогательный крейсер.
Атаковали они нашу стоянку парами, с интервалом в несколько минут. На рассвете. А ведь
июль на дворе стоял. Самые короткие ночи. Расчет штурманский и командирский – выше
всяких похвал у самураев. А наши только в девять вечера закончили бункеровку. Понятно,
что устали все как черти…
Дальше представьте. Вечер. Море бархатное. Греки местные, как обычно, в духе
традиций. Это у нас здесь хлеб-соль. А там… сами знаете. Про гречанок, так вообще
молчу, совершенно отдельный разговор, - Дубасов впервые с начала своего рассказа
улыбнулся чему-то своему, - Одно слово, расслабились наши.
Шли японцы умно, вдоль берега, не прямо с моря. Так что дымов на горизонте никто
не видел. Часовые на мысу проспали. И суета началась, когда первая пара истребителей
уже вошла в залив и лежала на боевом курсе. Ближайшим к выходу из бухты стоял
«Иртыш», «Цетине» у него за кормой, с верпами заведенными оба. А второй наш крейсер,
«Бар» – в самой глубине стоянки у сколоченного наскоро причала. На берегу батарей
оборудовать не успели еще.
Сказать, что застали они наше сонное царство врасплох, по Ушаковски, - ничего не
сказать. Первые выстрелы с «Бара» сделаны были тогда, когда вторая пара дестроеров уже
отстрелялась, и мины по нему шли в воде. С «Цетине» вообще ни одного снаряда не
выпустили до самого взрыва. С «Иртыша» - впопыхах по уходящим японцам пальнули
несколько раз. Без толку, конечно.
Самураи же пустили по ним восемь мин. Из них попало пять. Одна не взорвалась.
«Иртыш» получил первую пару. Ему взорвало носовой трюм, а вот вторая мина, что
точнехонько по миделю ему ударилась, не сработала. Наутро ее выловили из воды. С
отломанным боевым отделением. Второй истребитель попал только одной. Но хватило
вполне. На «Цетине» рванул кормовой снарядно-минный погреб. Покровского не нашли,
похоже, что тут и убило. Из второй японской пары, каждый тоже одной миной попал. Для
«Бара» - без шансов. Лег на борт в пару минут. Баранов сошел чуть не первым…
Самое же неприятное, что на «Иртыше» запаниковали. Почти вся команда кинулась в
воду и поперла на берег. Стоял бы на глубине – конец ему. Но повезло. Носом сел на
четыре метра, и в дно. Не опрокинулся, слава Богу. К этому моменту как раз объявился и
господин Воеводский. Прямо из объятий Бахуса и местных гетэр, прибывший лицезреть
догорающие останки своего доблестного флота. Вот такие дела, Всеволод Федорович…
- Да, не веселые. Воеводского и Баранова – под суд?
- Надо, конечно. Но пока Государь просил повременить. Не простил бы на радостях.
Но служить у меня оба этих ухарца точно не будут, - сверкнул глазами Дубасов из-под
насупленных бровей, - Будь бы моя воля…
Эх, сколько народу из-за этих косоглазых полегло. Давай, Всеволод Федорович,
помянем. Всех наших моряков, в этой войне головушки свои буйные сложивших.
- Давай, Федор Васильевич, - Петрович потянулся за стопками, - «И, слава Богу, не
знаешь ты, сколько в НАШЕЙ Русско-японской их погибло».
127
Расставались с Дубасовым на дружеской ноте. Но точку в подзатянувшейся беседе
поставил, все-таки, министр. У самой двери Федор Васильевич, удерживая руку Руднева в
своей, то-ли попросил, то-ли приказал: «Но в следующий раз, когда что-нибудь этакое
придумаешь, ты уж, Всеволод, будь добр сперва меня в известность поставить. Краснеть,
как вчера у Государя, мне шибко не хочется. Договорились?»
Пришлось соглашаться, куда тут денешься.
***
Альфред фон Тирпиц слыл по жизни «парнем не робкого десятка». Драчун в школе,
не раз и не два сеченный педагогами за свой монолитный характер. Дуэлянт в юности,
скрывающий ныне под окладистой бородой парочку памятных шрамов. Просоленный
морской волк, в бурные годы своего палубного офицерства ни Бога, ни черта, ни девятого
вала, ни Летучего Голландца не страшившийся. Сегодня, уже в адмиральских галунах, он
готовился к противостоянию с самой Владычицей морей. Причем не только в изощренной
кабинетной игре умов с высочайшими ставками, но и в жарком морском бою, на открытом
всем ветрам, лиддиту и рваной стали верхнем мостике любого из его линкоров…
Но сейчас он уже минут пять безмолвно сидел, тупо уставившись в несколько строк
на подрагивающем перед ним газетном листе. А трепетали «Ведомости Читы» оттого, что
мелкой дрожью тряслись вцепившиеся в них адмиральские пальцы.
«Вчера в лондонской «Таймс» были опубликованы сведения о страшном бедствии в
Британской Индии, случившемся два дня назад. Землетрясение силою 8,7 балла по шкале
Рихтера в течение одного с половиною часа практически раскололо город Кангры на
части. Он полностью превращен в руины и пыль. В разверстые трещины земной тверди
проваливались не только отдельные дома, но и, по свидетельствам выживших очевидцев,
даже две улицы целиком! Погибли не менее 20-и тысяч жителей, еще более 30-и тысяч
лишены крова над головой и любых средств к дальнейшему существованию. Власти в
Калькутте опасаются возникновения эпидемии. Вице-король уже лично отбыл в разбитый
город для инспекции и принятия на месте решений о помощи пострадавшим…»
Как Тирпиц сам не раз признавал, русский язык он знал посредственно. В первую
очередь, имея в виду язык устный. Путаясь в наших падежах, склонениях и суффиксах, он
предпочитал не переходить на него в разговорах. Но многолетняя работа с различными
справочниками и периодикой из Петербурга не могла пройти даром: читал он по-русски
вполне сносно, даже бегло, и на протяжении всего нынешнего восточного вояжа регулярно
просматривал, что пишут на злобу дня в местных газетах. Поэтому смысл этой короткой
заметки был ему совершенно ясен.
Человек исключительно рационального, трезвого и холодного ума, он хоть и был
персоной увлекающейся и даже в чем-то азартной, но чтобы поверить в мистику, тайные
знания о будущем или какую-нибудь подобную вздорную ерунду, типа голосов из
потустороннего мира, вызова душ умерших или тайных путешествий души собственной
по разным временам и землям!?
«Нет, увольте! Это же просто дьявольщина какая-то? Если Всеволод намекал на ЭТО
событие в Индии, то КАК!? Каким образом он мог узнать об этом? Боже! Кажется, я
начинаю сходить с ума… Я знаю, я уверен, что все медиумы, прорицатели и гадалки – это
шарлатаны и проходимцы, дурящие головы доверчивым идиотам, у которых хватает
пустого времени их слушать. Но… но ЭТО?.. Как прикажете понимать?»
Первой его импульсивной реакцией было бежать почти через весь поезд, немедленно
найти Руднева, и потребовать у него объяснений. Но Тирпиц не был бы Тирпицем, если бы
быстро и решительно не взял себя в руки.
«Стоп машина! Зачем сгоряча суматошиться? От спешки в серьезных делах всегда
вреда больше, чем пользы. А дело, похоже, очень серьезное. Сперва нужно хорошенько
обдумать это все, времени у нас достаточно. И тогда уж посидеть с русским адмиралом
