Замок тихонько щелкнул, и перед Петровичем предстал во всей своей вороненой
красе морской длинноствол – 9-миллиметровый Борхардт-Люгер 1904-го года, уютно
покоящийся на зеленом бархате своего вместилища, словно циркуль в готовальне.
- Альфред… я у тебя в долгу. Боже, какой великолепный, истинно германский
инструмент! Спасибо, друг мой.
- Я рад, что он тебе понравился. Кстати, вот первый раз постреляешь – и влюбишься
окончательно. Когда я его опробовал, уговаривать меня принять ЭТО на вооружение
флота, уже не было никакой нужды. Ну, так за твои победы, Всеволод! Прозит!
- Спасибо!
И, давай-ка, сразу еще по одной. И не чокаясь. Победы, говоришь?.. Да. Они были.
Но, Альфред! Из десяти моряков, погибших в этой войне, СЕМЬ – это люди или с моей
эскадры, или с флота под моим флагом. Из моего многострадального Владивостокского
отряда – почти половина крейсеров на дне…
Говорят – победителей не судят. А я вот часто думаю, а не слишком ли высокую цену
пришлось заплатить флоту за мои ошибки?
- Я тебя понимаю. Но, во-первых, японцы и их покровители застали вас врасплох,
когда главные силы Тихоокеанского флота были еще у заводских стенок Кронштадта, и
армия на девять десятых – в тысячах миль от театра. В таких условиях минимизировать
потери еще мог Куропаткин – ему было куда отступать. А у вас с Макаровым поле для
маневра было слишком узким, я уж молчу про разделение эскадры между двумя базами.
Во-вторых, если говорить о потерях, то значительная часть погибших у тебя приходится
на два крейсера итальянской постройки. У меня «школа» Брина, Куниберти, Масдэа и иже
с ними, давно вызывает больше вопросов, чем восторгов…
Потери, говоришь?.. Войн без жертв не бывает. Уж, если на то пошло, давай сравним
потери и политические итоги прошлой вашей драки с турками, и этой. Согласись, что это,
как говорится, совершенно разные вещи. Бисмарк тогда виртуозно исхитрился спасти
Россию от очень крупных неприятностей, которые грозили Александру Николаевичу и
Скобелеву в случае продолжения боевых действий. И что показала история? Разве русские
почувствовали хоть какую-то реальную благодарность от болгар за четверть миллиона
погибших «братушек»? А сколько чванства и гордыни из них поперло бы, подари им
Россия еще и Константинополь? Представляешь? И какой крови бы все это стоило?..
Только при таком раскладе, на существование ныне Сербии я не поставил бы и
ломаного пфеннига. А англичане, без сомнений, утвердились бы на азиатском берегу
Босфора. Чем бы это все обернулось для России сегодня – сам понимаешь.
И после всего, Горчаков представил дело так, что немцы, де, предали русских? И
повернулся ведь язык у старого интригана! Так что по поводу потерь, по моему мнению,
да и не только по моему, Шлиффен, например, говорит о том же, - ваша кампания против
Японии проведена блестяще. Конечно, что-то можно было сделать лучше. Но лучшее –
враг хорошего. Как очень верно подмечено: на войне побеждает тот, кто наделает меньше
ошибок. Но история пока не знает тех, кто бы их не совершал вовсе.
79
- Сунь Цзы? – Руднев понимающе улыбнулся, - Но у него еще сказано, что самая
великая победа – та, ради которой не просвистела ни одна стрела. Помянем!
- Помянем…
Да. В этом ты прав, Всеволод. Я тоже считаю, что главная задача боевого флота –
предупреждать войны. И только уж, если противник не оставляет нам выбора, вот тогда…
- Угу. Тут наши мысли созвучны. И не только наши, кстати. Джек Фишер, я слышал,
любит поговаривать, что на войне, буде она все-таки случится, нет места лишней морали и
сантиментам. «Вступаешь в бой – бей! Бей первым! Бей по яйц…м! Бей со всей силы!»
- Ха! Забавно, но мне сейчас тоже пришел на память этот заводной полулаймиз –
полуланкиец. Знаешь, при всем своеобразии наших с ним заочных взаимоотношений, я бы
не отказался сейчас видеть этого бульдога с характером фокстерьера за нашим столом, -
рассмеялся Тирпиц, - более того, поднял бы за него бокал.
- А кто мешает? Ну что, Альфред, давай за старину Джека? Который предлагает нам
начать заново строить флот!
- И, благодаря которому, мы с тобой еще долго не останемся без дела. Прозит.
Хотя, что тут греха таить, поначалу я был в форменном бешенстве, когда в августе
Экселенц выдал мне цифры по этому их новому линкору - «Дредноуту», которые получил
у Готланда от твоего Государя. Наши-то агенты в Лондоне оказались не на высоте.
- Представляю, как бы тебе еще больше захорошело, если япошки, вдобавок к такой
новой вводной, раскатали бы нас со Степаном Осиповичем на Дальнем Востоке.
- Мне не хотелось даже предполагать такое. Хотя мы и просчитывали варианты.
- А представь ситуацию, на минутку. Россия разбита самураями на суше, наш флот у
Артура утоплен, кроме точеных молью остатков, запертых в Черном море. Как картинка?
- Мерзко. И даже не из-за наших грядущих флотских проблем.
- А что может быть хуже?
- Шлиффен. И его генеральный штаб, набитый гвардейскими усами и шпорами.
- Ты думаешь, что…
- С их колокольни глядя, упустить такую возможность – просто преступление.
- А учитывая, что к нам, после такого позорища, многие в Рейхе станут относиться
как к докучливым разорившимся родственникам, значит, самое время…
- Да. Безотлагательно разрешить силой давно навязший в зубах французский вопрос.
А если Россия встрянет, хорошенько и ей накостылять для остраски, на будущее. Потому,
что если дать русским очухаться, а англичанам позволить хитренько подлизаться к ним с
утешениями – так можно запросто и до тройственной Антанты доиграться… Извини, я
возможно, слишком цинично высказался, но…
- Нормально все. А что кайзер? Как ты считаешь, пошел бы он на поводу у своих
генералов? И сам ты, какого мнения бы был?
- Для нас воевать с Россией – это форменное безумие. Исходя из общестратегических
интересов нашего государственного существования. А не с точки зрения сиюминутной
выгоды какого-то случайного момента. Дать англичанам стравить наши народы – это даже
хуже чем преступление. Это ошибка. Так как-то сказал Талейран, хоть и по гораздо более
мелкому поводу, но, по-моему, предельно точно.
За Императора, сам понимаешь, я говорить не могу. Но, насколько я его знаю... Он,
скорее отправит Шлиффена в отставку, чем начнет войну против царя. Да и мое мнение,
надеюсь, при принятии решений, им пока принимается в расчет.
- Спасибо, Альфред. За откровенность. Ох! Часы-то уже бьют полночь.
- Да, время летит. Смотри, как снег пошел. Сибирь все ближе и ближе, - усмехнулся
Тирпиц чему-то своему.
- Подожди меня минутку, пожалуйста. Тут наклюнулось одно небольшое дельце.
- Ватерклозет – там!
- Не… у меня маленький вопросик к твоему адъютанту, Альфред.
С этими словами Руднев поднялся, и слегка пошатываясь, направился к двери в
коридор, оставив хозяина пребывать в явном недоумении. «В самом деле, что могло ему
80
понадобиться от Венигера? Я сам мог бы его вызвать, вообще-то, если надо еще закуски
принести»…
На физиономии вернувшегося в салон Руднева была нарисована рафинированная
легкой степенью опьянения ехидно-довольная улыбочка, не оставляющая сомнений в том,
что ее хозяин задумал нечто эдакое, что сейчас должно неминуемо осуществится. В руках
у него был длинный, узкий, темно-серый сверток из чего-то на вид мягкого и пушистого.
- Хм… Всеволод, а это - что?
- А это, Альфред, то, что кто-то решил зажать свой День рождения, не так ли?
- Ну… э… Экселенц собирался завтра, то есть…
- Ага. Сегодня, то есть. Ах, Альфред. А ты и не подумал, что мне было бы стыдно
знать, что я был у тебя и позабыл поздравить? Как тебе не «ай-яй-яй»?
