Снова наступила пауза. Для одной ночи с девственницей сумма приличная. Тем более, с трудом верилось, что такая рослая и фигуристая девица и в самом деле невинная. Скорее всего, это какое мошенничество. Но ведь опытная женщина способна принести в постели куда больше удовольствия, чем какая-то малолетка.
Но самое главное, все хотели, чтобы девушку скорее обнажили. Вот с нее сняли следующее покрывало. Открылся выразительный, идеальной формы носик, мужественный подбородок, гладкие и румяные щеки, часть сильной и вместе с тем изящной шеи. Сидящие на аукционе видели много красивых женщин. Но это была не просто красавица, а красавица-амазонка. И от нее трудно отвести взгляд.
Она сильная женщина, и физическая, а главное эротическая сила неизмеримы.
— Пятьдесят тысяч! — Произнес американец.
— Шестьдесят! — Выдал немец.
Англичанин во фраке выдал:
— Семьдесят!
Араб поколебался, сверкнул четками, тряхнул цепью с изумрудами и рыкнул:
— Сто!
Тут бритоголовый браток жестко вякнул:
— Сто двадцать, чтоб мене опять в зону топать…
Снова пауза… Суммы и впрямь уже стали приличными. Особенно если учесть, что торг идет о всего одной ночи. За сто двадцать баксов можно и шлюху снять. А тут плати за одну словно за тысячу. Да и пока у Фарай видна только голова.
Но вот девчата, шлепая голыми, загорелыми ножками спускают еще одно покрывало обнажая плечи и руки Фарай.
А что она сильная, плечистая, руки мускулистые, словно у чемпионки по фитнесу. И снова загорелся ажиотаж.
Чернокожий принц осторожно произнес:
— Сто пятьдесят…
Лысый браток хотел что-то добавить, но его ткнул под бок накаченный напарник. Мол, нельзя разорять общак из-за каприза.
Американец, жестко вставил:
— Сто восемьдесят!
Уже другой араб, в зеленой, украшенной крупным изумрудами чалме, рыкнул:
— Двести тысяч!
Несколько робко практичный немец (стоит ли такие деньги одной ночи с красавицей) промямлил:
— Двести десять тысяч!
Араб с изумрудами рявкнул:
— Двести пятьдесят тысяч!
И снова пауза. Цены росли, и ажиотаж тоже поднимался. Хотя учитывая публику, то тут еще не разорительные суммы. В конце концов, и за жеребцов, и за картины Ван Гога куда больше выкладывают.
Девушка сняли еще одно покрывало. Обнажили пупок, и живот Фарай Гродис.
Пресс у девушки очень рельефный, талия узкая, и уже виден соблазнительный изгиб бедер. Фарай улыбнулась, и это развеселило публику.
Уже другой американец, седой и в темных очках выдал:
— Триста тысяч!
Араб с изумрудами в чалме не уступал:
— Триста пятьдесят!
Американец жестко рыкнул:
— Четыреста!
Араб тряхнул четка, и прошипел:
— Четыреста пятьдесят!
Американец показал кольцо с крупным, словно грецкий орех бриллиантом выдал:
— Пятьсот!
Араб, упрямо не желая уступать, просипел:
— Шестьсот!
Чернокожий принц неожиданно вступил в торг:
— Семьсот тысяч!
И тут маленький японец выдал:
— Хорошая, большая баба — восемь сот!
Американец, чувствуя досаду, что японцы опять хотят заткнуть янки за пояс, просипел:
— Девятьсот!
Маленький японец, недолго думая, пискнул:
— Большая баба… Даю миллион!
Снова наступила пауза. Сумма конечно для все одной ночи с женщиной, конечно же, колоссальная. Но разумеется те кто собрался тут могли такое позволить. С другой стороны платили же куда больше за мазню Ван Гога.
А ведь перед ними не возня, а совершенная девушка из будущего. То уникальное чего не найти на земли. И ради этого видимо стоило расстаться с одним из своих неисчислимых миллионов.
Но публика хочет дальнейшего обнажения. И девушки скидывают с Фарай последнее покрывало, открывая ноги и бедра. Теперь только трусики и лифчик, а также закрытые туфельки остались на гостье из будущего.
А ножки у Фарай красивые, и очень сильные, а насколько совершенная линия бедер.
Американец рыкнул:
— Миллион двести!
Араб в зеленой чалме проревел:
— Миллион пятьсот!
Чернокожий принц выдал:
— Миллион семьсот!
Маленький японец пропищал:
— Хорошие ножки! Стоят два миллиона!
Американец не слишком уверенно рыкнул:
— Два сто!
Араб поглядел на свою чековую книжку и лязгнул:
— Два триста!
Японец кудахнул:
— Два пятьсот!
Неожиданно поднялся еще один араб, совсем старый и прошипел, тряся реденькой седой бородой, компьютер перевел:
— За редкую красавицу востока не жалко и трех миллионов долларов!
После чего все замолчали. Теперь уже пошли в ход настоящие суммы, а козыри еще не выложены. Наверное, давно уже за девушку по вызову не предлагали таких сумм.
Если предлагали вообще. Голоногие девчата, аккуратно стали снимать с Фарай Гродис лифчик. Какие у гости из будущего полные и упругие груди. А соски сверкающие рубинами. Они попросту завораживают взгляд. И как это заводит толпу.
Неожиданно в торг вступил представитель Тайваня, они прошипел:
— Четыре миллиона!
Японец отчаянно пискнул:
— Пять!
Уже другой американец, совсем молодой, симпатичный блондин выдал:
— Шесть!
Японец прогнусавил:
— За такое сокровище не жалко и семи!
Молодой американец жестко ответил:
— Восемь миллионов!
И престарелый араб, хрипя, выдавил:
— Десять! Она вернет меня к жизни!
Снова наступила пауза. И Фарай стало вдруг неприятно. Неужели ей придется заняться любовью с этим морщинистым сморчком? Фарай видела до попадания на Землю старых людей только в кино. И ей родившейся в царстве вечной юности, не слишком приятно видеть морщинистых и горбатых. А старичье упрямо, тем более у араба наверняка очень много денег.
Фарай впервые, наверное, в жизни ощутила себя так неприятно и вздрогнула. Девушки сняли с нее трусики, и распетушили прическу. Эта дрожь, и рассыпавшие длинные, золотые грозди волос завели публику, заставив ее терять представление о разумном.
Юноша американец выкрикнул:
— Пятнадцать миллионов долларов!
Старичок араб и не думал уступать:
— Двадцать миллионов, для услады моей души!
Юноша прорычал:
— Двадцать пять миллионов!
Старик холодно ответил:
— Тридцать! Никому не отдам!
Юноша провякал:
— Тридцать пять!
Дряхлый араб холодно ответил:
— Сорок! Разорюсь но с ней пересплю!
Пузатый американец с золотой цепью на груди прошипел:
— Сорок пять миллионно!
Араб с седой бородой кротко вымолвил:
— Пятьдесят!
Наступила новая пауза. Как ни красива Фарай Родис, сейчас уже стоящая почти нагишом, с распущенной прической, и в дорогих туфлях. Но сумма, за которую покупали ночь с ней, была и в самом деле запредельной. Никогда еще столько не стоили женщины, и даже породистые скакуны. Только некоторые картины били подобный порог. Но чтобы целое состояние заплатить за одну ночь с женщиной? Даже для публики, что тут собралась, это было уже слишком. Пусть тут сидят и тугие кошельки. А престарелый и довольно уродливый араб, был чрезвычайно богатым шейхом, владел нефтяными скважинами и отличался еще большим упрямством. Он был готов ради каприза расстаться с любыми деньгами. И в этом трудно переубедить.
Захотят ли остальные вылаживать состояние за одну лишь ночь с ослепительно красивой девственницей? Или это уже будет перебором?
Араб дальнозорько смотрел на Фарай, и даже стал к ней приближаться чтобы разглядеть получше.
Гродис ощутила в себе возмущение. С таким уродом ей придется спать. И даже мысль о том, что часть вырученной суммы достанется ей, не слишком утешала. Тем Фарай не привыкла еще ценить деньги. И не знала насколько это в реальности необходимая для жизни вещь. И поэтому она буквально покрылась холодным потом от гнева.
А тем временем, девушки сняли с нее последнюю часть туалета. Цветное изображение показала, крупным, планом её босые, изящные, точенные, с золотисто-оливковой цвета кожей ножки. А ноготочки босых пальчиков светили перламутным янтарем, без всякой покраски. И по залу пронесся гул.
