Антон Андреевич приблизился и извлёк из-под сюртука что-то, показавшееся знакомым.

- А, - сказала Анна, увидев перчатку.

- Вы были там, Анна Викторовна?

Она лишь молча кивнула.

- А… Яков Платонович?

- Он… тоже был. Это он застрелил Магистра.

- Я так и думал, - пробормотал Коробейников. – Значит это было до…

Анна снова кивнула.

- Вы только поэтому?

- Да. Нет… Не только.

- Я вас слушаю.

- Не могу понять, - с досадой сказал помощник следователя. – Всё это как-то связано: убийство англичанина, Магистр, убитый адепт в овраге. Только я не знаю, как оно связывается.

Дудочка всхлипнула и смолкла.

- Как вы сказали? – спросила Анна, понимая, что – вот оно!

Коробейников заметил это враз сменившееся выражение лица, и голос, вновь ставший живым. Его румяное лицо просияло вопреки серьёзности того, о чём он собирался говорить.

- Вы что-то об этом знаете, Анна Викторовна?

Она кивнула:

- В общих чертах. А что узнали вы?

- Совсем немногое. В Михайловской усадьбе, в бункере у самой ограды нашли четыре мёртвых тела: два солдата из гарнизона, зарезанная женщина и ваш тёмный Магистр. А на дороге обнаружились следы нападения. Убит англичанин, живший в усадьбе, и с ним два солдата конвоя. Один из нападавших тоже убит, это был человек Магистра.

- Мы не знали, что англичанин погиб, - сказала Анна, и вдруг в груди потеплело от этого случайно сказанного «мы». – Кажется, Яков Платонович давно уже вёл это дело втайне от всех. Он знал об усадьбе и бункере. Когда Магистр захватил меня, Яков пришёл и застрелил его. Мы его успели допросить: Штольман – пока он был жив, я – когда он уже умер. Кто-то из Петербургского департамента полиции послал его сюда, чтобы захватить англичанина.

- Адепт Люцифера служил в полиции? – удивился Коробейников.

- Не служил он, - с досадой сказала Анна. – Кто-то там взял его на тёмных делах, а потом отправил сюда – выполнить то, обо что не мог сам пачкать руки. Это же очевидно!

- Боюсь, что для вас более очевидно, чем для меня. Темны тайники души, Анна Викторовна.

Анна нетерпеливо отмахнулась:

- Это совсем просто выходит. Магистра послали сюда сколотить банду, которая должна была захватить английского химика, не впутывая в дело человека из Петербурга. Какое-то время он морочил им голову своими бреднями и гипнозом. Нищих отстреливали – тренировались. Меня он тоже хотел повязать кровью.

Горло внезапно перехватило, когда она вспомнила, как близка была к тому, чтобы утратить себя. Но все чары мгновенно разрушил любимый голос. И тепло, которое она ощущала спиной…

Антон Андреевич ждал очень терпеливо, но молчание затягивалось.

- Да, да. Я понимаю, - наконец пробормотал он.

- Вы должны взять их всех, - сказала Анна, беря себя в руки. – У вас же сидит кто-то из адептов?

- Да, оружейник Закревский. Кажется, они называли его Стрелком.

- Сделайте это! Заставьте его выдать всех. Я не думаю, что Магистр посвящал их в свои тайные дела, но делать им в Затонске нечего.

- Вы правы, Анна Викторовна. Как вы правы! Вот вам и чёрная воронка господина Ребушинского. Сколько они уже в нашем городе?

- Не знаю. Это вы сами у них спросите. А знаете что, Антон Андреевич? – воодушевление не покидало Анну, и дудочка Серафима звучала в ушах почти радостно. – Я почти уверена, что в этой истории была замешана Нина Аркадьевна.

Соперницу она вспомнила без малейшей ревности. Теперь она целиком доверяла Штольману. Предстояло поверить ему и в последнем:

- Да, Нина Аркадьевна Нежинская. И князь.

***

Князь явился той же ночью. И это была его месть. Увидев у окна знакомый худощавый силуэт мужчины в пальто с бобровым воротником и в котелке, Анна страшно закричала. Дудочка Серафима надрывалась в ушах, но она её не слышала, пытаясь подойти и прикоснуться… хотя прикоснуться было невозможно…

Призрак обернулся. Это был не Штольман!

Когда он исчез, утверждая своим своеволием потерю её дара, Анна долго стояла в темноте у окна, силясь сдержать лихорадочную дрожь. Стекло затянуло морозом, от окна веяло холодом.

- Как жестоко… - прошептала она.

И вдруг вновь услышала дудочку.

- Серафим! – робко и безнадёжно позвала Анна. – Серафим, помоги мне!

Ничего не произошло. Просто вдруг перед глазами закружилась рождественская ёлка, стоявшая в гостиной: игрушки, орехи и серебристая звезда на макушке. Сегодня был Рождественский Сочельник, и песенка дудочки обещала ей какое-то чудо – очень знакомое, даже привычное, и совсем простое.

Зеркальце, стоящее на туалетном столике, вдруг опрокинулось, но не разбилось. Анна машинально подняла его – и в тот же миг поняла, что хотел ей сказать дух нищего!

Всё это время она совершала одну и ту же ошибку: вопрошала мёртвых, чтобы узнать о том, кто был жив. А надо было просить совсем иначе. И сегодня именно та ночь, когда это получится у неё совсем легко.

Девицы всегда гадали на Святки. И она сама год назад тоже гадала на суженого. И даже увидела его тогда в зеркалах. В тот раз её обидело и испугало, что за спиной Якова возникла госпожа Нежинская. Господи! Да пусть там возникнет кто угодно – она на всё согласна! Только бы увидеть его живым, убедиться, что они по-прежнему суждены друг другу.

Анна лихорадочно разожгла свечи и принялась в точности повторять знакомый ритуал. Наитие подсказывало ей, что сегодня всё у неё точно получится.

- Суженый мой, ряженый, явись мне!

Стоило произнести, как огонёк в зеркалах пропал, сменившись изображением мужского лица. Сердце Анны дрогнуло и пропустило удар.

Любимое лицо - ещё более худое, чем обычно. Запекшиеся губы плотно сжаты, нижняя разбита в кровь. Синяк на скуле. На впалых щеках и подбородке лежит густая тень – щетина, не бритая со дня его исчезновения. Глаза прикрыты. Анна до боли вглядывалась в это лицо, понимая только одно: он жив!

Яков опирался головой в бревенчатую стену и сидел как-то неловко, привалившись боком.

- Где ты? – позвала Анна. – Покажи мне! Я тебя найду!

В прошлый раз видение длилось всего пару мгновений, но сегодня она не боялась, что оно будет таким же кратким. Откуда-то явилась уверенность, что она удержит его, сколько будет нужно.

Яков вздрогнул и открыл глаза. Сердце резанула боль при виде этих глаз, затуманенных мукой.

- Где ты? Покажи мне, - повторила она.

Внезапно лицо в зеркале исчезло, зато она увидела комнату. Точнее, хибарку, совсем небольшую. Рубленные бревенчатые стены, низкий потолок. Пустой стол у подслеповатого окошка, топчан с неубранной постелью, дальше печурка. Кажется, именно она отбрасывала сквозь неплотно прикрытую заслонку блики, освещавшие лицо Якова. Что-то висит на стене за топчаном. Кажется, силки или капканы. Анна была уверена, что смотрит сейчас глазами Штольмана. И взгляд его упорно задерживался на этих предметах. Кажется, это важно.

- Я поняла, - прошептала она, чувствуя, что глаза заволакивает слезами. – Жди меня! Я приду!

Анна сердито утерла мешавшие слёзы кулаком, но мгновения оказалось достаточно: в бесконечности сдвинутых зеркал отражался лишь огонёк её свечи.

***

Дожидаться утра было немыслимо. В управлении дежурил Сергей Степанович Евграшин, встретивший её с восторгом и принявшийся поить чаем с ватрушками. Кажется, она пыталась уговорить его позвать Коробейникова или Трегубова.