Ехали в двуколке и болтали о пустяках. Карим по-русски говорил с невероятным акцентом, не разбираясь в родах и падежах, к тому же, вместо звука «в» на концах слов вставлял «п» - звучало на редкость забавно, но это была всё же родная русская речь, а её очень не хватало. Сегодня Анну не удовлетворили ни цитаты из Козьмы Пруткова, ни – тем более – то, что они наговорили друг другу после.

Обещанный отшельник оказался по виду вполне обычным буддийским ламой – лысым, безбородым коричневым стариком, замотанным по самые уши в шерстяную красную ткань. По-английски он говорил неплохо, так что Анне не составило труда объяснить ему, кто она такая, и чего хочет. Вообще, объясняться с людьми в Азии было значительно проще, чем с тем же Штольманом. Они никогда не подвергали сомнению существования духов и тонких астральных материй.

Лама отнёсся к её просьбе совершенно невозмутимо: не рассердился, не оскорбился. Показал несколько дыхательных упражнений, объяснил, как сосредоточить энергию, чтобы открылось другое зрение. У Анны сразу не получилось, словно что-то мешало внутри. Такое с ней было нечасто.

Лама посмотрел на неё немигающим взглядом узких глаз и сказал:

- Ты уже знаешь, как это. Просто боишься.

Ну да, Анна многого боялась. Но очень не любила это признавать. Особенно сегодня, когда признание косвенно подтвердило бы правоту Штольмана. А он сегодня не мог быть правым по определению! Просто потому, что не догнал и не поехал вместе с ней.

В своём гневе Анна как-то забыла, что сама так пожелала. Он всё равно был виноват.

Раздражение не утихало, «третий глаз» открываться не желал. Отшельник равнодушно сказал ей:

- Ничего не выйдет. Твой страх силён. Ты не сможешь с ним совладать.

- Что нужно, чтобы победить страх? – упрямо спросила Анна.

- Вспомнить то, что тебя пугает, - ответил ей старик.

Анна хотела возразить, что вспомнила бы, если бы могла, но сама не знает, что именно должна вспомнить, когда старик вдруг коснулся корявой, морщинистой рукой её лба в том самом месте, где должен был располагаться тот самый «третий глаз» - и она оказалась совсем в другом месте и в иное время…

***

Возвращение в действительность вышло не менее болезненным, чем свидание с духами. В солнечном сплетении опять мучительно заныло, но перед глазами снова была тёмная келья монаха, вырубленная в скале, а не запущенная зала брошенного затонского дома. Картина недавнего прошлого теперь помнилась очень отчётливо. Да, так оно и было. Несколько человек в чёрных плащах – и призрачный двойник при каждом. Жертвоприношение. Неожиданно ворвавшийся Штольман, расшвырявший людей и тени вокруг неё. Её даже удивило, что там, в своих воспоминаниях, она не сразу узнала его, заворожённая ярким протуберанцем пламени. Потом его бездыханного хотели убить, но она не дала. После этого их заперли в подвале, связав спина к спине. Что было дальше, она помнила всегда: их совместная отчаянная попытка спастись, его признание и его первый поцелуй!

Сейчас она понимала, что это был один из главных дней в её жизни. Но почему она забыла ровно половину? Пугающую половину – про тех людей и их призрачные тени.

Сами адепты её не пугали. Снаружи это были обычные мужчины, сами смертельно напуганные, до зубов вооружённые и очень опасные в своём страхе. Но кто были те – Другие? Особенно тот чёрный человек, который глянул на неё мёртвящим взглядом сквозь нелепую материальную оболочку Магистра.

- Что ты вспомнила? – спросил её старик.

И Анна начала рассказывать, не упуская ни единой подробности: про убийц нищих, про блаженного Серафима, пытавшегося её спасти, про напоминавшие дурацкий фарс сатанинские обряды в заброшенном доме и на кладбище. Про призрачных двойников, следовавших за каждым из адептов. И о самом пугающем – двойнике Магистра, который был сильнее и материальнее его самого.

- Что это было? Люцифер? – с дрожью в голосе спросила она.

И старик, вглядевшись в неё немигающим взглядом, сказал лишь одно слово:

- Тульпа.

- Меня спас тогда мой мужчина. Он ворвался туда, и у него не было двойника. Он сиял, как самое яркое пламя, и они от него шарахались.

- Иди к своему мужчине, - сказал старик. – Он и дальше тебя защитит. И больше не ищи.

- Что такое «тульпа»? – упрямо спросила Анна, внезапно ощутив, что больше всего на свете хочет оказаться сейчас в крепких объятиях Штольмана.

- Самое худшее, - неохотно сказал старик и снова повторил, махнув рукой. – Иди!

- Расскажите мне! – попросила она.

Но старый лама словно больше её не видел и не слышал, крутя молитвенный барабан.

Анна хотела настаивать, а потом вдруг вспомнила утренний разговор и отчётливо поняла, что это она обидела Якова – не наоборот. И этот старик тоже не хотел ничего говорить о призрачных двойниках, и тоже отсылал её к Штольману – как к единственной защите.

Ну вот нужны ей эти двойники? Сейчас, когда она их вспомнила, они пугали её до дрожи. И вот из-за них она снова ранила любимого мужчину, человека, который всегда вставал между ней и тем, что ей грозило – материальное оно или нет. Кажется, потому они и появились в её жизни одновременно – дар и Штольман. Те первые проявления в далёком детстве – не в счёт. Когда это стало по-настоящему угрожающим, в её жизни появился мужчина, твёрдо удерживающий её по эту сторону реальности, иногда даже против её воли.

«Мой Штольман!»

Анна выскочила из кельи, мгновенно ослепнув от яркого света горного солнца, стоявшего ещё высоко. Карим сидел снаружи и что-то монотонно бренчал на своей домбре, напевая на своём языке высоко и пронзительно. Увидев её, он широко улыбнулся.

- Поехали! – бросила она ему, запрыгивая в двуколку. Карим неторопливо поднялся, лукаво щуря чёрные глаза, качая головой и цокая языком:

- Ай-ай, Кыз-кулан! Совсем резвый, никто не угнаться. Если байге, кыз куу – твой мужчина битый быть.

Кричевский рассказывал ей о киргиз-кайсацком обычае «кыз куу»: если мужчина хотел жениться, он должен был догнать свою девушку верхом. Если же не догонит, то девушка всю обратную дорогу будет стегать неудачливого жениха камчой. Прежде она, наверное, прыснула бы, представив эту картину, но сейчас ей не хотелось обижать Якова Платоновича даже мысленно и в шутку.

- Погоняй уже! – прикрикнула Анна, чувствуя где-то близко готовые прорваться слёзы.

Ну, вот за что она его сегодня обидела?

Яков отыскался на обширной террасе, откуда монахи трубили каждый день в длинные трубы, приветствуя восход. Вид оттуда и впрямь открывался дивный, вот только что-то в лице Штольмана говорило о том, что едва ли он им наслаждается: губы плотно сжаты, а глаза болезненно щурятся.

Анна подлетела к нему и повисла на шее, торопливо покрывая поцелуями суровое любимое лицо. Лишь бы не отстранился! Он тоже обижаться умеет.

Страх, пережитый за день, внезапно прорвался слезами. Яков испуганно вздрогнул, прижимая её к себе:

- Аня, что-то случилось?

Голос был тёплый, совсем не такой, как утром. От этого она расплакалась ещё горше, совсем как девчонка.

- Да что с тобой? Тебя кто-то обидел? – продолжал тревожно вопрошать муж, не выпуская её из объятий, словно чувствовал, это именно то средство, которое может победить её страхи.

- Прости меня, пожалуйста, - всхлипнула Анна, не отрываясь от его плеча.

- Да я не сержусь! Что случилось?

- Это давно случилось, - бурная вспышка эмоций прошла, но покидать родные объятия не хотелось. – Ещё в Затонске, помнишь? Адепты.

- Помню, - осторожно сказал Яков. – А почему сейчас?

- Потому что это ты помнишь всё. А со мной они что-то сделали тогда. Вернее, я сама с собой это сделала, чтобы забыть то, что было слишком страшно. А сегодня архат открыл мне память.

По тому, как внезапно отвердели под её руками его плечи, она поняла, что муж закипает.

- Однако! Надо мне самому поговорить с этим… расширителем сознания. Хватит расширяться, не пора ли кого-то сузить!