Последний год в Петербурге стал его адом, Затонск был чистилищем. А сейчас он был на пути к раю. Может статься, что сам их трудный путь и был раем, что рай выглядит именно так: дорога и много-много сложной работы рядом с единственной душой, которая тебя любит и понимает! Если это так, то его ад и рай различаются только состоянием внутреннего покоя, незапятнанной совестью. И женщиной, которая рядом.

«Не волнуйтесь, драгоценная моя Анна Викторовна, я буду очень осторожен! Благодаря вам я знаю об опасности и сумею оглянуться вовремя. Оглядываться вообще полезно, это помогает оценить пройденный путь. Когда-то мы вместе оглянемся на всё, что происходит сегодня, и будем вспоминать только свою победу, и то, как мы поддерживали друг друга. Так будет, можете мне поверить. У меня нет дара предвидения, я это просто знаю. Ничего не бойтесь! Я скоро вернусь!»

*

Экспресс прибывал в Калькутту под вечер. Выйдя из вагона, Штольман пробился сквозь толпу и немедленно взял экипаж. Если преследователь надеялся перехватить его по дороге, он сведет этот шанс до минимума.

Когда же в конце улицы показался знакомый дом с эркерами, Яков выпрыгнул из экипажа на ходу. С возницей он расплатился заранее. Если на этой площади ему угрожала пуля, нужно было побольше времени, чтобы приготовиться к этому.

К дому полковника Робинсона он приближался не спеша. Спешить не было резона. Анин голос во сне начинал раздаваться, когда он мог различить детали фасада. До этого момента оставалась пара десятков шагов.

Плохо было то, что посреди площади ему негде было спрятаться. Хватит ли ему времени, полученного благодаря мистическому предупреждению, чтобы добежать до ограды и свалиться за парапет? Пока это выглядело единственной возможностью.

Яков шёл медленно, вцепившись взглядом в фасад в ожидании того самого момента. В памяти он держал мелкий элемент декора, который успел заметить в переданном Анной видении. И когда глаз различил эту деталь, Штольман нырнул и перекатился, выхватывая из кармана пистолет и оборачиваясь.

В то место, где он только что стоял, ударила пуля.

Яков выстрелил в ответ, снова перекатываясь и кидаясь вперёд, сокращая ещё на пару саженей расстояние до спасительного парапета. Ему снова на мгновение удалось опередить смерть.

Останавливаться и стрелять сейчас, не найдя укрытия, было самоубийством, поэтому он продолжал кувыркаться и вилять, как заяц, не позволяя предугадать направление нового прыжка.

Третий выстрел едва не настиг его, пуля чиркнула в каком-то аршине правее. Ему катастрофически не хватало времени, чтобы скрыться с линии огня.

И в этот миг кто-то пришёл к нему на помощь.

Со стороны дома раздалось два револьверных выстрела – почти одновременно, словно стреляли с двух рук разом. Яков последним броском преодолел расстояние до спасительного укрытия и рухнул за парапет, запаленно дыша. Новая пуля бессильно чиркнула по камню, за которым он успел скрыться.

Его нежданный союзник снова пальнул с обеих рук в сторону арки, из которой вёлся огонь. Оттуда ответили – теперь уже по нему. Кажется, он находился ближе к дому и выше. На парадной лестнице? То еще место для укрытия!

Штольман выстрелил, прикрывая неизвестного. Убийца снова перенёс своё внимание на него.

Раз.

И два. Вот теперь все шесть.

Пора!

Сыщик поднялся и бегом припустил к лестнице. Оттуда его снова прикрыли огнём.

- Давай сюда, Джек! – раздалось сверху.

Голос был низкий, чуть ворчливый, с невероятным акцентом, словно рот у говорившего был набит кашей. Штольман понял, кто именно пришёл к нему на помощь.

С этим человеком он повстречался в порту. Мистер Генри Пирс был американцем и только что прибыл из Сан-Франциско. Они коротко поговорили, а потом Штольман сопроводил его до дома губернатора, где давали приём в честь русских спиритов. Кажется, Пирс тоже был туда приглашён.

В два прыжка преодолев лестницу, сыщик присел под прикрытием гранитной тумбы, украшенной обширным вазоном. Тумбу с противоположной стороны лестницы оккупировал мистер Пирс. Он перезаряжал свой револьвер и довольно усмехался:

- Мы здорово сбили ставки этим парням, а, Джек?

- Какие ставки? – не понял Штольман.

Американец говорил, используя цветистые выражения, так что трудно было понять, что именно он имеет в виду.

- В Калькутте многие поставили на поражение. И им очень не хотелось бы, чтобы ты дошёл до цели и нашёл тот камешек.

Вид у американца был самый весёлый.

- А вы, значит, поставили на победу? – спросил Яков Платонович, заметно хмурясь.

- А я не делаю ставок, когда человек играет со смертью, - сурово сказал мистер Пирс.

Штольман понял, что, кажется, его обидел. Вот пропасть! Только не хватало, чтобы его пристрелили те, кто рискует потерять деньги в какой-то идиотской игре! Мало ему убийц-душителей!

Мистер Пирс, впрочем, не стал слишком долго обижаться. Он деловито пополнил барабан второго револьвера, потом поднял глаза:

- Тебе надо войти в этот дом, Джек? Или тебя сюда просто загнали.

Пришлось подтвердить: ему надо именно сюда.

Американец призадумался, взъерошив рукой светло-русую жёсткую шевелюру. Штольман подумал и решил, что Генри Пирс ему нравится. Было в нём что-то вызывающее симпатию. Хотя больше всего к нему подошло бы определение «тёртый калач»: кривой нос, ехидная ухмылка, шрам на подбородке. Но было что-то ещё – эдакое неподдельное. Этот человек не пытался быть кем-то другим. Стрелок и авантюрист, бандит, быть может, как и все эти парни с Дикого Запада. Но он был на его стороне.

- Тогда так, - сказал Пирс. – Ты бежишь к дверям, я тебя прикрываю. Потом ты прикрываешь меня. Как будем выходить, мы подумаем потом.

Яков Платонович кивнул. План годился. До двери примерно три шага.

«И снова здравствуйте, Нина Аркадьевна!»

========== Нина ==========

Камень был завораживающе красив. Почти фиолетовый в глубине, на краях он словно играл отблесками пламени. Глаз отвести было невозможно.

А еще было невозможно страшно, словно из винноцветной глубины этого камня тянулось, пульсируя ненавистью, многорукое чудовищное божество. Тянулось, впивалось в мозг и тело, высасывало жизнь, парализуя и лишая воли. Камень, лежащий на бархатной скатерти, был воплощением ненависти.

Теперь она верила в проклятие рубина.

Челси принёс его накануне отъезда, исполненный самодовольства, полностью уверенный в своей безнаказанности. Он не боялся никаких проклятий. План был прост: распилить рубин на несколько частей. Это не очень понизит его стоимость, рубины всегда в цене. Зато проклятие, если оно было, перестанет существовать.

Нина никогда не испытывала к Челси особого чувства. В этот миг он стал ей попросту отвратителен.

Видит Бог, Нина Аркадьевна нечасто расплачивалась за чужие грехи. Чаще всего грехи были собственными, а расплата вполне заслуженной. Но теперь её помимо желания втянули во что-то настолько гнусное, что она и представить себе не могла. А она, не ведая того, втравила единственного человека, который был для неё важен.

*

Увидев силуэт в лунном свете у окна, Нина в первый момент вообразила, что Миронова и впрямь умеет вызывать духов. Призрак Штольмана, грозный, как статуя Командора, знал все её грехи – прежние и нынешние. Страх затопил всё её существо, и она даже не поняла, что шаги, силуэт и голос принадлежали живому человеку. Из плоти и крови. Человеку, которого можно было увидеть, коснуться…

Она пришла в себя не скоро. В дамскую комнату впорхнула, весело и бессмысленно щебеча, дочка банкира с парочкой других светских дурочек.

- Ах, какой изумительный был розыгрыш! Эта госпожа Штольман – просто прелесть!