Новинки и продолжение на сайте библиотеки https://www.litmir.me

========== Вкус пепла ==========

Миссис Робинсон скучала.

Она скучала почти всегда и практически везде. Индия, издалека таинственная и мистическая, на поверку была скучной до скрежета зубовного. А в мистику миссис Робинсон никогда не верила.

Европейский квартал был невелик, все давно друг с другом знакомы и совершенно неинтересны. Прогулки – небольшое удовольствие, слишком жарко. Смотр губернаторской охраны – это для полкового барабана, вроде её супруга - полковника Робинсона. Вечерний чай в пять часов, разговоры о погоде – всё с неизменностью дурного сна.

Приёмы у губернатора – скука, одни и те же лица, одни и те же темы. Поездки на охоту к кому-то из туземных махараджей – омерзительно! Обволакивающая, душная жара джунглей, укачивающая поступь вонючих слонов, мутная, несущая обугленные трупы Ганга. Миссис Робинсон никогда не была впечатлительной, но на останки кремированных смотреть не могла. А в Индии всегда сжигали покойников.

Здесь у неё было всё: состояние, имя, безопасность. Полковник Робинсон служил в охране генерал-губернатора, а значит, был избавлен от необходимости рисковать жизнью в джунглях. Пятьдесят лет, крепок телом и духом, и совершенно лишён фантазии. Больше всего муж походил на бульдога. Породистого британского бульдога – ленивого, верного, по необходимости свирепого. Впрочем, это было ей безразлично. Он проживёт ещё лет двадцать, если не больше.

У неё был молодой любовник – капитан лучшего в Бенгалии полка лёгкой кавалерии. Он немного развлекал её в постели. В остальное время с ним было скучно. Она не пыталась разыгрывать с ним страсть, чтобы не приходили на ум другие поцелуи. Потому что от этого на губах оставался вкус пепла. Она утратила способность любить, но у неё пока ещё хватало сил ненавидеть.

Она всё ещё была молода и хороша собой, но когда тоска начинала одолевать её, она смотрела в зеркало и видела на своём лице едва уловимые признаки увядания. Когда это происходило, она знала: сегодня ей снова будет сниться метель. Никаких лиц, только метель на белых дорожках большого и запущенного парка. И она будет скрежетать зубами во сне, потому что не может больше заплакать.

Ей будет сниться Россия.

Там, в России, в бесконечном кружении метели остались два главных мужчины её жизни. Один был злым гением, другой – ангелом-хранителем. Злой гений был мягок и обходителен, ангел – груб и беспощаден. Иногда ей казалось, что она ненавидит обоих.

Оба остались лежать в промёрзлой земле небольшого провинциального городка. Городок она ненавидела тоже. Они были мертвы, она жила. Иногда ей казалось, что всё в точности наоборот.

Ей никогда не снилась кровь на снегу – только пепел. Снег падал хлопьями, и всё тонуло в белом кружении. Ничего страшного, только снег и пепел. Но она знала, что после этого ей вновь расхочется жить.

Нине Аркадьевне Нежинской никогда не снились князь или Штольман. Только снег и пепел. Но от этого было не легче.

***

Сегодня у губернатора обещали развлечь общество спиритизмом. Миссис Робинсон это не интересовало. Спиритизм она ненавидела так же сильно, как снег или Затонск. Потому что спиритизм тоже напоминал ей о Штольмане.

Как могло случиться, что Якоб так увлёкся той глупой девчонкой? Она дала ему совсем немного времени, чтобы осознать разлуку и всерьёз затосковать, но за это время в его жизни успела появиться другая. Как ни силилась, Нина Аркадьевна так и не смогла понять, что привлекло его в Мироновой. Она была слишком проста, слишком прямолинейна, слишком безжалостна. Её ложь была не менее опасна, чем игры самой Нежинской, а, возможно, даже более – потому что она сама её не осознавала. Но эту ложь он ей простил.

Он вообще слишком многое прощал своим женщинам. Нина это знала. Ему никогда не нравилось, что она зовёт его Якобом на немецкий манер, он морщился, но терпел. Ей тогда казалось, что в этом есть некое проявление власти - заявить ему: «Ты мой!», оказывать ему знаки внимания на глазах у всего города, зная, что он не сможет унизить её грубостью. А его презрение она всегда может выдать за грубость. Он никогда не извинялся, но она знала, что есть черта, которую Якоб ни за что не перейдёт. Не потому, что обязан ей. Просто потому, что честь не была для него пустым звуком.

А ещё она знала, что дважды спасла ему жизнь.

Та большая игра была, конечно, подготовлена заранее. Князь рассчитывал на то, что, проигравшись в пух, Штольман станет сговорчивее. Пан Гроховский был мастером своего дела, а сыщик слишком азартен, чтобы остановиться вовремя. Но когда план полностью сработал, Нине вдруг стало страшно. Она поняла, что Якоб поступит иначе. Он снова нарушит все планы.

Она нашла его в казённой квартире на Гороховой, дверь была не заперта. Якоб жёг в печке бумаги. На столе стояла порожняя бутылка из-под коньяка, но Штольман всегда пил, не пьянея. Лицо было белым, взгляд пустым. Губы кривила усмешка.

«- Я всё знаю!» - с порога заявила она.

«- Значит, не придётся ничего объяснять», - сказал он, кидая в огонь пачку каких-то писем.

«- Ты хочешь уехать?»

Он не ответил. Врать Штольман никогда не любил, а правда была очевидна. Револьвер не лежал на виду, но это ничего ровным счётом не значило.

«- Я всё устрою!» - быстро сказала она. – «Деньги будут у Гроховского уже завтра».

Он резко вскинул голову и уставился на неё неподвижным взглядом – лицо, как маска. Потом сказал так же глухо, как прежде:

«- А вам это всё зачем?»

И тогда она сказала невероятную вещь. Возможно, это была единственная правда, вырвавшаяся у неё в жизни:

«- Потому что я люблю тебя!»

Губы Штольмана вновь исказила усмешка, но Нежинская не дала ему как-то ответить – слишком неожиданно и странно было всё для неё самой. Она впилась в эти губы, пахнущие коньяком, зарылась пальцами в короткие кудри на затылке. В ту ночь она любила особенно неистово…

Неделю спустя он принёс ей деньги. Она не спрашивала, откуда, просто взяла их. Теперь это не имело значение. Его долг не исчислялся деньгами. И он не считал его оплаченным, пока Гроховский сам не открыл ему истину. Но к тому времени Нина спасла его уже дважды…

Никто не мог понять, зачем он был нужен ей: умный, безжалостный, опасный. Породистая ищейка, неутомимый преследователь, заклятый враг. Нина этого сама не знала. Но она его никогда не боялась. Ей нравилось держать его в плену. Он словно сошёл со страниц романов Дюма. И хоть ей самой в этом романе была отведена незавидная роль, она ни на что не променяла бы это пьянящее напряжение, эту головокружительную страсть. Если это называется любовью, получается, что она была способна любить.

А ещё она знала, что Якоб никогда не любил её. Он любил ту девчонку. А её? Жалел, быть может. Спасал. Он оставался рыцарем без страха и упрёка, хоть сам никогда не признавал этого.

Почему сегодня она снова вспоминает о нём? Два года прошло – целая жизнь! У неё девять жизней, как у кошки. Но миссис Робинсон почему-то знала, что вот эта – уже последняя. Она просто потеряла к ней вкус. Тогда, в январе, надо было просто бежать, и она ни о чём не думала. Полковник Робинсон был в свите английского посланника, и это оказалось удачей – ищейки Варфоломеева шли по пятам.

А потом пришло известие о Штольмане. И стало уже всё равно…

…Анна Миронова под конец совершенно отучила его улыбаться. Даже той невозможной обворожительной улыбкой, так похожей на волчий оскал. Иногда Нине казалось, что она сумела бы простить соперницу, если бы Якоб остался жить. Но Миронова лишила его способности выживать, подчиняясь обстоятельствам. А в последние дни он просто рубил якорные канаты и жёг мосты, словно его больше ничего не держало. Словно он был бессмертен, или ему было наплевать на собственную жизнь.