Рассказал Лучик людям, что нужна ему руда – кровь земная. Тут выходит из горы девица: платье зелёное так по траве и стелется, глаза, что камень – серые, взгляд твёрдый, а волосы рыжие-рыжие. Говорит девица Лучику:

- Я Горяница, этой горы хозяйка. Спасибо тебе, добрый молодец! Вот тебе то, что просил, да передай Кию-кузнецу от железной горки привет!

Поклонился Лучик Горянице, взял руду, да и пошёл обратно. Помог он Кию выковать волшебный меч: мехи качал, воду носил, молотом бил. Отдал ему Кий-кузнец добрый меч, велел кланяться Перуну.

Посмотрел Лучик на меч. Жалко ему стало меч отдавать. Он за ним далёко ходил, грязью мазался, песни пел – идолище одолел, Змиеву орду перехитрил. Вздохнул Лучик, да и понёс меч хозяину. Грозному богу такое оружие нужнее!

Обрадовался Перун, взял добрый меч – заструилась по мечу молния, окаймляя железо золотой полосой. Взмахнул мечом грозный бог – и протянул его Лучику:

- Возьми. Ты за него кривду и зло попирал – тебе им и владеть.

Поклонился Лучик Перуну, принял меч из божьих рук, да про милую свою спрашивает. Отвечает ему грозный бог:

- Много где я был, много чего видал. Не видал только милой твоей. Иди к брату моему – Хорсу-солнышку. Он каждый день землю обходит, всё видит, всё знает. У него спроси про милую…

Макошь ткёт полотно белой скатертью. Полотно стелется лунной дороженькой. Конь ступает по лунной дороженьке, несёт Лучика к милой-суженой. Слово Жданкино крепко будь: пряжу кручу, дорогу совью – как нитка к веретену, так и ты к дому моему!..

Визарий

Лето, наконец, одолело робость, и травы наливались сладким соком, нежась в долгожданном тепле. Степь затопили маки, в их красном колыхании забывалась обыденность. Тянуло опрокинуться затылком в траву и погрузиться бесконечное небо, обнимавшее со всех сторон. Даже там, где по правую руку от нас лениво дышал Понт, казалось, продолжается небо. От красок можно было сойти с ума: лошади по колено тонули в зелёно-красном, а всадники в синем. Горизонт - только граница красного и голубого. Лошадь рысила ровно, тянуло уснуть, убаюкаться безмятежностью.

Я всегда был горожанином до мозга костей. Даже годы скитаний не вытравили это во мне. Вечно погружённый в людские заботы, окружаемый делами рук людских, я знать не знал, что можно вот так захлебнуться простором. Лугий и Аяна другие, как все дети природы они расцветают по весне. Тем забавнее мой восторг на фоне мрачного настроения моих спутников. Причём, надо отдать им должное, правы, как раз они. Мне же казалось, что каждый шаг мохнатой сарматской лошадки ведёт меня прямиком в легенду.

А всему виной рассказ того странного малого, которому Лугий не поверил.

Всё началось в таверне, куда галл затащил меня пропустить по стаканчику. Хозяин завёз лучшего фалернского вина, чем не повод устроить попойку? Напиваться я не собирался – не настолько оправился после ранения, но возвращение к жизни стоило отпраздновать. Щедрость семейства Донатов давала такую возможность. Публий обеспечил моё семейство на год вперёд. Когда я попробовал возражать, бывший центурион ответил коротко:

- Ты сохранил нам с Проксимо больше, чем жизнь!

Пришлось согласиться, поскольку это была правда. И сам я приобрёл больше, чем кучу денег – два хороших друга стоят дороже. А на вилле Доната отныне у меня было именно столько. Да и на Мейрхиона я больше не сердился, надо бы к нему сходить. За эти месяцы у него должно было прибавиться книг. А может, и сам что-то новое написал?

Словом, я пребывал в самом радужном расположении духа. А если прибавить, что мой Бог меня простил и принял, мне не доставало совсем немного, чтобы стать самым счастливым человеком на свете.

- Жить хорошо, и жизнь хороша? – произнёс надо мной приятный низкий голос.

Подвыпившему вообще двигаться лень, да и причины особой не вижу. К тому же, как было сказано, беды я не ждал, напротив, очень всех любил. Краем глаза уловил силуэт над собой и жестом пригласил разделить мою радость. Лугия сманила какая-то красотка, вино ещё оставалось. А человек хотел познакомиться. Почему бы и нет?

Он сел напротив, и я широко раскрыл оба глаза. Он был выше меня! А я к этому не привык. К тому же образчик мужской красоты в понимании какого-нибудь Поликлета : могучие покатые плечи, бугрящиеся мускулами руки с почти изящными запястьями, узкие бёдра, длинные ноги. Все мышцы проступают рельефно, как у греческой статуи. Русоволосый, бородатый и одет варваром – в короткую меховую безрукавку и кожаные штаны, но говорит на койне . Я всегда рад попрактиковаться в греческом:

- Поэтично.

- Разве я похож на поэта? Это мой дружок любил говорить. Он всякие красивые выражения собирает со всего света.

Нет, на поэта он не похож. Но у него удивительно располагающие глаза: серо-зелёные, симпатичного лукавого разреза. Физиономия могла бы казаться простоватой, но эти глаза выдают незаурядного человека. Полные губы складывались в забавную ухмылку, она мне тоже понравилась. Немного встречал людей, способных спокойно подшучивать над собой. А этот был именно из таких.

- Мир нынче решил побыть в гармонии, чтобы Меч Истины мог пропустить стаканчик?

Я только кивнул. Он кивнул мне в ответ. Мы соприкоснулись кубками и одновременно пригубили. Это получилось удивительно согласно, мой собеседник рассмеялся.

- Пусть гармония в мире подержится ещё чуток! Радуйся, Визарий! Ведь тебя зовут Визарий?

Я согласился с тем, что меня зовут Визарий, и с тем, что миру не мешает побыть в состоянии покоя, пока я отдыхаю.

- Радуйся! Кстати, как тебя зовут?

Он завёл свои насмешливые глаза к потолку, словно там искал ответ:

- Ну-у, Эриком зови. Последние лет сорок все так именуют.

Какой изящный эвфемизм! На вид ему не больше сорока, я выгляжу старше. Для германца он удивительно тонко говорит.

- А чем ты занимаешься, Эрик? Последние сорок лет?

- Тем же, чем и всегда – спасаю мир. А разве не похоже?

Я рассмеялся и сказал, что ему видней. Мы снова чокнулись. Пить с ним было легко и приятно. Неудивительно, что Лугий взревновал. Мой друг где-то потерял свою девицу и решил вернуться ко мне. А подле меня обнаружился спаситель мира. А этого галл терпеть не может.

- Так ты геро-ой?

- Ага, - сказал Эрик и прикрыл рот рукой, пряча отрыжку.

Он напоминал сытого медведя, наевшегося малины – такая же удовлетворённая хитроватая физиономия. А галл стал похож на бойцового петуха, встопорщившего перья, сейчас взлетит!

- Ну и? Легко это – быть героем?

Эрик согласился, что ничего сложного, муторно только иногда.

- Не поделишься секретом?

- Поделюсь, записывай.

- Пусть Визарий пишет, я так запомню.

- Не, - сказал странный варвар. – Визарию ни к чему, он знает.

- А я, стало быть, нет?

- Ты тоже знаешь. Если ты тот настырный галл, которого называют Лугием.

- Я тот настырный галл. А секрет?

- Выпей, галл! Секрет простой: жить по совести, умирать за справедливость. Радуйся, Лугий!

Слова великана прозвучали слишком серьёзно. Он хмыкнул, поднимая кубок:

- Не, вы извините, мужики, это я так! Сидят в таверне два стоящих парня – как не познакомиться? Неуклюже получилось, правда. Не сердитесь! Галл, за тебя!

Лугий выпил, хотя в него, похоже, не лезло. Эрик шутил, словно стремился загладить возникшую неловкость:

- Парни, вы смотрите! Вот пьёте тут сейчас, а лет через сто внучок нынешнего хозяина начнёт торговать этой щербатой плошкой, потому как из неё пил сам великий Лугий. Не веришь? Чтоб я сдох, так и будет!

Великий Лугий неохотно отвечает:

- Да почём тебе знать?

- Э, брат, я такого уже навидался! Вот положим, в наших краях гулял тысячу лет назад один герой, Гераклом звали. Мужик знать не знал, какая заваруха из-за его прогулки нынче начинается на северном берегу Понта в устье Борисфена .

- И какая начинается заваруха? – спрашивает Лугий. Мог бы не спрашивать – по лукавым глазам Эрика видно, что всё расскажет сам.