Салливан взял стакан и понюхал напиток.

- Алкоголь? - спросил он.

- У нас принято скреплять сделки именно так, - пожал плечами Иван, и в его руке появился такой же стаканчик. - Ты порезал мне руку, а я, похоже, сломал твою, защищаясь. Видеодоказательств в чью-либо пользу нет, так что здесь у нас один-один.

- Ты напал на меня! Поверят мне, а не тебе!

- Естественно! Но оно тебе надо - придется объясняться не со школьным советом, а с комиссией муниципалитета? Кроме того, ведь ты назвал меня мерзким русским ублюдком, и если я предъявлю эту запись в отдел защиты несовершеннолетних хумано, в твоём личном деле появится несмываемое жирное пятно. Так что, два-один, Салли!

Салливан застонал.

- Ты развёл меня! Нет никакого брата, не было никакой Стефании!

- Точняк! Стефания уже истлела в могиле, тьютор Салливан, но брат существует. Можешь сам пробить по базам. Я встречался с ним месяц назад. Откуда, думаешь, у меня все эти материалы?

- Я ещё доберусь до тебя.

- Салли, плевать мне на Стефанию и на её семью. Если ты резанул девку, значит, она того заслуживала! Но позволь и мне поиметь какую-то пользу от твоих невинных фантазий. Единственное, что мне сейчас надо, это чтобы никто не чинил мне козней. Ты же стучишь на меня направо и налево, уже написал куратору, что бухлом бырыжу, что сигареты малолеткам толкаю, что оскорбляю тьюторов! Короче, напридумывал правды и неправды. И чё мы имеем? На меня хотят надеть браслет слежения, а психолог уже достала вызывать каждую неделю.

- Ты ведёшь себя деструктивно!

- И это мне говорит любитель резать подростков в подвале! Салли, отвянь, а? Я доказал тебе, что у меня есть зубы, и теперь предлагаю честный договор: ты не лезешь в мои дела, я в твои. Не устраивает? Я прямо сейчас я отдаю видео, где ты меня всячески дискриминируешь в полицию, а родственникам Стефании сливаю запись нашей беседы.

Иван говорил очень убедительно, и Салливан чувствовал себя мухой, опутываемой липкой паучьей сетью.

- Ты мне руку сломал! - сказал он.

- Ну, извини. Ты меня вон порезал всего.

- Ты сам этого хотел.

- Да ну? Ты щас прикалываешься, или у тебя от многолетнего эстеса совсем мозги отсохли? - Иван удивленно взмахнул здоровой рукой.

- Ты же сам сказал, что хочешь этого...

- То есть ты реально без балды считаешь, что маньяк делает жертве приятно, когда режет её на ремни?

- Никто не может мешать праву людей на удовольствие!

- Даже если это ведёт к смерти или травмам?

- Это право личности на самореализацию. Ты бы это знал, если бы не прогуливал занятия! - сквозь зубы ответил тьютор и застонал - боль в сломанной руке становилась всё ощутимее.

Иван пристально посмотрел на Салливана.

- Чувак, ты мне просто глаза открыл. Я всю жизнь считал, что вы в своем Евро-Азиатском союзе со всеми этими сексуальными реформами - просто толпа извращенцев. А вы, оказывается, наши души спасаете.

- Очень трудно спорить, когда у тебя рука сломана.

- Не могу с тобой не согласиться! Кончай вату катать: ты условия сделки принимаешь?

- Да! - резко ответил Салливан.

- Тогда вздрогнули, - Иван коснулся своим бокалом стакана Салливана и проглотил темный напиток.

Тьютору ничего не осталось, как последовать примеру ученика.

Тёплая волна прокатилась от центра груди.

- Что по презентации? - спросил Салливан.

- Не понял?

- Тема твоей завтрашней презентации какая будет?

- А! По этому поводу не парься. Скажу, что слишком мало смыслю в эстесе и сделаю обычный доклад.

- Не вздумай обмануть! - сказал Салливан и скривился.

Невидимый ветер гнал по июньскому небу большие белые облака. Иван и Вирджиния лежали на покатой крыше школы, широко раскинув руки.

- Облака в летнем небе... Нижние летят на юг, верхние летят на север... Скоро и меня этот ветер куда-нибудь унесет, - сказала Вирджиния и коснулась ладони Ивана. - Не болит?

- Да нормально всё, - ответил юноша. - Расслабься, короче.

Деблокирующие нервную систему гормоны имели побочный эффект. Настроение Вирджинии стало переменчивым, если раньше девушка всегда была весела и приветлива, то теперь она всё чаще выглядела тревожной, ходила по школе задумчивая. И с каждым днем, сама не зная почему, Вирджиния всё сильнее привязывалась к Ивану. Если месяц назад он был для неё лишь одним из френдзоны, то теперь в Вирджинии проснулась какая-то тяга к этому странному хмурому русскому, который лишь однажды - в день, когда она рассказала про выигрыш в лотерей, приподнял свою железную маску. Иван отличался от остальных одноклассников и друзей Вирджинии. В его грубой, звериной дикости, отталкивающей беззаботных и так похожих друг на друга остальных подростков-хумано, Вирджиния чувствовала скрытую силу, на которую можно было положиться.

- Я боюсь Салливана, - сказала Вирджиния. - А вдруг он узнает, что брат Стефании давно умер?

- Обязательно узнает. Но на это уйдёт дня три-четыре.

- А что будет дальше, Иван? Он подставит тебя, а потом проберётся ко мне в комнату и что-нибудь со мной сделает. Может, лучше пойти к нему...

- Заткнись, чё ты гонишь! - зло перебил девушку Иван. - Не парься, я сказал. Всё нормально будет. Я уже поплакался перед директором и рассказал, что Салли предлагал мне алкоголь.

- Это серьёзное обвинение.

- Ага, - директор так и сказал. - Теперь он будет вынужден начать расследование, а когда Салли наконец догадается настучать на меня, комиссия найдёт у меня в комнате только пакет молока и следы коньяка в бокале с отпечатками тьютора.

- А если он побоится настучать на тебя?

- Положим, посадить за убийство я Салливана не могу, но испортить ему жизнь обвинением в распитии алкоголя с учениками мне по силам.

Вирджиния усмехнулась.

- Ловко!

- Лучшая защита - это нападение, - сказал Иван. - Так отец всегда говорил.

- Ты уже знаешь, когда тебя забирают? - спросил Иван, помолчав.

- Нет. Боюсь, что уже скоро. Тьюторы смотрят на меня так, словно меня уже нет в школе. Я не хочу никуда ехать, Иван.

- Не хочешь, значит, не поедешь. Есть один способ, свалить из этой школы и из этой страны.

- Свалить? Куда? Туда, где лучше?

- Туда, где труднее. И туда, где люди не такие травоядные, как здесь.

- Хорошо! Как скажешь. Я согласна, - Вирджиния вдруг улыбнулась. - Облака в июньском небе унесут меня в далекую северную страну...

- Все решится очень скоро, - сказал Иван. - И пока я с тобой, ничего не бойся.

В этих словах не было ни бравады, ни подростковой самоуверенности. Это были слова мужчины, принявшего непростое решение. И Вирджиния, то ли поддавшись атмосфере этого летнего вечера, то ли под влиянием раскрывших её естество гормонов, почувствовала себя совершенно иначе. Она вдруг ощутила себя не безликим бесполым хумано, которому с детского сада внушают, что человек живет лишь для получения телесных наслаждений... Не одним из подростков, плохо понимающим сущность деторождения, но знающим толк в самых разнообразных извращениях... Она вдруг стала женщиной.

- Вирджиния, - сказал Иван, приподнимаясь на локоть. - Если ты доверяешь мне... В общем, я сейчас попрошу тебя сделать одну вещь. Просто сделай это.

Вирджиния кивнула.

Иван вытащил из рюкзачка блокнот и ручку и протянул их девушке.

- Пиши. Я, Вирджиния, открыто и без всякого принуждения сообщаю. Поставь двоеточие. Ради получения удовольствия и наслаждения, я добровольно готова претерпеть все муки моего убийства со стороны подателя сего...

На следующий день в приюте проходил объединенный праздник семьи и удетерения. Поскольку интернат был крупнейшим в городе, чаще всего площадки для встреч детей и взрослых располагались именно здесь. Пары, желающие взять на воспитание несовершеннолетнего хумано, приходили для знакомства с будущими отпрысками, и коридоры школы заполняла пестрая толпа евро-азиатцев. Принятие, или выражаясь официальным термином, adoptация детей в семью всячески поощрялась объединенным правительством, она сулила налоговые льготы и социальную защиту, но одновременно накладывала на adoptирующую пару немало обязательств. Нужно было прослушать курс лекций по толерантному воспитанию, обеспечить ребенку полную свободу самовыражения, сама же семья с момента adoptации оказывалась под пристальным вниманием социальных работников. Всё это отпугивало евро-азиатцев, поэтому, несмотря на массированную государственную рекламу полноценных семей, состоящих из двух-трёх родителей и пары adopted хумано, год за годом кривая удетерения падала. А вот число экскурсантов, посещающих приюты во время праздников семьи, напротив росло. На молодых хумано приходили посмотреть, как на обезьянок в зоопарке. Им приносили конфеты и игрушки, с ними пытались заговорить и посюсюкать. Особую активность проявляли пожилые пары. Накаченные силиконом ярко накрашенные существа неопределённого пола бродили по коридорам, а при виде очередного подростка растягивали губы в пластиковых улыбках, яростно махали руками и кричали: "Привет! Как дела?"