Один гипнотизер внушал зрителям что царь горы станет единственным спасенным землянином в надвигающейся катастрофе, ему одному забронирована каюта люкс в летающей тарелке.

Что тут началось! Публика устроила кучу-малу, каждый пытался вскарабкаться на другого и все мечтали оказаться на вершине пирамиды.

Царем горы стал господин, который громко кричал: "Я не могу умереть, я единственный сын у матери и я еще не пробовал чуда генной инженерии - дыни со вкусом земляники!"

Синдром неугомонного желания летать на мельнице

Дело было в Голландии, в стране ветряных мельниц. Четыре молодых человека с бесшабашностью молодости, пускающейся в безрассудные авантюры, решили устроить соревнование в висении на работающей мельнице на выносливость. Сказано - сделано. Привязали себя к крыльям крестообразной мельницы и отпустили тормоз, день был ветряный и мельница без труда осилила вес четырех орясин. Завращалась. Через час два задохлика сигнализировали о своей капитуляции извилистыми струями рвоты, извергающимися из желудков. Третий взмолил о пощаде после трех часов полета. Четвертый, несмотря на то что автоматически стал победителем после того как третий снялся с дистанции, продолжал свой гордый полет альбатроса. Он обладал непреклонным духом полководца и подвижника и амбициозностью чудаков совершающих дикие поступки ради попадания в книгу рекордов Гиннеса. Он обладал маниакальностью трудоголика, прикипающего к любой работе на любом поприще. Он кружил и день и два и три и неделю, пока не сдался на слезные уговоры родственников, пришедших его снимать с креста как пара Марий и апостолы. Он ступил на сушу как капитан, вернувшийся после кругосветного плавания. Возвращение в родные пенаты после долгой отлучки всегда таит своеобразное очарование утоленной ностальгии. Он прошел через длинную переднюю по паласу с борьбой мангустов и змей, знакомому с детства, дошел до кровати и лег в нее. Жена к его приходу постелила свежие простыни, и прижаться щекой к твердой накрахмаленной наволочке казалось высшим из благ. Однако наслаждение безмятежным покоем продолжалось недолго. Через какое-то время романтик почувствовал учащенное сердцебиение, головокружение и тошноту. Он почувствовал ломку неугомонного желания летать на мельничном крыле. Тайком, украдкой, одевшись, он проскользил как тень через переднюю и сбежал из дома. Созвонился с приятелем и тот помог ему привязаться к мельнице и спустил тормоз. Его манила жажда полета. Или, возможно, иллюзия полета, ведь мельница, крылом махая, с земли не в силах улететь.

Он снова оказался на коне и почувствовал себя в своей тарелке. Он даже надел летчицкие очки, чтобы пыль не забивала глаза. В этот раз полет продолжался несколько недель, пока в обществе не разгорелись споры по поводу гуманности опыта Дедала и Икара в одном лице.

После госпитализации его самочувствие резко ухудшилось. Учащенное сердцебиение, головокружение и рвота бушевали как при морской болезни, только его выворачивал наизнанку покой, а не качка. Светила мировой медицины умыли руки, не сумев победить синдром неугомонного желания летать на мельнице. Предложение снять ломку больного, посадив его в центрифугу, где тренируются космонавты, было отвергнуто, как равнозначное попытке ссадить с одной иглы, подсадив на другую. Больной почувствовал недомогание, пограничное со смертью и консилиум врачей принял решение возвратить его к естественному для него полету на мельничном рукаве. Он и поныне вращается на ней.

Вернувшись в небо, летун почувствовал облегчение, как рыба, оказавшись в море. Пульс пришел в норму, все органы и системы организма зафункционировали гармонично. Улучшилось настроение, вернулись сон и аппетит. Его дочка приносила ему нехитрый обед в платке как комбайнеру в горячую пору страды - уборки урожая.

Когда водружался штиль, он чувствовал себя худшим из худших, но когда в небе собиралась гроза, и ветер, разгоняющий мельницу, усиливался, он преображался, его лихорадило как рыбку перед землетрясением, он чувствовал себя счастливчиком, поменявшим карусель на чертово колесо, и примерял на себя судьбу космонавта, колесованного фарисеями за измену Родному в пользу Вселенского.

Альпинисты

Каждый альпинист мечтает взобраться на самую высокую гору - Джомолунгму.

В жизни каждого человека, и даже обывателя, бывает своя Джомолунгма - вершина, когда он чувствует себя героем, спасителем, семьи, рода, человечества, школы или фирмы. У тебя есть один шанс станцевать свой главный рассвет.

Голенастая цапля, наглотавшаяся лягух, да пребудет с тобой шаловливая сила!

Скалолаз взбирается на саму. высокую гору. Зачем? Чтобы превратиться в сосульку? В ледяной памятник самому себе? На страшных высотах мало кислороду и чтобы дышать нужен томик Пушкина, у его читателя лёгкие расширяются в объеме.

Там на высях сознанья безумье и снег и катастрофически не хватает альбома рисунков Херлуфа Бидструпа.

У тебя есть один шанс станцевать свой главный рассвет. Не проворонь его.

Жизнь - это спорт высоких достижений. Каждый хочет покорить свою вершину. Для кого-то это продвижение по карьерной лестнице, часто похожее на шведскую стенку.

Для кого-то это речь Гамлета, возможность исполнить роль философско-драматического плана.

Для кого-то вершина, это вырулить из крутого пике, открыв необычайный "обратный штопор".

Достигнув вершины, хочется ликовать. Крыша мира подмывает исторгнуть варварский вопль.

Каждый альпинист, после покорения Эвереста, печётся и молится в душе только об одном. Оказаться у подошвы с крутым склоном и громким криком спровоцировать обвал, чтобы скомкать свои куриные косточки в медвежьей лапе снежной лавины.

Начавши восхождение, любуешься горами в любое время суток. Закаты и рассветы дают роскошь красных и фиолетовых оттенков.

Восходящий превозмогает силу земного притяжения. Это может вызывать мучения, как при борьбе с грехом, когда дух превозмогает плоть.

Всякий альпинист подобен паломнику восходящему на гору Афон.

И только тот, кто высоко стоял, знает как низко можно пасть.

Я думаю, у каждого безногого на костылях после подъема на вершину должны вырасти крылья как у орла, чтобы награда была соразмерна подвигу.

Антимир

В Антимире всё наоборот -

полиглот - идиот, а

идиот - верховод

народного веча - ТСЖ.

Когда я увидел антимир, челюсть

у меня отвисла как у покойника:

антимир был похож на болотные

до паха сапоги Дуримара.

Антимир открывается тебе

в последний момент, вот,

например, спешишь в радиотовары

за резисторами, подходишь к двери,

а там "переучёт" - вот

так открывается вход в Антимир.

Или, допустим, идёшь в метро,

утыкаешься в тупик, там табличка "выхода нет",

но выход есть всегда. Просто это вход в Антимир.

Антимир - это что-то запретное, это

как открываешь чулан, а там ___

учитель химии с амофоской

в левой руке и с лопатой чтобы

закопать тебя в правой.

Антимир - это тир, ты бросаешь пингвином в маяк,

а оттуда прилетает

торпеда с тупорылой мордой акулы.

Закон в Антимире обязывает курить "Стюардессу"

всех пассажиров Ту134

под страхом быть выдворенным за пределы атмосферы.

Если человек проходит сквозь стену,

оставляя в стене пролом в виде

силуэта человека,

сквозь который ночью видны звёзды,

то это значит, что очередная непонятая душа упорхнула,

чтобы присоединиться к поющим в терновнике.

Когда наш Мир и Антимир сталкиваются, то

материя исчезает, как деньги в Сколково,

как Игорь Кио на манеже

в перекрестье света

юпитеров и софитов,

так аннигилируют

Достоевский и Антидостоевский,

разбежавшись и столкнувшись лбами как бараны.

Глеб Гальперин в антимире