Стоящая на почтовых ящиках фигурка Санты Клауса бессмысленно глядела на происходящее голубыми нарисованными глазами. Злая улыбка застыла на искусственном лице.

*

Тяжелый, заставляющий задыхаться аромат гнилой листвы ударил в нос. Торчащий из земли корень рассек бровь — на очках появилась большая капля крови. Руки зачерпнули горсть старых шероховатых листьев и влажной после дождя земли. Луч солнца, случайно проникший сквозь кроны деревьев, осветил черноволосого парня, распластавшегося на земле, и, прежде чем скрыться, заставил ярко вспыхнуть циферблат часов на его руке.

Минутная и часовая стрелки сошлись в единой позиции, показывая двенадцать часов дня. Но в Запретном лесу было темно: серый полумрак больше подходил для зимнего угрюмого вечера, а не для летнего полдня.

На задворках сознания промелькнула мысль, что завтра Новый год. Но в воздухе витал пряный весенний аромат. Гарри не мог ошибаться.

Он осторожно перевернулся на спину и, охнув, принял сидячее положение. Бровь неприятно саднила — его сны всегда были слишком реалистичны.

Окружающий пейзаж казался пугающе знакомым. На протяжении полугода Гарри искал это место в своих снах, блуждал во мраке ночных кошмаров, но не мог найти. Сегодня впервые сон осветил серый сумрак дня, изменяя впечатление и заставляя окунуться в воспоминания школьных дней.

На первом курсе Гарри отправили в лес на отработку. На втором они с Роном искали ответы на вопросы у Арагога. Несмотря на то, что Запретный лес всегда оставался территорией, запрещенной для посещения учеников, Гарри каждый год каким-то неведомым образом попадал туда. И причины порой оказывались необычайными даже для волшебного мира.

Гарри почесал шрам и случайно задел расцарапанную бровь. От боли в глазах вспыхнули зеленые точки.

Воспоминание отчетливо пронеслось в голове.

— Я, видимо… ошибся, — сказал Волдеморт.

— Нет, не ошиблись.

Гарри произнес это громко, как только мог, собрав все оставшиеся силы: он не хотел, чтобы в его голосе был слышен страх. Воскрешающий камень выскользнул из его онемевших пальцев, и, делая шаг вперед, к костру, он видел краем глаза, как тают в воздухе его родители, Сириус и Люпин. В эту минуту ему не важен был никто, кроме Волдеморта. Их было сейчас здесь только двое.

«Я вспомнил!»

Потрясенный неожиданным открытием, он разжал кулак: на ладони лежал маленький камешек с зубчатым разломом посередине. Трещина проходила по линии, изображающей Бузинную палочку, символы Мантии и Камня остались нетронутыми.

Гарри открыл глаза и тут же зажмурился: ослепительный свет больно резанул по глазам. Послышался щелчок — Рон выключил свет делюминатором.

Гарри вслепую нащупал на прикроватной тумбочке очки.

— Гарри, что случилось?

— Я знаю! Ты понимаешь, я знаю!

— Да понял я, ты уже раз десять прокричал, — недовольно пробурчал Рон. — Упал с кровати и давай кричать, я тебя никак разбудить не мог. Мне уже вспомнились твои видения про Волдеморта…

— Нет, тогда бы у меня шрам болел, а сейчас почему-то бровь, — растерянно произнес Гарри.

— Ты при падении рассек ее. Так что ты знаешь? — спросил Рон, помогая другу подняться.

— Помнишь, я говорил тебе о своих снах, которые мучают меня последние несколько месяцев? Те сны, где я постоянно ищу что-то в темноте и никак не могу найти?

— Ну, предположим, помню.

— Я понял, что ищу: Воскрешающий камень!

Хмурое выражение на лице Рона не изменилось. Он недоуменно смотрел на друга, не понимая причины его радостного настроения.

— И что это означает?

— Не знаю. Но теперь я понимаю, что пыталось сказать мне подсознание. В голове будто щелкнуло: я должен найти Воскрешающий камень. Он зовет меня.

— Зовет? — Рон пожал плечами и улегся на свою кровать. — А ты помнишь, где именно в Запретном лесу ты его выронил?

— Нет, — Гарри сник. — Я так хотел забыть тот день, что сознательно не вспоминал место, где обронил камень. Да и портрету Дамблдора обещал не искать его…

— Значит, и не надо искать. Дамблдор хоть и был сумасшедшим, но будущее просчитывал на столетия вперед.

— Но сегодня во сне я был там, и, мне кажется, смогу найти то место, — пропустив слова Рона мимо ушей, задумчиво произнес Гарри. — Надо вернуться в Хогвартс и…

— Сейчас надо спать! Я хочу хотя бы в последнюю ночь этого года выспаться.

— Но ты не понимаешь, Рон! Мне снятся эти сны с самой осени.

— Давай я завтра начну это понимать, когда высплюсь и позавтракаю. Спокойной ночи, Гарри, — твердо произнес Рон.

— Но я сейчас все равно не усну. Можно мне взять твой делюминатор?

— Угу.

Через полминуты послышался раскатистый храп Рона. Гарри осторожно, стараясь не шуметь, выбрался из комнаты: он вдруг осознал, что успел проголодаться.

Кухня была пуста. Щелкнул делюминатор — из него вылетели два маленьких сияющих шара света, собранные Роном в собственной комнате. Гарри пробормотал парочку бытовых заклинаний, те, что запомнил у Гермионы и в правильности произношения которых сильно сомневался. Подчиняясь взмахам волшебной палочки, один нож нарезал толстыми ломтиками мясо, другой — свежую булку, чайник сам наливал в кружку кипящую воду, а над головой порхал оставшийся со вчерашнего дня кусок пирога с патокой.

Гарри наслаждался своим ранним завтраком, или наоборот, крайне поздним ужином, и пытался вспомнить тот майский день, когда снова выжил после Смертоносного заклинания. В голове крутились отрывки воспоминаний: он открывает снитч, трижды поворачивает Воскрешающий камень, появляются его родители, помолодевшие Сириус и Люпин.

Они заменили ему Патронус — холод, исходивший от дементоров, не причинил Гарри вреда. Он не ведал, куда идти, но не сомневался, что найдет Волдеморта, своего врага и свою смерть.

Сейчас Гарри не помнил, как дошел до логова Пожирателей, как и того, откуда у него брались силы, чтобы сделать следующий шаг. А вспомнить то место не было никакой возможности, не спрашивать же у Пожирателей.

И тут Гарри осенило. От неожиданности он перестал контролировать магию, и пирог с патокой упал ему на колени.

Хагрид был там, в плену у Пожирателей. Он отлично ориентируется в Запретном лесу и точно помнит то место.

Четвертого января ученики возвращаются в Хогвартс, и Хагрид непременно наведается в лес вместе с Гарри.

*

Успокоительное, наконец, подействовало. Гермиона больше не кричала, не плакала, лишь безучастно смотрела в потолок. Джейн Грейнджер нежно провела рукой по волосам дочери. Никогда она не видела свою дочь в таком состоянии. За девятнадцать лет случались и надуманные детские истерики из-за потерянной игрушки или несправедливой оценки в магловской школе, или странных вещах, происходивших иногда с Гермионой. Тогда они еще не гордились дочерью-волшебницей, а полагали, что ее удивительные способности — это новая, никем не изученная болезнь.

Став частью магического мира, Гермиона внутренне стала более сильной и скрытной. Она старалась встречать проблемы и огорчения дерзкой улыбкой, назло врагам и недоброжелателям, а в чем-то и самой себе.

Джейн не видела слезы своей дочери уже давно. Что же могло случиться с ее отважной, храброй девочкой, неожиданно оказавшейся столь ранимой?

Миссис Грейнджер обвела взглядом полутемную комнату: на столе одиноко стоит чашка с остывшим шоколадом, рядом с ней раскрытая книга, на полу лежит конверт из плотной коричневой бумаги.

«Плохие новости из волшебного мира», — решила миссис Грейнджер. Хотелось расплакаться от собственного бессилия. Она ничем не могла помочь своей маленькой девочке.

В комнату заглянул обеспокоенный мистер Грейнджер. На немой вопрос в глазах мужа Джейн прошептала:

— Лучше. Можешь идти отдыхать.