Запах становился сильнее. На белом снежном покрове темнели бурые пятна, вскоре превратившиеся в дорожку, а затем — в грязный алый снег.

Маленький мальчик лежал на полу, из ран на его груди, ногах и руках сочилась кровь. Тоненькая струйка стекала по виску, выписывая ярко-красную дорожку на неестественно-белом полотне лица. Над мальчиком стояла Минерва МакГонагалл и бесстрастно наблюдала за смертью своего ученика.

— Профессор! — сипло прокричал Малфой, так и не сумев справиться с голосом. — Это сделали вы?

— Я.

— Он же умирает.

— И что? — МакГонагалл безразлично пожала плечами. — Щенок позволил себе сорвать на мне свою злость.

— Это действие артефакта, Ящика Пандоры, злость поразила его тело и разум.

Но директор словно не слышала.

— Он посмел усомниться в моих профессиональных способностях! Я была лучшей ученицей выпуска тысяча девятьсот сорок второго года, лучшая на курсе в университете святой Магдалины, я была руководителем группы по исследованиям экспериментальной трансфигурации… Что ты делаешь?

— Спасаю его, — ответил Малфой. Ему удалось остановить потерю крови, но больше он ничего не смог предпринять. Его познания в магической медицине были ничтожны малы.

— Не трогай! — волшебная палочка уперлась Малфою в грудь.

— Вы мне ничего не сделаете.

— Что? И ты сомневаешься в моих способностях! — в голосе директора прозвучала ярость. — Да я такого сопляка как ты раздавлю одним заклинанием!

«Необходимо спешить! Иначе ребенок умрет».

И тут, наудачу Малфоя, ветер снова коварно проник в Большой зал, бросив в лицо МакГонагалл горсть снега. Директор от неожиданности закрыла глаза, а когда открыла, то слизеринца перед ней не было.

— Остолбеней! — раздался вкрадчивый голос над самым ухом. Драко аккуратно прислонил обездвиженную МакГонагалл к стене.

Мальчик на полу захрипел, Малфой быстро подхватил его на руки и трансгрессировал. Одним пинком открыл дверь Больничного крыла. Мадам Помфри хотела возмутиться по этому поводу, но слова недовольства застряли в горле, стоило ей увидеть раненого мальчика на руках слизеринца.

— Сюда! — запричитала она.

Палочка в ее руках вертелась, губы шептали причудливые заклинания, словно заунывную песню Жизни, наполняющую комнату свежестью и запахом горькой обманчивой надежды.

— Кто это сделал? — спросила Гермиона дрожащим прерывающимся голосом.

— МакГонагалл.

— Невозможно.

— Гордость. Проклятая гордость поразила ее, а мальчика, похоже, злость. Ira и Superbia. То, чего больше всего боялся Слизнорт.

Драко обхватил голову руками, оставляя на пепельных волосах капли чужой детской крови.

Смерть была вокруг, смерть следовала за ним со дня его собственной смерти. Он не может больше…

Двери лазарета распахнулись. На пороге стоял Флитвик, маленький, взъерошенный, без привычной доброй улыбки на устах.

Ужас. Неверие. Горе.

— Сивилла… Трелони убита.

*

Длинный паровозный гудок. Хогвартс-экспресс мчался в Лондон, растянувшись через весь лес длинной красной лентой. Весело стучали колеса, из труб вырывались дымные колечки разных цветов — не иначе как новый молодой машинист баловался колдовством.

Гермиона провела рукой по запотевшему стеклу и посмотрела на часы. Вздохнула и снова уткнулась в книгу, не замечая, что держит ее вверх ногами.

Год заканчивался так же безрадостно, как и начинался. Тогда открытая война против Пожирателей, Волдеморта. Сейчас — тайное противостояние с неведомым злом, в котором они из раза в раз проигрывают.

Кто и зачем открыл в Хогвартсе Ящик Пандоры? Кто и зачем убил Сивиллу Трелони?

«Ну, хотя бы тот второкурсник выжил», — подумала Гермиона, вспомнив маленького мальчика на руках Малфоя.

Мысли снова вернулись к слизеринцу. Она все также не помнила ту ночь, может, поэтому была почти спокойна. Слизнорт сказал, что она обязательно вспомнит, но вспоминать не хотелось. Хватит того, что ее тело носило позорные отметины той ночи.

Малфой был в этом же вагоне, в котором достались билеты всем ученикам, спешно эвакуированным из школы. Мракоборцы прибыли в Хогвартс утром и опечатали его. Больше, чем расследование зверского убийства преподавателя, их интересовало появление Ящика Пандоры в стенах замка.

«Люди умирают каждый день, а древние артефакты появляются раз в столетие».

На мгновение Гермиона ужаснулась своей циничности. Но лишь на мгновение.

Циничный мир, циничные люди. И не хочешь быть таким, сопротивляешься, но, в конце концов, сдаешься, когда циничность становится твоей защитой от окружающей безразличности ко всему.

Хогвартс-экспресс замедлил ход, издал новый громкий гудок и, наконец, мягко остановился. Волоча тяжелый чемодан, девушка вышла на платформу. И тут же разглядела в толпе своих родителей: отца в смешной вязаной шапке, мать с новой короткой стрижкой. Они радостно махали дочери.

И на душе вдруг стало так хорошо и приятно. Какая циничность? Она придумала, все это лишь игры разума.

Нет циничности и никогда не будет, потому что она никогда не вытеснит из ее сердца любовь к родителям, друзьям и к этой непростой жизни.

*

Гермиона поднималась по лестнице, осторожно неся в руке чашку, полную горячего шоколада, и с каким-то благоговением вдыхала вкусный аромат. В другой руке было письмо от Гарри, в котором он настоятельно просил Гермиону принять приглашение на новогоднюю вечеринку, устроенную Министерством.

В комнате было темно. Гермиона на ощупь пробралась к столу и осторожно поставила чашку на стол. Но несколько сладких капель все равно упали ей на руку; зашипев, девушка слизала их, радуясь, что никто не знает о ее детской привычке облизывать пальцы.

— Здравствуй, Гермиона.

Сердце пропустило стук.

В кресле она разглядела фигуру в мантии с капюшоном.

— Здравствуй, чем обязана?

Наверное, сказано слишком грубо. Но он не отвечал ей больше недели, она имела право на обиду. Ведь он для нее давно не просто друг…

— Я хотел сказать тебе, что отдал трубку и дневник Кристиану.

— Хорошо.

— Теперь ни меня, ни тебя больше ничто не связывает с этой историей.

— Не очень приятная история. Я бы сказала, страшная.

— Да, — согласился Грим. — Но и нас больше ничего не связывает.

Гермиона сглотнула, ощущая, как внутри становится холодно и очень, очень пусто.

— А тебя связывала со мной только эта история?

— Нет, — после паузы, произнес он. — Не только. Но я слишком опасный знакомый.

— Не надо решать за меня, я не маленькая.

— Я решаю только за себя. На тебя у меня нет прав, — кажется, в голосе Грима прозвучала грусть. — Послезавтра Новый год.

Грим встал с кресла и приблизился к Гермионе. Она не шелохнулась.

— У меня есть для тебя подарок, — он взял руку Гермиона и вложил в ее ладонь маленькое колечко. — На этом кольце тот же камень, из которого сделан твой кристалл. Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь, просто вспомни обо мне и коснись камешка. Я всегда помогу тебе.

— Спасибо, — произнесла Гермиона, глотая слезы. — Это прощание, да?

— Да.

Пустоту внутри наполнила боль.

— Я не приготовила тебе подарок. Единственное, что я могу сделать…

Не тратя больше время на слова, Гермиона поцеловала Грима. Как же давно она хотела это сделать…

Он не ожидал, но не оттолкнул ее. Не обнял, но ответил на ее порыв. Он целовал ее нежно, медленно — растягивал удовольствие. А потом поцелуй закончился.

Гермиона открыла глаза, Грима в комнате уже не было. Слезы застилали глаза.

И воспоминания нахлынули внезапно.

Библиотека. Малфой спит в кресле, во сне он похож на обыкновенного подростка, хотя нет. Нет в нем больше подростка, после войны ни в ком из них. Молодой человек, молодой мужчина.