— Грейнджер, сейчас мне меньше всего нужны твои истерики.

— Так уходи, Грим, — жестко произнесла Гермиона. — Крис, можно мне посидеть с тобой?

— Конечно, ты доставляешь мне удовольствие одним своим присутствием.

Гермиона благодарно улыбнулась ему и присела рядом. Кристиан дождался, пока все уйдут, и спросил:

— Прости, но я тут подслушал ваш разговор с Джоном. — Кристиан обескураживающе улыбнулся, и Гермиона почувствовала, как губы сами собой складываются в улыбку. — Тебя едва не убили из-за трубки?

— Да. Но мне сейчас не очень хочется вспоминать об этом. Я тебе обязательно расскажу, если мы выберемся отсюда.

— Ловлю вас на слове, мисс.

— Я всегда держу свое слово. Джон посвятил тебя в цель нашего прибытия, — Гермиона не спрашивала. — И ты спокойно это воспринял?

— Не совсем. Сначала мы сцепились, но Джон успел втолковать мне необходимую долю информации, прежде чем на шум появился Френсис или еще кто-то. Помнишь, сегодня перед обедом я рассказывал тебе о человеке, который ранил Хосе? Тогда он представился работником Министерства, снаряженным на поиски пропавших журналистов, и ночью попытался украсть у меня одну вещь. Я заметил это, и тогда он бросился душить меня.

— Он пытался украсть твою трубку?

— Трубку? — переспросил Крис. — Нет. У каждого хранителя свой сосуд. Кгм, но тебе нельзя знать это. Так что, возвращаясь обратно к моему рассказу, ты теперь понимаешь, почему я так обеспокоился, когда узнал, что вы ищите меня. А уж когда Джон завел разговор об Ордене… Надеюсь, я не сильно врезал ему.

— Он сильный. Переживет, — уверила его Гермиона. — А о Катарине он тоже тебе рассказал?

— Да, — по красивому лицу Кристиана пробежала тень печали. — Но эта новость не стала для меня неожиданностью. Связь между нами, близнецами, всегда была очень прочной. Я почувствовал ее смерть, в тот день я умирал вместе с ней.

Повисла тягостная тишина.

— Я, наверное, пойду, — нерешительно сказала Гермиона.

— Не нужно, я не собираюсь падать в пучину горя и отчаяния, я уже прошел сквозь это. Я хотел спросить тебя об одной странности, что я заметил у Джона.

— Всего одна странность? Удивительно.

— Не совсем понимаю твою иронию, но все же: когда мы с ним дрались, я так и не смог снять капюшон с его головы.

— Его плащ магически защищен.

— В Тарбете волшебство не действует. Поэтому я и в недоумении. Это возможно, только если плащ Джона — древний артефакт, сходный с мощью моего сосуда. Не представляю, откуда он у него. А почему Джон скрывает свою внешность? Он международный преступник? — шутливым тоном осведомился Крис.

— Не знаю, — развела руками Гермиона. — Я никогда не видела его лица.

Кристиан недоверчиво уставился на нее.

— Я удивлен. Мне казалось, у вас довольно близкие отношения. Между вами столько напряжения, невысказанных слов и сильных эмоции, что воздух вблизи вас буквально искрится.

— Кристиан, тебе это только кажется.

— Поверь мне, как достойному потомку двенадцати поколений вейл. Уверен, будь мы за пределами города, я бы почувствовал ваши эмоции во стократ сильнее. Да, я почти забыл, как это — ощущать чужие чувства…

— Ощущать чужие чувства? Ты эмпат?

— Все вейлы — эмпаты, а в моем случае способности к эмоциональной телепатии увеличиваются хранением мною сосуда. Так происходит со всеми хранителями. Это и награда, и наказание: с какой стороны посмотреть. — Кристиан взглянул на часы. — Пришло время будить Френсиса, сейчас его очередь дежурить. А мне и тебе не помешало бы хорошенько выспаться перед завтрашним смертельным номером с инферналами.

— Спокойной ночи, Крис!

— Возле лестницы должен гореть факел, он послужит тебе ориентиром. Спокойной ночи, Джейн.

*

Внутри Драко все кипело от злости на Гермиону, Кристиана, флиртующего с ней, на проклятый город с инферналами, Орден, из-за которого он, собственно, и очутился в Тарбете.

Мысли путались в голове. Проклятый город, из которого невозможно выбраться, мертвецы, завтрашняя попытка побега… Какие шансы, что она окажется удачной? Что такого могли придумать Френсис и Майкл, чего не смогли осуществить за тридцать лет запертые в городе люди? Даже если и так: бежать придется несколько километров со стариком и беременной женщиной, они что, правда рассчитывают на успешный исход?

Драко не знал, сколько времени провалялся без сна на жесткой неудобной кровати в холодной комнате. Мысли о Гермионе не давали ему заснуть.

Он ревновал к Кристиану, бессовестно улыбавшемуся ей весь вечер; к Поттеру, который успокаивающе сжимал ее руку всякий раз, как Трегеру приходило в голову провоцировать Гермиону; к Уизли, желавшему быть с ней. К остальным гриффиндорцам, с которыми она смеялась, шутила, на кого не смотрела с неприкрытым презрением в глазах.

Что ж, Малфой сознательно не позволял Грейнджер взглянуть на него другими глазами.

А сегодня он снова подверг ее жизнь опасности.

Достаточно. Пришло время прекратить эти странные отношения и выполнить, наконец, данное еще в сентябре обещание стереть память Грейнджер о Гриме.

Тихо скрипнула входная дверь. Малфой разглядел в темноте чей-то силуэт. Кто-то долго стоял, не шевелясь, словно не решаясь войти.

— Ты спишь? — Драко узнал голос Гермионы.

Он не хотел отвечать, вести бессмысленный разговор, выслушивать глупые оправдания ее поведению или извинения. И тем более не хотел слушать о Кристиане.

Погрузившись в размышления, Драко не заметил, как Гермиона приблизилась к кровати. Он очнулся, когда ее теплая ладошка коснулась его лица.

— Прости меня.

Драко почувствовал, как ее губы почти невесомо коснулись его щеки.

Впервые в жизни Малфой не знал, что сказать: он ожидал что угодно, но не это. Гермиона Грейнджер снова поразила его.

С каждым разом он открывал в ней новые черты: удивительная сила духа, индивидуальность, легкость в отношениях с окружающими людьми, проницательный ум и поистине неиссякаемая любовь к жизни.

Грязнокровка Грейнджер с факультета Гриффиндор, которую Малфой ненавидел почти все школьные годы, оказалась интересным человеком.

Гермиона медленно опустилась на кровать и нерешительно прижалась к Гриму. Драко едва сдержал порыв обнять ее. Чувствовать ее так близко, вдыхать сладостный аромат ее волос было пыткой.

«Глупо отрицать очевидное».

Когда же все началось? Когда видеть, разговаривать или находиться рядом с ней стало для него необходимым?

Он не мог дать четкого ответа.

Ветреным сентябрьским днем Гермиона неожиданно ворвалась в его жизнь и навсегда изменила ее. Незаметно из презренной грязнокровки превратилась в его друга. Именно ее в день смерти матери, после совершения кровной мести, после потери самого себя, он хотел видеть. И никого больше.

Когда Драко вернулся в школу и срывался на всех из-за своего горя, боли, безысходности, то неожиданно для себя почувствовал, что нуждается в Грейнджер. Он летал вместе с ней, упивался полетом, свободой и невиданной легкостью, которую она ему подарила, просто находясь рядом.

Малфой мучился от своей миссии, от своей обязанности убивать, от того, что видел несовершенство окружающего мира, все его страшные изъяны, уродство людей, убивающих друг друга из-за денег, зависти, злобы, болезненных прихотей, калечащих чужие жизни и получающих от этого извращенное удовольствие. Но возвращаясь к Гермионе, чувствуя ее чистую светлую душу, он верил, что мир еще не настолько пропащий.

И тогда, после взрыва в доме Катарины, Малфой знал, что сойдет с ума, если Гермиона погибнет. Потому что только рядом с ней он ощущал себя человеком.

Гордость и предубеждение.

Какая ирония… Стоило умереть и воскреснуть, чтобы преодолеть их.

*

Город лежал перед ним как на ладони. Невысокие дома со снежными шапками на крышах, росчерки темных фонарей, цепочка следов на мостовой, очертания далеких холмов, угадывающихся где-то за зданием бывшей мэрии, вздымающимся к мутно-перламутровому утреннему небу всеми своими семью этажами.