«Где же ты, Малфой? Что бы ты сказал о событиях прошлой ночи?» — подумала Гермиона, прежде чем заснуть.

В западной части Сан-Антонио Филипп нашел неприметную гостиницу. Полубезумная старуха-хозяйка сдавала комнаты почти за бесценок. Они сняли два номера: одноместный и двухместный. Оставив Филиппа с Анабель, Гермиона забралась в соседний одноместный номер. И даже крики из соседней комнаты не помешали ей заснуть.

Ей снился Хогвартс. Шумиха в Большом зале. Гарри и Рон сидели по бокам от нее и обсуждали новую тактику в квиддиче. Дин Томас экспериментировал с заклинаниями и добился снегопада, обрушившегося на стол Гриффиндора. Синие снежинки накрыли незадачливого волшебника с головой, и Дин радостно выкрикнул, что они съедобные.

Гермиона еще долго лежала, не открывая глаз, в отчаянной попытке сохранить в памяти картины сна.

Неважно было, сколько времени она проспала, в каком городе находилась и времени, в котором жила.

Она так хотела домой. Не хотела исполнять чужую волю и бросаться в самое пекло. Ей нужен покой, привычная обстановка и переживания исключительно по поводу не сданного вовремя эссе.

Вспомнив об Анабель, находящейся в соседнем номере, Гермиона устыдилась собственного малодушия. Анабель была совсем одна во всем мире, без родных и любимого человека. У Гермионы же была семья и угасающая надежда увидеть своего любимого человека живым.

«Хватит жалеть себя, Гермиона Грейнджер».

Обнаружив в соседнем номере часы, Гермиона поняла, что проспала около девяти часов, а страшные события навсегда остались во вчерашнем дне. Филиппа не было. А Анабель спала на кровати, бледная и осунувшаяся.

Услышав шаги Гермионы, она проснулась.

— Как ты себя чувствуешь?

— Плохо, хоть и рана затянулась.

— Анабель, мне так жаль…

— Я знаю, — тихо ответила Анабель. — Но я даже не успела проститься с ним. Не побываю на похоронах. Столько людей погибло из-за меня.

— Глупость. Как можно быть виноватой в том, что каким-то уродам вздумалось убить невинных людей?

— Я колдовала.

— И что?!

— Я дала обещание. Обещания нельзя нарушать, — произнесла Анабель и впала в тревожное болезненное забытье.

Мозаика складывалась в единую картину. Будущее становилось понятным. Через сорок лет Анабель умрет одна в собственной квартире. У нее не будет мужа и дочки, которой она бы передала драгоценную трубку. Сломленная Анабель теперь напоминала ту женщину с болью в глазах, которую Гермиона встретила в паршивом баре «Приют оборотня».

— Она когда-нибудь оправится? — спросил Филипп, появившись в номере через три часа.

— Нет, — ответила Гермиона. — Они не вышли на наш след?

— Пока нет, слава Мерлину.

Филипп упал в кресло и наколдовал себе бутылку виски.

— Хочешь?

— Нет.

— А мой брат?

Отхлебнув из стакана янтарную жидкость, Филипп закрыл глаза и произнес:

— Вашему брату стало плохо во время расчетливого убийства официантки. Он побежал в туалет, по дороге столкнувшись со мной.

— Вас-то каким ветром занесло?

— Нюх на неприятности, — невесело пошутил Филипп. — Он с первого взгляда обратил на себя внимание. Его угрюмость во всеобщем веселье и атмосфере расслабленности казалась неправильной, лишней. Ужасно мрачный тип.

Перед моим вынужденным уходом я столкнулся с ним, когда он, согнувшись от рвотных позывов, бежал в туалет. В тот вечер он много пил.

— Охранник говорил мне.

— Да, я запомнил его, — обращаясь больше к себе, сказал Филипп. — Что-то в его взгляде было поразительно знакомо. Но я отвлекся на смерть официантки, которая, как я и предполагал, была призвана стать для меня ловушкой.

— Ловушкой для вас? Каким образом?

— Не важно, каким образом, важно — почему в особую ловушку попался ваш брат.

— Вы уверены, что я отвечу?

— Более того, скажете чистую правду. Вы ведь заинтересованы в судьбе собственного брата?

— Я расскажу, если вы, в свою очередь, окажите мне ту же услугу.

— Непреложный обет давать? — иронично поинтересовался Филипп. — Или достаточно будет честного слова отъявленного циника?

— Циника, но ведь не лгуна, — парировала Гермиона. — Перед его уходом на мальчишник мы сильно поссорились.

— Женщины, — еле слышно произнес Филипп. — Ваш брат мог трангрессировать без палочки?

— Да, — помедлив, ответила Гермиона. — Но после ранения он лишился своих магических сил, стал почти сквибом. Он чистокровный волшебник и никогда не расстался бы с волшебной палочкой во враждебном ему магловском мире. Ведь кроме магических сил и его физические возможности сильно пострадали.

— Серьезное ранение? — как бы невзначай поинтересовался Филипп, но Гермиона уловила напряжено-выжидающее выражение его черных глаз. А ведь вначале знакомства они казались темно-синими.

— В газетах писали о его смерти. Но он таинственным образом «воскрес».

Филипп вздрогнул, и недопитый виски пролился на его дорогую рубашку. На ткани расползалось большое темное пятно, но он не обращал внимания.

— Это у вашего брата вы видели похожую татуировку?

— Не похожую, а такую же.

— Матерь божья! — воскликнул Филипп и громко захохотал. Затем его смех оборвался, и он закрыл руками лицо.

Около минуты они сидели в молчании, и Гермионе не давали покоя дикие мысли, возникающие в ее голове.

— Вам плохо? — решившись нарушить затянувшееся молчание, спросила Гермиона.

— Удивительная штука — судьба, — от переживаний или еще чего-то в его голосе послышался едва уловимый акцент. — Когда думаешь, что больше ничто в жизни не сможет удивить тебя, как она снова поражает тебя своей дикой изобретательностью. После ваших слов я нашел последнюю недостающую деталь, без которой цепочка событий была до крайности бессмысленной.

— Для меня она остается бессмысленной, — напомнила Гермиона.

— Вы хорошо знали своего брата?

— На самом деле, он не мой брат, это выдумка, придуманная для Клариссы. До последнего времени я общалась с Драко нечасто.

— Вот и хорошо, — расслабившись, сказал Филипп.

Вздохнув, как перед затяжным прыжком в воду, Гермиона тихо произнесла:

— У моего брата было дурацкое прозвище. Не знаю, кто нарек его так, но он называл себя Гримом.

Внезапно поднявшийся в закрытом помещении ветер заставил оконные стекла противно задребезжать. Под действием необъяснимой силы Гермиона вжалась в кресло, ощущая всем телом, как от Филиппа исходит гигантская по своей мощи сила. Морщины на его лбу разгладились, и ветер успокоился.

— Я нарек его этим именем, — неожиданно признался Филипп.

— Моя безумная догадка, брошенная наугад, попала в цель.

— Я не могу разобраться: вы умны или безрассудны? Впрочем, в данный момент это неважно. Его звали Драко, если мне не изменяет память?

— Драко Малфой.

— Знакомая фамилия. Значит, отпрыск досточтимой семьи совершил ту же ошибку, что и я. Любовь опаснее зла, запомните мои слова.

— К чему вы ведете?

— На каждом человеке любовь оставляет свой отпечаток. Нежное светлое пламя родительской любви несет на себе большинство, но любовь другого человека… Именно любовь, не путайте с влюбленностью, страстью, одержимостью. Вы объяты ярким пламенем, и оно ослепляет меня, когда я смотрю на вас истинным зрением…

— У вас и вам подобным есть граница сил? — задумчиво поинтересовалась Гермиона.

— Каждый устанавливает ее сам, — пожал плечами Филипп. — Из подслушанного разговора вы знаете, что я подставил под угрозу мою любовь, надеюсь, с вами такого не случится или уже не случилось. Я прибыл в этот городок с единственной целью защитить Анабель. Мое мастерство защитило ее и скрыло от того человека, но он нацелился на ее друзей. Умный ход, я догадывался о нем, поэтому одновременно следил и за Хью, которого, признаться, ненавидел всеми остатками души. Но разговор с Анабель, подслушанный вами, притупил мое беспокойство. Ей никто не угрожал, волшебники из будущего оказались мирными. Как же я ошибся.