«Подобно мусору она выплюнет и меня».

И его тело будет покоиться на заднем дворе рядом с сотнями других. Благо, места еще много.

Но он ведь даже знал, виновен ли. Аарон чувствовал себя втянутым в чудовищную игру, правил которой не понимал. Единственной целью было выжить. Память подкидывала подсказки в виде обрывочных воспоминаний, которые пока не складывались в единую картину.

Прислушавшись к себе, Аарон попытался понять, способен ли на убийство. И внутренний голос ответил ему.

Он был виновен.

Один из надзирателей за арестантами, проходивший мимо Аарона, уставился на него и провел двумя пальцами по шее. На некрасивом лице расплылась широкая улыбка.

— Я скормлю твои внутренности псам, — вкрадчиво заверил он с сильным испанским акцентом. — А пока можешь, наслаждайся свежим воздухом.

Надзиратель сильно потел, и Аарон с каким-то отстраненным отвращением наблюдал, как капли пота стекали по его вискам, с носа, скапливались блестящим отблеском над верхней губой. За ним в отдалении маячили испуганные лица Фрэнка и Раджа, которые мысленно приказывали Аарону держать язык за зубами. Едва ли он их слышал.

— Тогда попрошу удалиться от меня как можно дальше, потому что запах вашего немытого тела мешает мне наслаждаться свежим воздухом.

На крысином лице отразилось непонимание, удивление и злость. В установившейся тишине удар кулака о челюсть арестанта прозвучал неожиданно звонко.

Аарон лежал на земле, ощущая, как рот наполняется кровью. Охранник несколько раз пнул его ногами в живот, не давая подняться. Неожиданно яркая мысль вспыхнула в сознании Аарона: это уже происходило. Но в прошлый раз вместо удушающей жары был проливной злой дождь.

Где-то вблизи раздался лай собак, и Аарон увидел бегущих к нему охранников и собак, вырвавшихся с поводков. Четвероногие твари окружили его и грозно, захлебываясь, залаяли на своих хозяев.

— Чего уставились? Стреляйте по чертовым псам, только в Фишера не попадите! — раздался приказ обезумевшего от ярости надзирателя.

— Не надо! — произнес Аарон. Он наклонился к одной из собак и, глядя в блестящие умные глаза животного, мысленно попросил их оставить его. — Я справлюсь, бой.

Псы моментально успокоились и побежали обратно, минуя остолбеневшую охрану.

— Колдун, — произнес кто-то из заключенных. И его тихие слова волной разнеслись в толпе грязных арестантов.

— В карцер! — огласил надзиратель. — А прежде разъясните ублюдку, что охранников надо уважать.

В карцере не было ничего, кроме голых стен, по которым стекала зловонная жижа из прогнивших труб, и ржавого ведра для естественных нужд. Аарон лежал, распластавшись на полу, так, как его оставила охрана. Они били умело, не сломав ни единой кости, но превратив тело в сгусток болезненных ощущений. Холодные влажные камни заглушали боль, поэтому Аарон не спешил подниматься. Он впал в тревожное болезненное забытье. Что-то темное вырывалось из-за тонкой стены в подсознании, скрывающей воспоминания прошлой жизни.

В сгущающихся сумерках белый песок блестел серебром, фиолетовые силуэты пальм с растрепанными листьями выделялись на фоне закатного неба, а море блестело красноватыми бликами заходящего солнца.

— Ты не хочешь мне ничего объяснить? — девушка с растрепанными каштановыми волосами выглядела сильно разозленной. Щеки горели ярким румянцем, в красивых глазах вспыхивали искорки ярости. И даже ее желтое платье трепетало от ветра как-то сердито.

— Нет.

Он чувствовал ласковое прикосновение нагревшегося за день песка к голым ступням. Но сегодня оно не успокаивало, как и шум волн вечного безразличного моря. Злость душила его, ярость разносилась по телу вместе с кровью, а желание туманило голову.

— Не хочешь или не можешь?

— И то и другое. Сейчас ты ненавидишь меня, а после рассказа испытаешь отвращение. Мне не хочется этого.

— Черт с два! Ты не можешь колдовать, но когда рядом убивают девушку, первый узнаешь об убийстве и едва не обращаешься в Грима на глазах у десятка гостей. Если б тебе не удалось обуздать внутреннего зверя, сюда бы точно явилась команда стирателей памяти. Я даже думать не хочу, что бы мы врали им!

Но ко всему прочему, ты говоришь об отлетевшей душе и теряешь все силы. Что, по-твоему, я должна думать? Бояться убийцу или тебя?

— Тебе давно надо меня бояться. Все эти месяцы я мог в любой момент убить тебя, учеников Хогвартса, любого в этом мире! Ты не представляешь, кто я! — он почти кричал. — Ты была со мной в каждой передряге. Ты вообще понимала, как рисковала? Или ты совсем не думала, пускаясь в поиски с сомнительным незнакомцем? После смерти Анабель, демонов, почему ты не ушла? Не понимала, что опасно искать со мной мифический Орден? Да я не спал ночами, когда тебя ранили! Тысячу раз проклял, что позвал тебя за собой в Тарбет!

— Признаю, я была глупа, связавшись с тобой! Но я тебе верила. А теперь узнаю, что была обузой, ненужным грузом. Почему я осталась? Может, потому, что влюбилась, как глупая дурочка? Еще неосознанно, запутавшись в собственных чувствах, я боялась позволить тебе навсегда исчезнуть!

Она ничего не поняла. Не услышала в гневных фразах крик его разбитого сердца.

— Ты влюбилась не в меня, в него. В образ, который ты создала в собственной голове. Загадочный незнакомец, обладающий способностями, неподвластными ни одному из волшебников, спасающий людей. Я — другой! У меня куча недостатков, страхов. Но я — живой! Из плоти и крови. Не выдуманный образ! Но меня самого, без Грима, ты не полюбишь…

Скрип открывающейся двери заставил его очнуться. Тонкая полоска света скользнула по каменным плитам пола, по грязным волосам. Перед глазами Аарон мелькнули тяжелые военные ботинки с засохшей грязью на подошве.

— Живой? — бесстрастно поинтересовался голос. — Я принес стаканы воды, на большее можешь не рассчитывать. Лучше б тебе не лежать на полу, подхватишь какую-нибудь пневмонию, а потом мне головы не сносить, что ты умер раньше положенного. Там тряпье в углу валялось…

— А когда положено? — голос не слушался Аарона, и вопрос прозвучал почти жалостливо.

— Не сегодня, — жестко ответил охранник. — Но мне тебя, парень, не жалко. Ты убийца, а всем убийцам — место на виселице. Я считаю, наши предки сильно погорячились, первыми в мире отменив смертную казнь.

— А то, что вопреки закону в тюрьмах убивают заключенных, тебя не смущает?

— Мое дело — выполнять приказы. А начальству отвечать за высокую смертность в тюрьме, — сказал охранник и запер за собой дверь.

Он ушел, и вместе с ним исчез единственный источник света, проникавший в карцер. Аарон остался лежать на полу в позе эмбриона, пренебрегая советами разговорчивого охранника. Его сознание угасало, но не желало погрузиться в спасающую темноту забвения, подобно затухающей свече оно трепетало и вспыхивало искрами просветления. Он пытался вспомнить лицо девушки, которую, наверное, любил, вспомнить ее голос, имя, ощущения, которые вызывала ее близость… Воспоминания маячили где-то рядом, но каждый раз ускользали в темноту.

Аарон знал лишь то, что в баре он напивался из-за той девушки. Из-за нее ему было так паршиво, из-за ссоры с ней искал забытье в объятиях другой женщины, имя которой не удосужился спросить.

Кем же он был? Что представляла его жизнь? Чем больше подробностей Аарон узнавал, тем больше запутывался. И откровенно сказать: боялся. Последние несколько дней он жил в страхе. Потерянный в незнакомом мире, лишенный всех основ, он оказался заключенным в стенах страшной тюрьмы с приглашением на потеху здешним хозяевам — собственную смерть. Без надежды стать свободным, вспомнить свое имя, жизнь до момента бойни, в которой ему не выжить.

Страх въелся в кожу, подобно грязи и пыли. Он стал частью него. И голоса шептали ему из темноты…

Общая композиция здания была сделана в пышном, но вместе с тем изысканном архитектурном и скульптурном обрамлении, выполненном из тонко подобранных по цвету розоватых пород мрамора, дополняемых позолотой. Холл поражал своим великолепием: полами, устланными дорогими коврами, потолками, отделанными искусно выполненной лепниной, приглушенным светом, создающим поистине мистический эффект.