Нужно уточнить, что эта путеводная роль энергийного соединения не может заключаться в доставлении какого‑то определенного положительного знания, поскольку таковое может относиться лишь к горизонту здешнего бытия. Как путь к энергийному соединению (о чем уже говорилось), так и путь к полноте соединения с Личностью не могут быть предметом положительного знания. Та первичная ориентация, которая является необходимым условием синергийного преобразования здешнего бытия, означает не «знать путь» (ибо это — невозможно для человека), но «быть на пути», (настроиться на путь»: обрести некоторую особую настроенность цельного существа человека — именно ту, что мы называли выше «синергийным строем» предличности. Когда человек в синергийном строе — именно тогда и только тогда ему доступно синергийное преобразование здешнего бытия. Первое — необходимая онтологическая предпосылка второго. Иначе говоря: энергийное соединение служит необходимым условием и составным моментом достижения полноты соединения с Личностью — не как источник какого‑то знания, каких‑то сведений о пути к Личности, но именно как таковое, как определенный строй предличности, делающий ее способной к работе синергийного преобразования здешнего бытия. В составе икономии Исполнения, в итоге, выделяются два момента или две стороны, органически и неразрывно связанные между собой: это «путеводительное предвосхищение», носящее характер определенной предпосылка процесса сама по себе еще стоит за пределами этого процесса — определяя его возможность либо невозможность, она отнюдь не определяет само его содержание и ход. Поэтому необходимость определенной «настройки» внутренней реальности для синергийного пересоздания реальности внешней еще не исключает того, чтобы оба рода реальности до конца оставались внеположны друг другу. Икономия фундаментального стремления тогда представлялась бы в виде двух отдельных, взаимно независимых по своему содержанию и динамике, процессов или событий преображения «внутреннего» и «внешнего» мира соответственно; или в наших терминах, энергийной и овеществленной реальности. И связь этих событий состояла бы только в том, что первое из них служило бы необходимою подготовкой второго.

Нетрудно разобраться, однако, что истинная картина не может быть такова, и связь «внутреннего» и «внешнего» в домостроительстве фундаментального стремления более глубока. Опять по самому определению, синергийное пересоздание внешней реальности, равно как и внутренней, означает ее введение, претворение в способ бытия Личност — и у нас нет никаких оснований предполагать, что в таком претворении овеществленная реальность сохранит свое качество овеществленности. В самом деле, мы даже не можем утверждать, что в горизонте бытия Личности вообще присутствует данный род реальности: исходным опытным фактом для нас является лишь то, что Личности присуща энергия, с которою предличность и соединяется своими собственными энергиями. Но, разумеется, в нашем неведении о Личности мы не можем утверждать и обратного, т. е. полного отсутствия в бытии Личности — овеществленного, внешнего, «экстериоризованного» аспекта. Мистическая традиция стойко утверждает, что в бытии Личности границы между внешним и внутренним, овеществленным и энергийным, полностью сняты, растворены, и бытие Личности есть то, что называют издревле «Славой»:

единство, всецело пронизанное и насыщенное энергиями, сияющее и лучащееся энергиями. Сейчас мы не можем принимать этого положения, коль скоро не можем добыть его филооофско–феноменологическим усмотрением. Однако для наших выводов довольно и меньшего: не утверждая, что в синергийном пересоздании любые границы между «внешним» и «внутренним», присущие здешней реальности, целиком разрушатся и исчезнут, мы в то же время должны допускать, что эти границы, по меньшей мере, подвергнутся изменениям. И вследствие этого в синергийном пересоздании овеществленная реальность, а равным образом и энергийная, вообще говоря, уже не останется таковой. Нам обнаруживается некий новый аспект синергийного пересоздания: внутренняя и внешняя реальность в нем неведомым образом переходят друг в друга, проникают друг друга; в нем может совершаться вовлечение «внешнего» во «внутреннее» и облечение «внутреннего» во «внешнее». В частности, вступая в бытие Личности — «лицетворясь» — внешняя, овеществленная реальность становится и энергийною, начинает обладать энергиями.

Этот вывод важен для нас тем, что он позволяет предупредить опасность одного довольно типичного смешения: а именно, смешения теургии с инженерною или же научно–техническою деятельностью — т. е. целенаправленным и планомерным преобразованием, перестройкой различных элементов овеществленной реальности — если угодно, и всех таких элементов поочередно — вновь в овеществленную реальность. Теургия принципиально отлична от подобной перестройки мира как по характеру, так и по содержанию: она не является перестройкой овеществленного — снова в овеществленное же, и она не может развертываться как планомерный и программируемый процесс. Первое из этих двух утверждений только что было продемонстрировано в нашем анализе отношений между «внутренней» и «внешней» реальностью в домостроительстве фундаментального стремления. Второе же явствует из того, что теургия имеет необходимою предпосылкой энергийное соединение с Личностью: коль скоро икономия этого соединения, подробно описанная выше, представляет собою извне неуправляемый и непредсказуемый процесс — внутреннюю динамику достижений и утрат синергийного строя — то, очевидно, такой же точно характер переносится и на процесс теургии. Таким образом, теургия — прямое продолжение энергийного соединения, сохраняющее в своем характере и содержании многие важные черты внутреннего процесса. И, собственно, правильнее рассматривать все домостроительство фундаментального стремления как один единый процесс соединения предличности с Личностью, на всем своем протяжении наделенный единым же специфическим характером, для передачи которого уместны такие термины, как «личное общение», «диалог» или «разговор». Просто в определенный момент этот разговор человека с Личностьюу, глубляясь и интенсифицируясь, начинает одновременно становиться и «делом»…

Оказанным, пожалуй, и ограничивается сейчас то, что мы можем узнать о «задании» здешнего бытия, опираясь лишь непосредственно на определение синергийного пересоздания. Рассмотрим же, как соотносится с этим заданием — давность, наличная картина здешнего бытия. Сферой, где человек теснее всего подходит к задачам пересоздания здешнего бытия, где его активность наиболее приближается к тому, чтобы «разбирать и собирать по–иному» те или другие элементы и стороны здешнего бытия, — является, очевидно, творчество. Итак, речь должна идти о сфере творчества человека; и, в первую очередь, нам необходимо как‑то включить ее в синергийную аналитику здешнего бытия, попытаться дать синергийное определение творчества. Это нисколько не противоречит нашему основному утверждению о невозможности построения синергийной аналитики Исполнения. Напротив, в соответствии с однажды избранным методом, наш анализ творчества, как и любого из ранее рассматривавшихся предметов, попросту обязан развиваться по способу синергийной аналитики. Но синергийная аналитика творчества может отнюдь и не совпадать с синергийной аналитикой Исполнения — в том случае, если само творчество в его известных нам формах окажется еще не подлинной теургией но только лишь неким предвещеньем или начатком ее. Именно к такой оценке творчества нас и приводит его ближайшее рассмотрение.

Существо творческой активности мы можем определить как выявление и раскрытие смысла тех или иных областей, сторон реальности мира и человека. Такое определение пока не является законченным: понятие смысла, столь привычное для русской философской мысли, тем не менее прежде не появлялось в нашем рассуждении. Но мы и сейчас пока еще не вынуждаемся вводить его в круг наших категорий: то, что нам требуется, — это не смысл как философская категория, а только то понимание или значение «смысла», которое фигурирует в сфере творчества, под которым он оказывается одним из рабочих элементов творческого процесса. Итак, в каком же своем понимании «смысл» выступает как компонента творческого процесса? — В понимании достаточно приблизительном и интуитивном: как некое внутреннее содержание, заключенное в реальности (по большей части, подспудно) и сообщающее ей определенную сообразность и ценность. Для человека в процессе творчества «смысл» предмета есть подросту обобщенное, собирательное имя для всего того, что делает предмет ценным, важным, интересным для человека; во что возникает потребность («творческий импульс») всмотреться ближе, чтобы ухватить это и зафиксировать. Иными словами, все, что непосредственно побуждает сделать данный предмет — предметом творчества. Тем самым в конкретном процессе творчества смысл выступает прежде всего как непосредственный смысл данного предмета творчества; и в различных сферах творчества такие «непосредственные смыслы» оказываются весьма различными. Так, для научного творчества в качестве непосредственного смысла предмета выступает заключенная в предмете структура; в сфере же искусства таким непосредственным смыслом выступает кроющееся в предмете Прекрасное. Философия, препарируя это интуитивное рабочее представление, возводит все многообразие непосредственных смыслов к общему корню, общей природе, обозначая эту единую природу смысла — или же собственно сам философский