Моя башка затуманилась. Мысль о возможной еб**е в метро в полночь, при случайных ватниках меня дико воодушевляла. Но я забыл, что было только 20.15, а не как обычно после курсов 23.45.

Я взял её за руку, и мы побрели в сторону метро. На часах было 20.25. Когда мы вошли в поезд, она сказала:

– Ну давай, целуй меня.

Вокруг были толпы ваты. Несчастные усталые люди. Мы проезжали станцию «Ленинские горы», которая 20 лет ремонтировалась. При одной мысли, что невы***нные бабищи и уставшие совки станут свидетелями «романтик-шоу» молодого металлиста и модной студентки, стало как-то некомфортно. Конечно, я был фашистом, панком, диссидентом и металлистом, но шокировать уставших совковых людей не мог. Это было бы бесчеловечно. Бог послал мне спасение.

Секса в СССР не было, зато существовал «тантрический» в переполненном метро и автобусах. Если в 2016 г. в сторону центра в прайм-тайм ломятся толпы кредитных авто, в те времена ломились автобусы, электрички и метро. Давка с 7.00 по 11.00 и с 18.00 до 20.00 была жуткая.

Расстановка сил бывала такая: бабы лицом к стеклу, во время давки какой-либо мужик пристраивался к её жопе. У него вставал болт. При качке толпы во время поездки получалось так, что незнакомый мужик тантрически порет незнакомую женщину. Одновременно другой мужик вставал в давке таким образом, чтобы при качке в автобусе рука бабы невольно была прижата к его болту. Одним словом, моделировался тантрический секс незнакомых людей. После этого у них повышалась бодрость духа и работоспособность, что дико нравилось Брежневу. Заготовку «уплотнение перед работой и после нее» придумал кагэбэшник Андропов, за это его отравила кремлёвская повариха. Так как ей приходилось ездить на работу до 7.00 утра или после 24.00, то есть без участия в «тантрическом сексе», что её дико бесило.

Однако зачастую случались невероятные скандалы. Представьте себе молодую напыщенную студентку. Представьте, что к ней в зад пристраивается оголтелый ватник с х*ем, от которого несёт перегаром и тухлой селёдкой, а в руку суёт неудачливый инженер или бухгалтер НИИ. Тёлка начинает дико возмущаться, а деваться некуда – давка!

Давки не было, а значит, если бы я стал целоваться с герлой, поставил себя в один ряд с совками или ватниками. То есть был бы таким дешёвым мудачком. Дескать, смотрите, у меня есть тёлочка! Она выбрала меня, я очень крут! Смотрите, неудачники! Я не советский инженер и не мудацкий комсомолец с фабрики по переработке дерьма.

Случилось чудо. На станции «Фрунзенская» вошёл знакомый журналист, с которым я кентовался в редакции «Московские новости». Я отстранил бейби и подошёл к нему. Он дико обрадовался встрече.

– Паук, а ты щас куда ломишься?

– Да никуда. Ломлюсь с прогулянных курсов журфака вон с той герлой. Пока не понимаю, где и в каком месте ей можно будет засадить (кафе, баров и клубов в те времена не существовало).

– Я знаю место, где ты сможешь её отжать. Мои кореша из АПН получили новый проект, щас его обмывают! Зови её!

Мы вышли на станции «Парк культуры» и по подземному переходу перешли на другую сторону Садового кольца.

Мы вошли в полухайтековый билдинг (по меркам СССР в 1986 г.) АПН и поднялись в какие-то кабинеты. Там шумела пирушка журналистов, многие из которых теперь звёзды оппозиционных СМИ. А тогда у них было ноль денег и внешний вид по типу смесь клерка и хиппи, с элементами буржуазно-комсомольского лоска.

Антон представил меня как начинающего криминального журналиста «Московских новостей»! Я подхватил эту мысль и развил тему:

– А вы знаете, что Андрей Чикатило, который валит тёлок в Ростове, – агент ЦРУ?

На меня вылупились матёрые журналисты и журналистки.

– Да не может быть! Это сенсация! Вау! Пожалуйста, расскажите?! – и т. д.

Я трижды маханул водяры и погнал долгую телегу:

– Как вы знаете, в СССР нет маньяков, кроме секс-давки в метро, а в США они на каждом углу. Во время расстрела рабочих в Новочеркасске в 1964 г. Чикатило был одним из самых главных зачинщиком бунта, он не хотел голодать, а хотел жениться. Во время массового расстрела на площади Андрей не стал ломиться по прямым улицам с пулями, а просто притворился мертвым в груде окровавленных тел. Он был ранен и от ужаса потерял сознание, его кинули в грузовик с покойниками. Ввиду неординарной ситуации и суматохи ГБ его прое**ла, посчитав мёртвым.

Когда все трупы сбросили в общую могилу, он вышел из комы. Ему повезло, случился громадный ливень, почву подмыло, земля просела, образовались воздушные провалы, он был сверху трупаков и стал карабкаться к луне. Не тут-то было.

Пока он несколько дней отдыхал в морге, сотрудник КГБ успел закадрить его фабричную тёлку (кагэбэшный карантин в Новочеркасске действовал несколько месяцев). Девушка Анюта не хотела давать Чикатило и брать у него в голову, так как не считала его перспективным ухажером. Более того, в её понимании он был не только бесперспективным, но и беднотой, и рваниной. Человек, с которым всю жизнь придётся скитаться по заводским баракам и варить щи из мёрзлой капусты. Она даже обрадовалась тому, что в Новочеркасск приехали моднейшие войска КГБ и спецполк МО, из которых половина личного состава проживала в столице или крупных богатых городах.

Антон Гайдар-Либерман был сержантом армии КГБ и нёс постоянную вахту в сторожке около кладбища братских могил. К нему стала наведываться Анюта. В отличие от фабричной похлёбки из тухлой говядины (царской заморозки мяса от 1913 г.) в КГБ всегда были сигареты, американская тушёнка, «Советское» шампанское, но самое главное – рижские шпроты!!! А за рижские шпроты Анюта была готова отдаться не только Берии, но и самому Вельзевулу или, например, бородатому трансвеститу с Евровидения!

Ленинградцу Антону Гайдару-Либерману было дико в кайф выполнять непыльную работу в уютном южном городке, наполненном сисястыми тёлками. Здесь можно было отодрать лучших – без всяких столичных ресторанов, джаз-клубов, ухаживаний и финансовых трат. Просто банка шпрот и «е*и каво хочешь»!

Он прижал её к дереву, сорвал трусы и стал пороть в очко. Иногда она пукала. Он зажимал ей рукой рот, чтобы не орала. Когда дело было сделано, он застегнул НКВДэшные шаровары и указал рукой ломиться в сторону сторожки, где происходила локальная пирушка младшего офицерского состава.

Всё это время Чикатило офигевал от ацких ран, а больше всего терзали бешеные дичайшие душевные муки. От немощности, тотальной обречённости и бесчеловечности. Он внутренне рыдал белугой. Хотелось взвыть подстреленным волком, но от бессилия он не мог издать даже слабого хрипа. Теперь, наконец, он почувствовал, что реально умирает. Запчасти живого тела вдруг перестали поддаваться мозговому управлению. Он чувствовал, что нервные окончания, сдавленные глиной, завершаются в районе рёбер. С помощью импульсов мозга он пытался разогнать передачу сигналов по всему телу, но всё бесполезно. Это смерть. Да, смерть!

Заморосил мелкий дождь. Такой себе микродождь. Очень мелкий дождь, от которого никто не станет даже прятаться под зонтом. Глиняная жижа попала ему в глаза, начались глюки агонии.

Из дерева вышла смерть с косой, но, в отличие от популярных картинок, она была не в чёрном, а в белом саване!

Сердце Чикатило едва не выпрыгнуло. На микросекунды он стал проваливаться во мрак. Типа когда вырубается электричество или «завершение работы», хард-диск компьютера ещё пару секунд крутится.

За эти «секунды» он несколько раз заставлял мозг снова заработать, но вечно так продолжаться не могло. Когда смерть наклонилась к нему, его словно пробило током. Сначала ток прошёлся по всему телу, он почувствовал, как ноги, а потом и всё тело отключилось…

В обед довольная Анюта, как всегда, хавала в заводской столовке резиновый суп из «царской говядины». За её столом, как всегда, тусили местные уреловки Люся, Зина и Альбина. Анюта испытывала смешанные чувства. С одной стороны, тотальная е*ля с «Ленинградом» и перспективы мешков шпрот. С другой стороны, смутное ощущение чего-то дурного. Чувство отдалённой тяжести или опасности, по типу как с похмелья, после общественной пирушки. В первые часы пробуждения вам кажется, что вчера в угаре кому-то нахамили, доброму человеку не уделили внимания, поссорились с девушкой. Вы не можете понять, что это за червь? Денег до фига, всё за**ись, а в глубине подсознания что-то гложет! Непонятные раздумья Анюты прервала Зина: